Девиант

— Спрячь свой гребаный член, Фрэнки. Есть разговор.

Последняя вещь, которую мне нужно видеть после сытного обеда — это итальянский член. Я поднимаю глаза к потолку, пока он приводит себя в порядок. Синди встает, одной рукой держась за край стола, а второй поправляет платье вниз. У нее красные воспаленные глаза, взгляд затуманенный. Другими словами, она обдолбана.

— Какого хрена, Зет? Ты не можешь просто врываться сюда каждый раз, когда тебе хочется, ты же знаешь это?

Ее муж шлепнул ее по бедру.

— Следи за языком, сучка. Следи за тем, что ты говоришь, когда обращаешься к моим деловым партнерам.

С тем же успехом, он мог опрокинуть ведро ледяной воды ей на голову. Искра жизни снова вспыхивает в ее глазах.

— Иди к черту, Фрэнки. У меня есть куча куда более интересных занятий, вместо того чтобы тереться вокруг тебя целыми днями.

— Ты будешь снова на коленях и сосать мой член, как только я позову тебя. А теперь пошла вон. У нас с Зетом есть дела.

Он либо не понимает, почему я здесь, либо Фрэнки пытается втереться ко мне в доверие. Похер. Здесь нет места милой болтовни или лести, и уж точно не надо лизать мне задницу. Я поджимаю губы, когда Сидни, как ракета, проносится мимо меня, выскакивая из офиса. Когда сука проходила мимо, она намеренно толкнула меня плечом. Я посмотрел на Фрэнки и вскинул бровь.

— Дерьмовое воспитание, — рявкаю. я.

— У нее все дерьмовое, — бросает он мне надменно.

Фрэнки и Сидни были как Бони и Клайд лет десять назад, но сейчас он стал волочиться за каждой юбкой и засовывает член в каждую дырку, а она потрепанная шлюха. Но Фрэнк всё еще хорошо выглядит, и это единственная причина, почему Лейси посмотрела на него дважды.

— Ты же знаешь, почему ты здесь, Зет? — выплевывает он.

— А мне надо?

Фрэнки пожимает плечами.

— Ну, мне кажется, человек должен знать, когда его посылают убить другого.

Так он знает, зачем я здесь. Я не удивлен; никто не может взбесить Чарли, не понимая последствий, которые тебя ждут.

— Я не тот, за кого ты меня принимаешь... Я не человек из близкого окружения. Мне всего лишь дают адрес и инструкции. Все.

— И сумку, набитую деньгами, вдобавок, я прав?

Моя очередь пожимать плечами. Нет смысла это скрывать.

— Естественно, ты же не думал, что это бесплатная забава.

— Что ж, как насчет того, если я дам тебе две сумки набитых зелеными вместо этого, Зет? И ты пойдешь прямо туда, откуда пришел, и мы покончим с этим раз и навсегда?

— Ты хочешь нанять меня, чтобы я грохнул Чарли?

— Почему нет?

Фрэнки тот еще мудак. Он богаче самого Бога. Восьмидесятые давно позади, но кое-что не меняется — кокаин все еще наркотик Сиэтла. И я сомневаюсь, что это его первый раз, когда он предлагает купить чье-то расположение. Определенно не было ни одного идиота, кто посмел бы ему отказать до этого момента. Видимо, дело в том, что у меня нет жалости. И мне плевать на его деньги. Я бросаю черную сумку на стол, тем временем приближаясь к нему.

— Открой ее. Облегчи мою работу и вытащи тряпку, которой я вытираю кровь с рук, когда заканчиваю с такими мудаками.

Фрэнки всё еще стоит, не двигаясь и не мигая. Ублюдок, скорее всего, имеет стальные яйца.

— Я человек Чарли, и ты знаешь это, Фрэнки. Сегодня у меня еще есть дела, которые требуют моего внимания, поэтому давай закончим с этим дерьмом быстро?

Причина спокойствия Фрэнки появляется в руке секундой позже. Кусок дерьма направляет на меня пистолет, который все это время держал под столом. «Дезерт Игл» пятидесятого калибра. Охрененно, бл*дь.

— Хреново, что ты не можешь выполнить работу для меня. Чарли находится на своем месте слишком долго, пришло время ему покинуть нас, ты же понимаешь о чем я, мужик? Пришло время тебе уносить отсюда свою трусливую продажную задницу, окей?

