Девочки с большой дороги

— Что за надпись? — Следователь, похоже, ничего не заметил. — Пройдемте со мной, посмотрим.

Зубченко поплелся вслед за опером. На площадке они долгое время о чем-то разговаривали, затем вернулись. Следователь сообщил, что все мы должны отправиться в отделение, чтобы оформить бумаги, касающиеся поджога, а заодно присутствовать при допросе Вячина и Дементьева. Судя по всему, всю вину Анатолий Степанович все же свалил на похитителей Егора, предположив, что они как-то связаны с организаторами взрыва. Нам не оставалось ничего другого, как отправиться в отделение. Следователь не забыл оставить двоих человек присматривать за квартирой.

Мы спустились вниз. Анатолий Степанович и Егор загрузились в милицейский «уазик». Я не торопилась следовать за ними.

— Девушка, не отставайте, — подстегнул меня Уваров. — Чем быстрее все сделаем, тем быстрее вы сможете вернуться.

— Ненавижу бумажную волокиту, — буркнула я себе под нос, а вслух произнесла: — Если вы не против, то я бы предпочла поехать за вами на своей машине. В конце концов, нам нужно будет на чем-то возвращаться назад.

Следователь что-то задумчиво промычал, а затем согласно кивнул:

— Хорошо, только не отставайте.

Я кивнула и, вполне довольная, направилась к своему «Фольксвагену».

Услышав привычное рычание родного мотора, я слегка улыбнулась. Все-таки приятно ездить на своей собственной машине, что бы там ни говорили. Я совершенно не понимаю тех людей, которые нанимают шофера, вместо того чтобы получать удовольствие от скорости, сидя за рулем…

Милицейский «уазик», нервно дернувшись, тронулся. Я плавно покатила следом, рассуждая про себя, как это на работу в милицию могут брать таких молоденьких ребят, которые вон даже машину нормально водить не умеют. Неужели не нашлось более взрослых и опытных мужчин?

Постепенно мои мысли вернулись к надписи в подъезде. Этот пятьдесят четвертый не давал мне покоя. Я приблизительно подсчитала, сколько лет в то время могло быть Анатолию Степановичу, и действительно признала, что в такие годы совершить нечто противозаконное он никак не мог. Тогда он был совсем ребенком, причем ребенком из интеллигентной семьи. Родители, вероятно, воспитывали сына в лучших традициях… Родители?!

«Стоп, а ведь верно, родители! Вероятнее всего, именно они совершили в то время что-то такое, за что теперь приходится расплачиваться их потомкам, так как сами виновники давно отбыли в мир иной. Как же я раньше об этом не подумала! И ведь даже по годам тогда все сходится… — Я радостно подскочила на сиденье. — Помнится, жена Анатолия Степановича рассказывала, что его отец был разработчиком ядерного оружия. Участвовал в каком-то испытании… А что, если именно в этом и кроется вся разгадка? Что, если кто-то из пострадавших от тех испытаний сейчас преследует продолжателя дела Степана Владимировича? Нужно бы выяснить поподробнее про те события!»

Я заметила, что милицейский «уазик» заметно вырвался вперед. Нужно было нагонять, пока меня не хватились, но я медлила. В голове созревала еще одна, какая-то важная, значимая мысль, и мне не хотелось ее упускать. Я попыталась сосредоточиться.

«Осень пятьдесят четвертого. Ядерные испытания. Подробности о них Анатолий Степанович, вероятнее всего, знает, но только со слов отца. И, конечно же, может поведать, когда и как все происходило, но только в общих чертах. Вряд ли отец рассказывал сыну о каких-то негативных последствиях знаменательного события — к тому же он и сам мог о них лишь догадываться… Наверняка информация об испытаниях секретна, а все его участники подписывали документы о неразглашении. Впрочем, — я вспомнила о том, что все это случилось пятьдесят лет назад, — в живых остались немногие. Ведь тем, кого задействовали в испытаниях атомного оружия, тогда было приблизительно около тридцати. Сомневаюсь, что кто-то из них прожил более семидесяти-восьмидесяти лет. Хотя…»

И вдруг я вспомнила историю, приключившуюся со мной недавно и вроде бы никак не связанную с теперешними событиями. История называлась «Малолетняя разбойница и ее семейка». Был там один весьма колоритный персонаж — некий старичок, которому, вероятно, уже перевалило за девяносто… Что-то он бурчал себе под нос про какие-то ядерные испытания… Теперь я отчетливо вспомнила невнятную речь старичка и последовавшие за ней комментарии хозяина хибары:

«Сбрендил он малость после своей ядерной атаки. Жаль, что совсем его тогда не шарахнуло. Глядишь, сейчас бы лишний угол не занимал…»

Кстати, именно пятьдесят четвертый год и фигурировал в обвинительной речи престарелого доходяги! И верно, как я раньше не вспомнила про того несчастного дедка, чью внучку застукала за грабежом. Наверняка он участвовал в тех испытаниях, а значит, может знать больше самого Анатолия Степановича!

