Девочка Громова

Глава 21

Прощальный секс - это больно. Нежность сумасшедшая, обоюдная, крышесносная, но...

...хотя нет. Не "но". А поэтому. Но иначе не получается.

Во время оргазма я реву. В голос, в объятиях Ильи. Торопливо целую его губы, которыми он так легко касается моих губ. Сквозь слёзы шепчу, что влюлена в него, прошу чтобы он не оставлял меня, но...

... за вуалью нежности и теплоты я вижу в его взгляде прощание.

Он уже принял решение. Я это вижу. Понимаю. Чувствую.

Так я хорошо понимаю, что он - из тех мужчин, что приняв решение, ему следуют.

На мгновение, подёргиваясь в судорогах отступающего оргазма, я прикрываю глаза.

И вижу его глаза. В темноте.

Красивые безумно. Нежные до одури. Тёплые до сумасшествия.

И грустные.

Дыхание перекрывает, я силюсь вдохнуть, но не могу. Илья крепко прижимает меня к себе, целует в висок, шепчет нежности, а я всё никак не могу вдохнуть. Паника, вот что я чувствую.

Потом мне удаётся наконец пустить сквозь сопротивляющееся горло в лёгкие воздух. Маленькими, нервными глоточками. Сквозь льющиеся слёзы.

И когда тело расслабляется и между ног утихает тёплая, безумно приятная пульсация, я погружаюсь в тоску.

Некоторое время Илья просто лежит рядом со мной и гладит меня по волосам. Глядя на тёмное окно, я то кусаю губы, то сглатываю слёзы, вместе с по прежнему душащим меня комом, но ничего уже не говорю.

Илья тоже молчит. Понимаю, что ему больно.

И мне - больно.

Но без этого секса мы бы попрощаться попросту не смогли бы.

Он попробовал. Встал, допил остатки виски, поставил бокал на стол, подошёл ко мне, легонько чмокнул в щёку, снова попросил прощения, и направился к двери.

Я сорвалась с места. Догнала его. Прыгнула на него сзади. Обвив его шею руками, принялась целовать, упрашивать не уходить, унижаться. Мне было плевать на то, как это выглядело со стороны. Кроме нас в номере не было никого. Да и если бы кто-то был, мне всё равно было бы плевать.

Единственное, что меня волновало - это мысль о том, что я во что бы то ни стало должна его остановить. Сделать так, чтобы он одумался, не ушёл, не покинул меня, не бросил, не отвязался...

Он, держа меня на руках, развернул к себе и мы слились в поцелуе, равном которому у нас ещё не было. Жадный, сумасбродный, требовательный, страстный - он просто кричал о том, как сильно мы уже влюблены.

Поцелуй продолжился на ходу. Илья принёс меня, обвивающую его и руками и ногами, к кровати, и уровнив на неё, попытался подняться. Но я вцепилась в него, и мотая головой, шептала, что не отпущу.

Новый поцелуй. Новая нежность. Новая страсть.

Бешеное возбуждение, торопливое сбрасывание одежд. Треск рвущейся ткани, суета, сбивчивое дыхание.

И чуть позже... наконец-то... он вошёл в меня. С такой лёгкостью, и с таким взаимным удовольствием, будто я всегда была создана только для него. А он - для меня.

Безумно нежный секс... Безумно страстный... Вновь нежный... Вновь страстный...

Это сменяющаяся череда бешеной активности и какого-то задумчивого упоения друг другом, сводила меня с ума... Я растворилась в нём. Я не трахалась, я любила.

Но всё когда-нибудь кончается.

И теперь я просто лежу на кровати, глядя в ночь за незашторенным окном и жду, пока она скажет, что ему пора.

Или просто... молча... уйдёт.

Теперь я знаю точно: всё, что я могла сделать, я сделала. Всё, чем могла его удержать - ему дала.

Но он уйдёт всё равно. Уйдёт, оставив во мне своё себя. Которым он наполнил меня, когда я кончала. Он тихо-тихо рычал, когда кончал сам. В унисон с моим оргазмом.

Но в отличие от меня он не плакал. Только играл желваками, молчал, нежно целовал и гладил по щеке и волосам.

Прощальный секс - это больно.

Но без него я не смогла бы его отпустить.

Этот призыв к сексу был моим криком "Останься".

Он позволил мне прокричать.

Но он уйдёт. Я знаю это. Чувствую. Ощущаю по тому напряжению, которого овладело им, после того, как мы вот так вот разом... замолчали.

Его пальцы легонько касаются моих волос. Очень нежно. И из глаз снова льются слёзы. Одна за другой. Но теперь - в тишине.

– Ты...
– слова даются с трудом, я хрипло едва произношу первое, сквозь першение в горле и наполняющие веки новые слёзы.
– ... не неполноценен. Ты - лучший мужчина, который был в моей жизни. Лучший.

Чувствую, что пытается справиться с эмоциями. Что ему трудно это. Что ему не легче, чем мне.

– Сейчас да, больно - низкий голос контрастирует с тёплым дыханием у шеи.
– Очень. И завтра будет.

– И послезавтра...
– горько шепчу я.

– Да... И послезавтра. И ещё какое-то время. Но если видеться мы не будем, тебя отпустит. Поверь мне, отпустит.

Кусаю губу. Брызжет кровь. Слишком сильно, но это как-то само собой получилось.

– Уходи...
– давясь комком, шепчу я.
– Уходи.

Он тихо вздыхает. Снова проводит пальцами по моим растрёпанным теперь волосам.

Встаёт.

Остаюсь лежать так же. Не двигаюсь вообще. Мне так больно, что меня просто глушит. Я толком ничего не соображаю. Понимаю лишь то, что не хочу этого слышать. Не хочу, чтобы он пытаясь сделать мне легче, обесценивал то, что я чувствую сейчас. То, что чувствовала несколько минут назад, когда яростно трахалась с ним. Отдаваясь так, как никогда ранее не отдавалась никому. Даже ему. Вкладывая в этот секс всю себя. Чтобы он понял, что может потерять. Чтобы передумал. Чтобы не ушёл.

Тихо шуршит одежда. Звук застёгиваемой ширинки. Позвякивание металлической пряжки ремня. Снова шуршит одежда.

Тишина.

Она будто тихо звенит в ушах.

– Прости.

Его голос еле слышен. Это скорее шёпот. Но в нём столько горечи, что дальше можно не продолжать.

Я всё понимаю. Я - сильная. Он - сильный. Он - мужчина. Он - решил.

В рту кровь.

Шаги, шаги, шорох, звук закрываемой двери, еле слшный шум шагов там, за дверью.

И тишина.

А слёзы всё текут и текут...

Глава 22

Самолёт несёт меня в Москву. День солнечный, яркий и тёплый. Маленькие домишки видны из иллюминатора. Узенькие дорожки, широкие квадратные и прямоугольные пятна - поля. Поля сменяются лесами, а потом, спустя пару минут, всё, что я вижу за окошком самолёта - залитая солнцем топографическая карта Ленинградской области.

Вскоре и она исчезает, погрузившись в пелену облаков.

Солнце светит ещё ярче, слепит глаза. Мы будто летим над снегами. Белыми-белыми. Только чуть окрашенными в тёплые, золотистые тона.