За эти годы в меня целились и направляли пушку огромное количество раз. В этот опасный момент всегда можно увидеть то, к чему стремится человек, что он хочет сделать, его эмоции и мысли написаны в его глазах, как текст на странице книги. Некоторые из них просто хотят запугать, чтобы ты отвалил; другие настолько отчаялись, что пытаются скрыть собственный страх и заставить тебя поверить, что они действительно сделают это. И у вас нет другого выхода, кроме того как верить им. А некоторые — акулы. Бесчувственные и холодные, как чертовые булыжники. Люди, которые несметное количество раз спускали курок до этого, и не будут думать дважды, прежде чем повторить это. Фрэнки, мерзкий маленький гавнюк, — акула.

Я бы никогда не сказал этого вслух. Я сжимаю кулак, глядя на него. Мы разберемся с этой херней здесь и сейчас. И пусть все будет так, как должно быть.

— Я так понимаю, ты собираешься выстрелить в меня?

— Полагаю так, — отвечает он.

Кто-то когда-то сказал одну очень важную вещь, из-за чего я сделал татуировку на своей груди, когда был пьян: «Так и должно быть».

Я знаю, что это тогда сказал Билли Пилигрим из «Бойня номер пять, или Крестовый поход детеи», но я притворился, что не помню. Потому что это будет только подчеркивать тот факт, что в старших классах школы я читал что-то, перед тем как меня вышвырнули. Я никогда не замечал важной детали — насколько все верно сказано. И сейчас, в минуту, когда моя жизнь предоставлена Господу Богу, когда грань между жизнью и смертью тонка, как невесомое облако, я понимаю, насколько эта фраза черстовки идеально звучит. «Так и должно быть». Судьба, мать ее. Если мне не избежать быть застреленным сегодня вечером, то так и должно быть. Это настолько очевидно и невероятно, и все в одно и то же время.

Боль пронзает мое тело, как горячее серебряное копье. Пуля попала мне в грудь, на два сантиметра ниже ключицы. И, кстати, это чертовски больно. Фрэнки выглядит удивленным, что я всё еще стою. Если бы я был им, я бы уже выстрелил еще пять раз или разрядил всю обойму, только для того, чтобы убедиться в том, что я мертв. Ублюдок, должно быть, мечтает об этом. Я перепрыгиваю через стол и выбиваю пистолет из его руки, вырывая из его хватки.

— Большая ошибка, Фрэнки. Большая ошибка.

Я поднимаю кулак и силой впечатываю в его физиономию. Хруст ломающихся костей напоминает металлический скрежет, то как рвутся мышцы и кожа на его лице от жестоких ударов, позволят мне насладиться процессом. Но не стоит увлекаться, потому я всегда испытываю удовольствие, только когда дело полностью закончено, чужая боль — мое наслаждение. Голова Фрэнки откидывается назад с каждым следующим ударом, но я не останавливаюсь, ударяю снова и снова. Мои руки, футболка, пиджак, джинсы — всё покрыто кровью, когда парень падает на пол. Я истерически смеюсь, вижу как кровь, которая льется из его рта, пузырится на его губах.

— Это была не моя ошибка, — бормочет он, захлебываясь кровью.

Из-за выбитых зубов речь его становится невнятной, но в общих чертах я понимаю, о чем он пытается сказать.

— Ты закрываешь людей внутри контейнеров для морских перевозок на три дня. Три дня, за которые они умирают, Зет. В чем … в чем моя ошибка?

Буррито, которое я съел час назад, напоминает о себе у меня в желудке, вызывая рвотные позывы. Что за хрень он несет? Я поднимаю кулак, чтобы ударить его со всего маху, но... не могу.

— Какие люди?

— Однажды Чарли забирал кое-кого из порта. Девушек. Девушек из кон… контейнеров.

Я позволяю Фрэнку продолжить. Девушки в контейнерах? Чарли обещал мне два года назад, что он не будет иметь дело с девушками. Наркотики и стволы — да, но он поклялся, что не будет никакой работорговли.

— Зачем ему нужны были девушки?

Я прижимаю руку к плечу, чувствуя боль. Она становится нестерпимой, но, по крайней мере, я не причиняю боль кому-то другому.

— Для чего он перевозит девушек таким способом?