Девочка Аллигатора

– Незадолго до своей смерти мама подарила мне крокодила. Мягкая такая игрушка. Зелёная, с глазами круглыми. И он улыбался будто. Небольшой такой плюшевый крокодил. Я, наверное, ему радовался, не знаю. Факт в том, что до пятнадцатилетнего возраста он был моей самой любимой игрушкой. А потом, когда сгорела квартира... В общем, у меня от матери ничего кроме этой фотографии, я её в паспорте носил, и не осталось.

Голос его дрожит. И это прям больно слышать. Я даже не думала, что задену такое...

– Старший брат, – после небольшой паузы продолжает он, – у нас разница в три года, с отцом как–то ладил. Я – нет. Отец какое–то время тянул нас двоих, как мог, а потом привёл в дом другую женщину. Не знаю, как так вышло, но она очень меня не взлюбила. Брата хотя бы терпеть могла. А я был... трудным очень ребёнком. Гиперактивным, эмоциональным... Спал плохо. Сложным, в общем. Мне тогда было четыре. И, в общем, так получилось, что меня отдали бабушке. Довольно пожилой уже женщине. Маме моего отца. Она меня и растила.

У меня сердце сжимается от его голоса и его слов...Слышно, что ему очень трудно даётся этот рассказ... Блин, зачем я только полезла к нему с этим... Вот дура жестокая...

– Я плохо учился в школе. Подростком тоже был трудным. Часто накатывало одиночество и я злился. Дрался всё время на улицах и в школе. Худой был, маленький ростом и злой. Понятное дело, что в школе обо мне отзывались плохо. И каждый раз мне было стыдно смотреть бабушке в глаза, когда её вызывали в школу или поднимали на родительских собраниях. Ей тогда было уже под семьдесят. В общем, вот так... Ладно... – слышу, как он сглатывает. – Потом... когда я уже стал потихоньку как–то учиться нормально, спортом занялся, её уже так не мучали там. А потом она умерла.

Он тихо и тяжело вздыхает и опускает голову.

– После похорон отец забрал меня обратно к себе. Гришка, мой старший брат тогда уже заканчивал одиннадцатый класс, готовился поступить в университет. Та женщина уже не жила с ними. Жила другая. Мягкая, бледная всё время, худая, вообще как тень. Отец уже пил сильно. Пьяный орал, ломал мебель. Жили бедно. Думаю, он так и не смог полюбить другую женщину. Потом я узнал, что эта женщина – пятая или шестая после смерти матери. С братом она почти не общалась, со мной тоже. Квартиру отец спалил, когда пьяный был. Тогда уже та женщина ушла от него, а он ушёл в запой с горя. Курил в постели и заснул. Хорошо хоть живой остался. Проснулся вовремя, успел выбежать. Мы потом более–менее привели квартиру в порядок, но на потолке в спальне и в коридоре разводы чёрные так и остались. Я сбегал из дома, тусовался в подъездах, пил водку с друзьями из пластиковых стаканчиков, бросил спорт, хотя подавал надежды. Учёбу тоже запустил. В общем, катился по дерьмовой дорожке. Единственное что, читал много. Всякие разные книжки. Жалко, сигары нет сейчас...

– Саш, я...

Он снова поднимает руку.

– Всё нормально.

Подхожу к нему ближе, глажу рукой по мощному, круглому плечу. Он не реагирует. Стоит и молчит.

А я не знаю, куда ком этот деть. Никак не сглотну его. И глаза щиплет.

– А как ты... как ты потом был?

– Ну... – он вздыхает. – Я уже стоял на учёте в полиции. Однажды чуть не получил срок за драку. Мажора одного отлупил на улице, когда он руки распускал, общаясь со своей девушкой. Из–за этой драки я мог угодить в колонию для малолетних. Но отец друга заступился за меня, денег кому надо занёс, и отмазали.

Он снова ненадолго умолкает. Смотрит перед собой.

