Дети Гамельна

– И что делать? – спросил он после.

– Не знаю, – плечи монаха опустились. – Я иду за ней уже второй год. Пражская курия.

– «Иезус Сладчайший»? – передернуло Густава. – Никогда не любил ваше племя, одни гадости от него.

– Но почему-то, кроме нас, никто даже не пытается остановить эту суку. Даже вы.

Вольфрам посмотрел прямо в глаза пражанину холодным мертвенным взором. Монах выдержал его стойко, не опустив взгляд.

– Даже вы, - повторил пражанин.
– Я видел тебя, один раз, мельком, в компании с Гунтером Швальбе. И слышал… потом. Знаю, кто ты. Тот, кто отсек голову Кровавому Иржи.

– «Нас» уже нет, - с тем же леденящим спокойствием ответил Вольфрам. – И ты должен это знать, коли видел меня и знаешь, чем мы занимались. Есть лишь пыль и прах. Слава и память, скрытые в пыльных книгах.

– Орден не упразднен! Deus Ven'antium живы!

– Девенаторы не живы и не мертвы, - горько отозвался Густав. – Орден уничтожил Виноградник и Шварцвольфа, но на этом исчерпал силы. Надорвался. Погибли лучшие бойцы и те, в ком была истинная вера. Ее больше нет, осталась только жажда золота. В Ордене теперь правят бал глупцы и прощелыги, которые торгуют былой славой.

– Всегда есть те, в ком сильна вера, кто готов бросить вызов дьяволу и его воинству, - почти прошептал монах, глядя на ландскнехта с тоскливой безнадежностью, сквозь которую едва-едва пробивались ростки умирающей надежды.

– Чего ты от меня то хочешь? – устало спросил солдат и стряхнул с носа очередную каплю. – Я давно ушел из девенаторов. Иди к нынешним главам и расскажи им, как надо вести дела. Так нет ведь, сам все прекрасно понимаешь. От того и бродишь в одиночку.

Молчание воцарилось надолго. Только глухо стучали по крыше капли дождя.

– Ладно, наемник, теперь ты видел ее тоже, - выговорил, наконец, монах, отворачиваясь и делая вид, что всего сказанного прежде не было.
– Пошли спать, хватит здесь мокнуть. За комнату плачу. Может, хоть тогда об иезуитах иногда будешь лучше думать.

– Знаешь, пражанин, - нервно хохотнул Густав.
– Ты хоть имени своего не назвал, но я начинаю о вашем ордене думать все лучше и лучше. А если ты еще и вина на сон грядущий возьмешь – вообще буду считать первыми после Бога. После такого… еще один кувшин будет не лишним.

– Марьян Байцер, – протянул ладонь монах. – Это если выговорить сможешь, не коверкая.

– Я и не такое могу, - усмехнулся Густав.
– И как говорят в далекой, теплой и сухой Польше, ежа голой задницей не перепугаешь. А я тот еще еж.

– Всегда знал, что нельзя пить с монахами, – простонал Вольфрам, пытаясь подняться с лавки. Ночью она казалась привольной, словно настоящая кровать для благородных, сейчас же наводила на мысли о Прокрусте и его известном ложе.

– А особенно с иезуитами, – кротко улыбнулся Марьян. Сволочной монах выглядел так, как будто и не он на пару с солдатом полночи распевал во все горло «Скачет по Фландрии смерть», выхлебав все вино в кабаке.

– Это точно… Что нового?

– Нового? – помрачнел лицом Байцер. – Дева снова не пощадила никого. Семь человек, семь невинных душ сегодня отправились к Богу. А я опять ничего не смог сделать…

– Эй, монах, я, кажется, могу помочь твоему горю, – в голову Густаву прокралась неожиданная мысль

– Нашему горю, - внушительно поправил Марьян. – Напасть сия есть беда общая, ибо происки нечистого затрагивают каждого, кто…

– Избавь меня от словоблудия, - сморщился Вольфрам. – Сейчас будет про лоно матери нашей, католической церкви, и все такое. Мое студенчество давно кануло в лету.

– Как скажешь, - деловито согласился Марьян, пропустив мимо ушей упоминание в одной фразе церкви и словоблудия.
– И?..

– Тут такое дело, - задумчиво поскреб затылок Вольфрам.
– У меня в рукоять меча вделан настоящий гвоздь из Распятия Христова.

– Что еще смешного скажешь? Густав, ты пропил последний ум? – жалостливо посмотрел на него иезуит. – В Праге есть целый цех по производству голов Иоанна Крестителя, думаешь, твои гвозди чем-то лучше?

– Да?
– скривился наемник. – Всегда знал, что чехи – банда симулянтов и обманщиков. Все равно, монах, это не меняет дела.

Густав все-таки сумел сесть прямо, используя в качестве подпорки собственный меч.

– Как бы то ни было, но любой, кто верует в Господа, не должен оставаться в стороне.

Байцер подозрительно пригляделся к опухшей с перепоя роже ландскнехта.

– Тебя ночью, случайно, не подменили? Хоть и староват ты для народца с холмов, что ворует детей.

– Чего?

– Того, что не ожидал такого от типуса, подобного вам, о милейший доппельзольднер. К тому же, какое твое дело до местных, если они не католики?

– А что в таком случае тут делает иезуит, а? Или он, скрываясь во тьме ночной, тайно вводит заблудших протестантов в лоно истинной Церкви? – уверенно парировал Густав.

За внешним благодушием и балагурством Марьяна скрывались напряжение и надежда. Вольфрам отвечал в том же тоне, опасаясь спугнуть крепнувшую решимость.

– О, Мадонна, - воздел руки Марьян.
– Я забываю, что общаюсь с так и не взошедшей звездой адвокатуры.

– А тебя что ведет этой дорогой? – неожиданно и прямо спросил Густав.

Пражанин стиснул зубы, склонил голову, но не покаянно, а будто скрывая яростный блеск в глазах.

– Ну, так что, монах, скажешь правду или так и будешь молчать? – ехидно вопросил солдат.

Иезуит помрачнел еще больше.

– Что тут говорить, – ответил он после паузы. – Курия не знает, что Господь направил стопы мои в сторону сию. Личное, – подвел итог монах.

– Понятно… - протянул Вольфрам. – Бывшая семья?

– Страговский монастырь. Почти весь…

– Так ты из Премонстратов? – удивился наемник. – «Адлик, как ангел красивый, в грязь упал» и все такое? А как же Иисус Сладчайший?
– Густав вдруг хлопнул себя по лбу и продолжил.
– Все, я понял! Когда все твои перемерли, то ты решил отплатить той же монетой? А наследники Лойолы решили не отказываться от очередного пса, снедаемого жаждой мести?

– Господь дает много путей.

– Ясно все с тобой, не хочешь – не говори.

– Так будет лучше для всех, – смиренно согласился монах. – Ибо многие знания порождают скорби. А ты поэт, милейший ландскнехт, - неожиданно закончил Байцер.

– Я вроде предупреждал, что тот еще еж?

Толстый Рольф управлял «Хромым Оленем» верных два десятка лет и еще сколько-то там - он давно сбился со счета. В жизни повидал немало, да и сам ей показал кое-что. И посетителей видел самых разнообразных. Тракт на Штутгарт не то, чтобы прямо за окнами, но и не так уж далеко, жизнь и заботы всяких сюда заводит. Но таких, как эти, - еще не было. И прояви, Боже милосердный, милость свою, не направляй стопы подобных им... Рольф с детства ненавидел загадки.