«Необходимо срочно с ним переговорить, прямо сейчас, пока выдалось свободное время и пока мой заказчик находится под охраной милиции!»

Я еще раз поискала глазами милицейский «уазик». В этот момент он благополучно миновал очередной светофор и теперь сворачивал налево. Не задумываясь, я резко сбавила скорость и развернула машину. В конце концов, заполнить все протоколы Анатолий Степанович и Егор могут и без моего присутствия, тем более что я видела ровно столько же, сколько они.

Развернув машину, я прибавила газу и, превышая скорость, помчалась по направлению к райцентру Коброво, где жил дедок. Необходимо как можно скорее переговорить со старым чудиком, если он, конечно, еще способен что-либо рассказать… Я знала, что на все про все у меня часа три-четыре. В милиции не привыкли работать быстро — а значит, Зубченко отпустят не так скоро. Времени у меня предостаточно…

Вскоре я покинула пределы города и ехала по трассе со своей любимой скоростью — сто двадцать пять километров в час. Мимо поплыли бескрайние поля, но мне было не до созерцания природных красот. Через некоторое время на горизонте начали прорисовываться крайние ветхие домики райцентра Коброво. Я выделила среди них знакомую трехэтажку. В эти дневные часы она показалась мне еще более убогой, чем накануне. Обшарпанное, лишь в отдельных местах сохранившее окрашенные элементы фасада здание смотрелось весьма уныло. Наполовину сгнившие оконные рамы и голые деревья усиливали грустное впечатление.

Я объехала здание и притормозила возле подъезда. Заглушив мотор, вышла из машины и вскоре ступила в подъезд. На лестнице мне попался какой-то пьяненький батюшка в рясе, бултыхающийся от стены к перилам и, видимо, уже не способный различать предметы перед собой. Проходя мимо, «божий сын» дыхнул на меня перегаром. С трудом выдержав «газовую атаку», я набрала в легкие побольше воздуха и решила не дышать до тех пор, пока источник зловония не окажется на безопасном расстоянии. Священнослужитель же, то ли забывшись, то ли решив, что находится в стенах своей обители, ухватил меня за руку и, едва ворочая языком, забормотал:

— Дит. ть-я-а мое, бог в-с-се видит.

— Ага, и видит, и слышит, — скривив лицо от смрада, ответила ему я.

— В-вы наверня… к-ка думаете, что я пьян, — по-своему расценил мои слова святой отец, икнув. — Но это не так… ик, я…

Я не стала дослушивать его оправдания и, вырвав руку, продолжила подниматься дальше. Не хватало еще тратить время на всяких алкоголиков… Однако почтенного священнослужителя мое поведение, видимо, задело. Он забурчал вслед:

— Алко-оголь, враг… ик, здоровью. А бог сказал: воз… вз-злюби врага своего.

— Великолепное оправдание, — усмехнулась я про себя.

Добравшись наконец до нужной двери, нажала на кнопку звонка и стала ждать, пока мне кто-нибудь откроет.

Глазок на двери отсутствовал. Однако из-за закрытой двери я не услышала ожидаемого вопроса: «Кто там?» Видимо, жильцы этой квартиры грабителей не боялись — впрочем, не без оснований, потому что красть в их доме было абсолютно нечего. Дверь открылась…

— Опять ты. Ну, чего надо?..

Передо мной стояла Верунька, та самая девица, которую я отловила и доставила по месту жительства. Ее я узнала сразу. Слегка туповатое выражение лица, разрисованного всеми мыслимыми цветами (девица, видимо, полагала, что имя такой боевой раскраске — макияж), и вызывающе дерзкий прикид — в таком виде предстала передо мной моя недавняя подопечная. Сейчас на ней были короткие шорты с бахромой и сетчатая кофтейка, совершенно не скрывающая ее девичьих выпуклостей третьего размера, которые она не посчитала нужным прикрыть даже символическим топом.