Диагнозы
Шрифт:
Привет. Меня зовут Лиска. Ну... меня бы назвали Лиской. Ну я так думаю. Конечно, мама с папой наверное записали бы под меня красивым именем Елизавета, но потом, когда бы я подросла и стала похожа на рыжую лисичку из – за веснушек на носу (совсем как у папы), меня бы непременно стали звать Лиской!
Я бы росла быстро, не плакала бы по ночам и почти совсем – совсем бы не болела. Ну если только чуть-чуть, иногда. Но потом обязательно бы выздоравливала, чтобы не расстраивать маму – она у меня такая волнительная! Ну... то есть волнующая.. ой, волновательная!.. Ну, в
И я её люблю.
И вот когда бы я выросла немножко и научилась бы писать буквы, я бы маме это написала красным фломастером на новых обоях в зале – получилось бы красиво:
"МАМА! Я ТИБЯ ЛУБЛЮ!" А потом бы конечно приписала бы "И ПАПАЧКУ!". Потому что папочка бы обиделся, если я про него бы забыла. Он вообще очень обидчивый.
Вот недавно обиделся на маму за то, что она ему обо мне не сказала... А я поселилась у мамы в животике без спроса и росла. А мама молчала. А у папы кредиты и ещё он учится и ему надо платить за учебу. Он у меня вообще очень умный! Но пока работы нет и квартиры нет. И поэтому для меня время ещё не настало. Потому что детей надо кормить и одевать – так папа сказал. Но мама с ним сначала не соглашалась и громко ругалась, а потом всю ночь плакала на кухне и курила. Мне было не приятно и душно – невкусный этот дым ....
А потом... мы куда-то ехали. Потом долго чего-то ждали. Потом чьи-то пальцы пытались до меня добраться, но я хитрая – затаилась.
А потом... маме сделали какой-то укол. Она молчала. И даже не испугалась. Она у меня храбрая.
А потом мне стало очень больно. Стало трудно дышать и заболело в животе. Больно – это плохо. Мне хотелось плакать. И я наверное плакала. Но я не помню, потому что вдруг стало тесно и кто-то начал выталкивать меня. Я хотела крикнуть, что ещё рано, что мне ещё нельзя, но ведь я ещё не умела говорить – потому что маленькая.
А потом меня достали. И положили в железную тарелку. Она мне не понравилась, эта тарелка.
А ещё я увидела её – мою маму.Она на меня почему-то не смотрела, а я помахала ей рукой. Но только совсем чуть-чуть. Никто не заметил. И, наверное, поэтому меня завернули в пакет. Стало темно.
Вот так я не родилась....
...Привет. Меня зовут Лиска. Ну... меня бы назвали Лиской...
Слышишь, Лилит
Слышишь, Лилит, потерянная Лилит, зябки твои ладони, сладка беда.
Прошлое – пепел. Мертвое не болит. Камни тебе перина, огонь – вода.
Те, кто тебя выкраивал набело – расчетвертован наскоро / наугад.
Ласки твои – кинжалами на чело, руки твои – агония через ад.
Сколько еще опальных к твоим ногам, сколько чужих губами собьешь в песок.
Ты же, Лилит, не веришь чужим богам, ты же, Лилит, сама себе падший бог.
Плавишься отражением. Глубь болот. Ямы тебе не омут, война не смерть.
Кто потеряет Бога – тебя найдет. Кто тебя выпьет – силится умереть.
Помнишь, Лилит, потерянная Лилит, было глазам янтарно, груди свежо.
В пальцах чужая мякоть огнем горит, прошлое замерзает за рубежом.
Тот, кто тебя заучивал назубок, корчится в невозможности зачеркнуть.
Ангелы
разбивают себя о дно, чтобы в тебе тонуть.Деревянная война
За окошком вечер серый день сбивает с хрупких ног,
В ожиданьи стынут двери и рождественский пирог,
Стол накрыт скатеркой тканой, два прибора, стула два,
Тень соседкою незваной затаилась по углам.
Что-то шепчет окнам сонным, гладит лапой по стене,
Фото в рамке с позолотой оживает вместе с ней:
Ты стоишь: мальчишка дельный, автомат наперевес
(Помнишь, как с отцом за елью для него ходили в лес?)
А потом, в сенях, напару, всё стругали на полу
Непутёвую забаву – деревянную войну...
С ней галопом, по деревне, с пацанами рвался в бой,
А война росла и крепла злом свинцовым над тобой...
Но война росла и крепла, крала жизнь из-под руки,
Дымным порохом из крепа шила черные платки...
Дымным порохом, картечью – по сердцам, да по судьбе
Принесла письмо под вечер и легла в ладони мне...
Ты писал в нем: "Здравствуй, мама, все в порядке, я живой,
Только сильные туманы на границе фронтовой,
Да деревни не хватает – вот где дышится полней.
Знаешь, мама, как скучаю я по выпечке твоей.
Потерпи еще, родная, победим и я вернусь
На гармони наиграю, разгоню морщинок грусть"...
Помнит старая иконка по молитвам на губах,
Как молчала похоронка, как кричала боль в висках...
Как вернулся ты известьем пыльной формы у ворот:
"Сын. Герой. Погибший с честью. Слава. Память и почет."
За окошком вечер серый день сбивает с хрупких ног,
В ожиданьи стынут двери и рождественский пирог.
Стол накрыт скатеркой тканой, два прибора, стула два.
Смотрит в сердце фото старым деревянная война.
Вполовину
Этот мост из хрустальных жемчужин – бред.
Осторожно: все двери ведут в реал.
Есть у сказок начало, а правды – нет,
Иногда и принцесс не зовут на бал.
И встречается тот, у кого к таким
На губах – не теплее привычных слов.
Так бывает, девочка. Потерпи.
Кто сказал, что сказка – всегда любовь?
Глубоко в подреберье не в помощь жгут.
Кровоточит, девочка. Это жизнь.
Так бывает, когда о тебе поют
Вполовину голоса и души.
Молчала женщина в окне...
Шуршала осень. Билась ночь о тротуар дожливым степом.
Они сидели молча. Врозь. Она пыталась греться пледом,
А он курил, курил в окно, и посмотреть в глаза не мог ей,
Когда-то женщине родной, теперь – чужой и одинокой,
К которой он пришел, как гость, пришел со стуком, без ключей, и,
как камнем бросил "не срослось", "я ухожу", "прошу прощенья",