Девяносто третий год
Шрифт:
В полдень, согласно его приказу, открылся суд в следующей обстановке: три соломенных стула, простой сосновый стол, два подсвечника с горящими свечами, перед столом табурет.
Стулья предназначались для судей, а табурет для подсудимого. По обоим концам стола стояли еще два табурета -- один для комиссара-аудитора, которым назначали полкового каптенармуса, другой для секретаря, которым назначили капрала.
На столе разместили палочку красного сургуча, медную печать республики, две чернильницы, папки с чистой бумагой и два развернутых печатных оповещения -- одно, объявлявшее Лантенака вне закона, другое с декретом Конвента.
За
Стул, стоявший посредине и предназначенный для председателя суда, помещался как раз напротив двери в темницу.
В качестве публики -- солдаты.
Два жандарма охраняли скамью подсудимых.
Симурдэн занял средний стул, по правую его руку сидел капитан Гешан -первый судья, по левую Радуб -- второй судья.
Симурдэн был в форме -- в шляпе с трехцветной кокардой, с саблей на боку и с двумя пистолетами за поясом. Яркокрасный шрам от недавно зажившей раны придавал ему грозный вид.
Радуб решился, наконец, сделать перевязку. Он обмотал голову носовым платком, на котором медленно проступало кровавое пятно.
В полдень заседание суда еще не было открыто, перед столом стоял вестовой, а лошадь его громко ржала во дворе. Симурдэн писал. Писал следующие строки:
"Гражданам членам Комитета общественного спасения.
Лантенак взят. Завтра он будет казнен".
Ниже он поставил число и подпись, сложил и запечатал депешу и вручил ее вестовому, который тут же удалился.
Закончив писать, Симурдэн произнес громким голосом:
– - Откройте темницу.
Два жандарма отодвинули засов, открыли дверь и вошли в каземат.
Симурдэн вскинул голову, сложил на груди руки и, глядя на дверь, крикнул:
– - Введите арестованного.
Под сводом открытой двери появились два жандарма и между ними какой-то человек.
Это был Говэн.
Симурдэн задрожал.
– - Говэн!
– - воскликнул он.
И добавил:
– - Я велел привести арестованного.
– - Это я, -- сказал Говэн.
– - Ты?
– - Я.
– - А Лантенак?
– - Он на свободе.
– - На свободе?
– - Да.
– - Бежал?
– - Бежал.
Симурдэн пробормотал дрожащим голосом:
– - Верно, ведь з мок его, он знает здесь все лазейки. Должно быть, темница сообщается с каким-нибудь потайным ходом, я обязан был это предусмотреть... Он нашел возможность скрыться, для этого ему не понадобилось посторонней помощи.
– - Ему помогли, -- сказал Говэн.
– - Помогли бежать?
– - Да.
– - Кто помог?
– - Я.
– - Ты?
– - Я.
– - Ты бредишь.
– - Я вошел в темницу, я был наедине с заключенным, я снял свой плащ, я набросил свой плащ ему на плечи, я надвинул ему капюшон на лоб, он вышел вместо меня, я остался вместо него и стою здесь перед вами.
– - Ты не мог этого сделать.
– - Я сделал это.
– - Это немыслимо.
– - Как видите, мыслимо.
– - Немедленно привести сюда Лантенака.
– - Его там нет. Солдаты, увидев на нем командирский плащ, приняли его за меня и пропустили. Было еще темно.
– - Ты сошел с ума.
– - Я говорю то, что есть.
Воцарилось молчание. Затем Симурдэн произнес, запинаясь:
– -
В таком случае ты заслуживаешь...– - Смерти, -- закончил Говэн.
Симурдэн побледнел как мертвец. Он застыл на месте, словно сраженный ударом молнии. Казалось, он не дышит. Крупные капли пота заблестели на его лбу.
Вдруг окрепшим голосом он произнес:
– - Жандармы, усадите обвиняемого!
Говэн опустился на табурет.
Симурдэн скомандовал жандармам:
– - Сабли наголо.
Эта фраза произносилась в суде в тех случаях, когда обвиняемому угрожала смертная казнь.
Жандармы обнажили сабли.
Симурдэн заговорил теперь своим обычным голосом.
– - Подсудимый, -- сказал он, -- встаньте.
Он больше не говорил Говэну "ты".
III
Голосование
Говэн поднялся.
– - Ваше имя?
– - спросил Симурдэн.
Говэн ответил:
– - Говэн.
Симурдэн продолжал допрос.
– - Кто вы такой?
– - Командир экспедиционного отряда Северного побережья.
– - Не состоите ли вы в родстве или связи с бежавшим?
– - Я его внучатный племянник.
– - Вам известен декрет Конвента?
– - Вот он лежит у вас на столе.
– - Что вы скажете по поводу этого декрета?
– - Что я скрепил его своей подписью, что я приказал выполнять его неукоснительно и что по моему приказанию было написано объявление, под которым стоит мое имя.
– - Выберите себе защитника.
– - Я сам буду себя защищать.
– - Слово предоставляется вам.
Симурдэн вновь обрел свое бесстрастие. Только бесстрастие это было схоже не с холодным спокойствием живого человека, а с мертвым оцепенением скалы.
Говэн с минуту молчал, словно собираясь с мыслями.
Симурдэн повторил:
– - Что вы можете сказать в свое оправдание?
Говэн медленно поднял голову и, не глядя вокруг, начал:
– - Вот что: одно заслонило от меня другое; один добрый поступок, совершенный на моих глазах, скрыл от меня сотни поступков злодейских; этот старик, эти дети,-- они встали между мной и моим долгом. Я забыл сожженные деревни, вытоптанные нивы, зверски приконченных пленников, добитых раненых, расстрелянных женщин, я забыл о Франции, которую предали Англии; я дал свободу палачу родины. Я виновен. Из моих слов может показаться, что я свидетельствую против себя, -- это не так. Я говорю в свою защиту. Когда преступник сознает свою вину, он спасает единственное, что стоит спасти -свою честь.
– - Это все?
– - спросил Симурдэн.
– - Все, что вы можете сказать в свою защиту?
– - Могу добавить лишь одно, -- будучи командиром, я обязан был подавать пример. В свою очередь и вы, будучи судьями, обязаны подать пример.
– - Какой пример вы имеете в виду?
– - Мою смерть.
– - Вы находите ее справедливой?
– - И необходимой.
– - Садитесь.
Каптенармус, он же комиссар-аудитор, поднялся с места и зачитал сначала приказ, объявляющий вне закона бывшего маркиза де Лантенака, затем декрет Конвента, согласно которому каждый, способствовавший побегу пленного мятежника, подлежал смертной казни. В заключение он огласил несколько строк, приписанных внизу печатного текста декрета, в которых "под угрозой смертной казни" запрещалось оказывать "какое-либо содействие или помощь" вышеупомянутому мятежнику и стояла подпись: "Командир экспедиционного отряда: Говэн".