Дети Гамельна

Мортенс углублялся все дальше в лабиринт запутанных, причудливо и бессистемно переплетенных улочек, размышляя на ходу о сложностях лингвистики и филологии.

«Странное ведь дело! «Банда» – у нас. А «бандити» – у них. Это что же получается, что если брать сугубо по созвучию, то мы тоже можем оказаться преступниками?! Чертовщина какая! Не дай Бог, какому нерадивому студенту подобная метода в голову взбредет! Беды не оберешься!»

За чередой мыслей, присталых скорее студенту, нежели наемнику, Бывший и не заметил, как безоблачное небо понемногу затянуло тучами. Солнце, словно получив сигнал от туч, начало понемногу клониться к закату. Светило тоже устало за долгий день испепелять жаром многострадальную итальянскую землю, которая по твердости более схожа с камнем.

Хуго, почувствовав неладное, прислонился к стене ближайшего дома, переводя дух и бросая быстрые колкие взгляды по сторонам. Дело было не в том, что на город опускалась бархатная южная ночь. Темноты бывшему пражскому студенту бояться было не то что глупо, а очень глупо. Почти так же, как польского жолнежа ежиком пугать. Другое заставило передернуться всем телом, почуять, как по хребту течет холодная струйка «боязливого» пота и начать молиться, что за Бывшим водилось крайне редко. Совсем рядом, чуть ли не за тонкой стеной в полкирпича, ворочалось нечто.

Мортенс чувствовал его, как смрад хорошо выдержанного трупа, что доносит слабый ветерок. Только чувствовал не носом, а всем естеством, чутьем человека, который может ненадолго и чуть-чуть заглядывать за край человеческого мира.

Зло. Настоящее, выдержанное в глубоком подземелье, сдобренное запахом крови и тлена. И где-то близко. Очень.

Бывший, вовремя припомнив, что видывал куда более страшные вещи, собрал страх в горсть и целиком обратился в слух, стараясь как-то обозначить, выследить источник потустороннего ужаса. Паника отступала мелкими шажочками. Неуверенно, оглядываясь, норовя зайцем скакнуть в пятки и помчать перепуганного Хуго по загаженной паутине улочек и переулков.

Но и чутье мало что подсказывало. Зло пока лишь просыпалось, ворочалось на своем ложе, постепенно сбрасывая путы затянувшейся сиесты…

Все стало на свои места. Вспомнилось, как герр капитан ругательно поминал некоего дона Диего, потребовавшего обязательно заглянуть в славный город Милан. Как Швальбе исчез куда-то накануне без предупреждения, прихватив лишь двух подручных. А вернулся мрачнее, чем солдат, которому год не платили жалование и в довесок запретили грабить павший город. И вот зачем командир как бы случайно настоятельно попросил Мортенса пошататься по городу и послушать.

О, порка Мадонна! Так, кажется, ругаются местные обитатели, так похожие на нелюбимых Мортенсом цыган. Давно его так не использовали. А впрочем, какая, ко всем чертям разница? Капитан платит, и щедро, а золото есть золото. Если оно не пахнет младенцами с расколотыми черепами, то Хуго всегда рад положить его в кошель. И потуже затянуть завязки!

Как ни странно, быстрые мысли о людском свинстве и мирском богатстве окончательно успокоили Бывшего. В душе осталась лишь напряженная готовность и дрожь азарта, как перед привычным боем со смертным противником.

Мортенс внимательно оглядел дом, к чьей стене его привела сама Судьба. Каменные стены буквально вибрировали, исходя мелкой дрожью, неощутимой для тела. Словно сам камень дрожал от страха. В темноте особых деталей было не разглядеть, но приметные ажурные ставни на невеликих окошках да вывеска с надписью «Мастер-краснодеревщик Бертоне» обещали запомниться и из памяти не потеряться.

Хуго оскалился, закрыл глаза, усилием воли сдерживаясь от желания выхватить из ножен клинок. Все то же чутье бессловесно подсказывало, что оружие здесь не поможет.

Послышались тяжелые шаги, схожие с неторопливой поступью норица, груженного десятком бушелей зерна. Притом тяжеловоза, определенно, двуногого. Будь Мортнес лысым, то на его плешивой голове за считанные минуты, выросли бы новые волосы, притом сразу седые.

В способность оставаться невидимым Хуго не поверил. Мелкими быстрыми шажками он попятился от дома, лихорадочно озираясь в поисках укрытия. Взгляд Бывшего упал на сточную канаву, что проходила шагах в четырех от брусчатки. Укрытие показалось идеальным, но все портили миазмы, витающие надо рвом. Меж тем шаги приближались, под тяжелыми ногами жалобно застучал камень.

– Лучше потерять нюх и заработать денег, нежели сдохнуть, да еще бесплатно, – шепотом озвучил мудрое решение Мортенс. И осторожно шагнул к канаве, тихонько опустился в нее, стараясь дышать исключительно ртом. Вялотекущая в сторону реки жижа приняла тело наемника легко, практически без всплеска. Тут же кто-то мелкий полез в сапог, хорошо хоть не кусался. Впрочем, сапог не гульфик, пусть возится.

Переносить тяготы и лишения засадного сидения наемнику пришлось недолго. Не прошло и десяти минут, как из дома, чуть было не разломав дверной проход, выползло на четвереньках что-то непонятное. По первому впечатлению нечто похожее на московитского медведя, но гораздо выше и со странной покатой головой.

Выползшее «чудо» поднялось на задние лапы. Или ноги?.. Каждое движение сопровождал утробный хруст, далеко разносившийся в ночной тишине. «Чудо» пошло тяжко, но весьма целеустремленно переставляя колоды… все-таки ног. В воздухе, перебивая вонь отхожих мест, остро запахло свежесрубленным деревом. И кровью. Этот-то запах Мортенс сумел бы опознать и на смертном одре.

Шаги отдалялись, странное и страшное чучело двинулось в сторону, противоположную той, откуда пришел ландскнехт по прозвищу Бывший. Хуго быстро, но стараясь поменьше шуметь, пошлепал обратно, не вылезая из канавы. Он бормотал молитвы и пытался вспомнить путь к трактиру.

* * *

Ночь перевалила за полночь, трактирщик Карбаджи уже малость устал подливать в кружку «Папы», а столяр все так же сидел в дальнем углу и пил, не пьянея. Словно вино, которым он старался залить страх, превращалось в воду, едва коснувшись губ.

– Как же он кричал, как кричал… - пробормотал Бертоне.

– И о чем же «он» кричал, не соизволите рассказать, милейший? – спросил кто-то над самым ухом, положив на плечо Карло тяжелую твердую руку.

Вопрос, заданный на неплохом итальянском, не отрезвил, но в реальность вернул. Выдернул опьяненное винными парами сознание обратно в таверну.

Прямо напротив Карло Бертоне сидел человек. Среднего роста и среднего возраста, не особо примечательный, разве что шляпа приметная – старая, штопаная и засаленная. Только вот глаза в тени под широкими полями едва ли не светились, как у оборотня. Холодные, серо-голубые, видящие насквозь. Холодные и властные. Бертоне тут же, на всякий случай, захотелось бухнуться на колени. Слишком уж собеседник оказался похож на знаменитых кондотьеров прошлого.

Справа от «кондотьера», опершись на стол ладонями в потертых перчатках, стоял не менее приметный персонаж. Ростом, правда, он не выделялся. Но зато взгляд сразу спотыкался о подернутые редкой сединой длинные усы, почти как у кроата, и еще более длинный клок волос на выбритой голове. Такая себе тонзура наоборот.