– Дома я ночевал редко. С отцом мы ругались сильно. Мы сильно конфликтовали. В основном, когда он был пьяный. Как–то раз он отшвырнул меня и я врезался башкой в стекляную дверь. Изрезался весь. Бросился на него. Плакал, орал, размахивал кулаками. Обвинял его во всём, хотя понимал, что он таким стал после смерти матери. Брат тогда уже в общаге жил.

– А вы с ним не общаетесь?

– Нет. Он разбился на мотоцикле. Когда на третьем курсе учился.

Ужас какой–то...

– А потом и отец умер. Пьяный утонул в ванне.

Кошмар... У меня слёзы на глазах. И я не знаю, что и сказать, как поддержать его. Только снова по плечу тихонько провожу пальцами. А потом убираю руку. Он ведь как кусок льда сейчас.

– В общем, я остался один как раз после выпускного. И решил, что там жить не смогу. Просто подыхал с тоски везде. Не знал, куда деться. Чесал кулаки на улицах, в парках ночами шатался, спал в подъездах и у друзей. Никак не мог понять, почему вот так вот всё сложилось. Но одно понял. Что если я не возьму себя в руки, то либо в тюрьме сгнию, либо на улице сдохну. Аллигатором меня, кстати, там и прозвали. Про "связывателя" я уж потом придумал. Когда латынь учил. Ну, ради эрудиции. На самом деле всё куда банальнее и скучнее. У меня куртка была с мордой аллигатора на спине.

Он вздыхает.

– В общем, я взял рюкзак, напихал в него вещей, закинул на плечо и уехал в Москву. Вот и вся история.

Прижимаюсь к нему, обнимаю, глажу по спине. Он такой огромный, высокий, и я чувствую себя какой–то беспомощной. И слёзы у меня по щекам льются. Тыкаюсь в него носом, чувствую, как пахнет вкусно. Тёплый такой... А он меня по руке гладит.

Разворачивается ко мне. Взгляд тёмный, и вроде как влажный немного. Отворачивается, прячет глаза.

Обнимаю его так крепко, как только могу.

– Прости меня, пожалуйста... – сквозь слёзы шепчу я. – Прости. Я не хотела... Я не думала, что...

– Да ладно, малышка, – прижимая меня к себе, тихо и чуть хрипло говорит он. – Всё нормально. Было и прошло.

И гладит меня по волосам своей большой ладонью. Нежно–нежно так. А я от этого только сильнее плачу. Жалко мне его, пипец как. До слёз просто. Огромный такой, большой. Сильный. И такой одинокий.

– Пойдём на качелях качаться? – взяв меня за плечи и чуть отстранив от себя, предлагает он. Смотрит в глаза. – Там, должно быть, клёво. Или хочешь, домой? В смысле... ну, в дом этот.

Бросаюсь к нему, обхватываю руками за талию, и вжавшись в него, утыкаюсь носом в грудь. И реву.

– Ты чего, девочка? – как–то очень нежно и трогательно, и даже как–то растерянно спрашивает он. – Чего ты? Да всё нормально, котёнок... Правда нормально. Ну, чего так распереживалась–то?

И обняв одной рукой, другой снова тихонько гладит по голове.

Я ничего не отвечаю ему. Не могу. Только, уткнувшись в него, носом шмыгаю. И он тоже теперь молчит. Гладит меня по голове и молчит.

Так мы и стоим.

Среди ночи на берегу океана.

Глава 32.

Наши объятия размыкаются только, когда я успокаиваюсь. И надо сказать, успокаиваюсь не без помощи Саши.

– Искупаемся? – кивая в сторону тёмного океана, задорно предлагает он.

– Можно, – улыбаюсь я.

Он стягивает с себя футболку и скидывает её на песок. Его мускулистый торс в свете луны и фонарей – великолепен. Тени подчёркивают рельеф мышц. Мощную грудь, пресс кубиками, сильные руки, округлые плечи. Он реально – очень красивый мужчина. И борода – его красит.