Дикие лошади

– Почему?

– Им это не понравится.

– Вы хотите сказать – Одри и Элисон? Он кивнул.

– И Родди.

– Кто такой Родди?

– Брат Элисон.

Боже, дай мне силы, подумал я и сказал:

– Это верно? Руперт Висборо женился на Одри, у них была дочь Элисон и сын Родди?

– Я не понимаю, почему для вас это звучит так дико.

– Но вы не вывели детей в своей книге.

– Они не дети, – возразил Говард. – Они мои сверстники.

Говарду было сорок пять лет. Я спросил:

– Почему она поместила ваши жалобы в «Барабанном бое»? И каким образом?

Внезапно он пошел на попятную:

– Я не знал, что она собирается сделать это. Я не просил ее об этом. Если хотите знать, я был потрясен, прочитав газету. Я не подозревал, что сказанное мною будет опубликовано в таком виде.

– Вы говорили с ней с тех пор? Он произнес, защищаясь:

– Она думала, что помогает мне.

– Дерьмо, – высказался я.

Он оскорбился и выскочил вон, направив стопы в широкий мир. Я поднялся в номер и обнаружил, что на моем автоответчике мигает огонек. Послание гласило, что О'Хара будет рад моему появлению в его номере.

Я прошел по застланным ковровыми дорожками коридорам.

– Ты знаешь, – сказал О'Хара, отворяя дверь на мой стук, – что Говард вернулся?

Мы обсудили поведение Говарда. О'Хара не скупился на эпитеты.

– Говард сказал мне, – промолвил я, с половинным успехом воздвигая запруду потоку этих эпитетов, – что он обратил свои стенания к подруге, которая немедленно передала их в «Барабанный бой», но без его ведома.

– Что?

Я рассказал О'Харе о Висборо.

Он повторил, не веря:

– Одри, Элисон и Родди?

– И Бог знает кто еще.

– Говард, – тяжело выговорил он, – соскочил с катушек.

– Он наивен. Что не делает его плохим писателем.

О'Хара сумрачно согласился:

– Призрачные любовники – это наивно. – Он обдумал положение вещей. – Я снова должен обсудить его нарушение контракта с боссами. Я полагаю, ты никогда не встречался с этой злосчастной Элисон?

Я покачал головой.

– Кто-то должен просветить ее.

– Хм… – Я сделал паузу. – Ты?

О'Хара уклонился от такой чести.

– А ты сам не желаешь приятно провести время?

– О нет, – запротестовал я. – Мы же знаем, какого она мнения обо мне.

– Неважно, – улыбнулся О'Хара, – при желании ты можешь приманить даже птиц с деревьев.

– Я не знаю, где она живет.

– Я узнаю, – пообещал он, – а ты сможешь выяснить размер причиненного ущерба.

Казалось, ему неожиданно подвалила удача. Суд над Говардом тянулся бы долгое время и мог отпугнуть множество читающих зрителей, которых его имя должно было привлечь в кинозалы. Старый Валентин когда-то писал, что не стоит нападать на кого-либо, не подсчитав, во что обойдется победа.

О'Хара спросил меня, нашел ли я Джексона Уэллса, но, казалось, описание света и безмятежности, царящих на ферме «Бой-ива», разочаровало его.

– Ты думаешь, он убил свою жену? – с любопытством спросил он.

– Никто не смог это доказать.

– Но ты думаешь, что он сделал это? Я помедлил с ответом.

– Я не знаю.

О'Хара пожатием плеч отмел все рассуждения прочь, и, поскольку он хотел видеть отснятые вчера сцены, мы поехали на конный двор. Там в большом доме одна комнатка была отведена для просмотра пленок; в ней стояло шесть кресел и висел экран. Окна были зачернены, чтобы уберечься от любопытных глаз, а рулоны пленки с ранее отснятыми сценами хранились в сейфе с кодированным замком и противопожарной защитой. На меры безопасности боссы не скупились: никто не может позволить себе начинать съемки заново.

В это утро я сам обслуживал проектор. О'Хара бесстрастно сидел в кресле, пока лошади галопом взбегали на холм и появлялись в лучах солнца. Я увидел, что был прав касательно третьего дубля, поток медных звуков выглядел великолепно. После этого Монкрифф остановил камеры. В рулоне остались только те кадры, которые я сделал сам: шеренга всадников на фоне неба, черные посреди солнечного сияния. Как неудачно, подумал я, что у нас в камере осталось столько неотснятой пленки и нет ни единого кадра, где был бы виден всадник, напавший со своим ужасным ножом на Айвэна. О'Хара выругался по этому поводу, но теперь нам оставалось только сожалеть.

Я оставил этот рулон на перемотку киномеханику и вставил в проектор фрагмент, который мы снимали позже, – «первую встречу» Сильвы и Нэша.

Как всегда бывает, звуковое оформление было несовершенным; окончательное озвучивание фильма будет сделано позже, по завершении съемок. В любом случае первичные съемки включали в себя два, три или более дублей каждой сцены, о которых предстояло судить экспертам; во время работы эти эксперты весьма походили на дегустаторов вина, умеющих различать год сбора винограда по терпкости напитка, точно определять срок выдержки. О'Хара даже цокал языком и присвистывал сквозь зубы, глядя, как Сильва резко натягивает поводья, едва не столкнувшись с Нэшем; он, тренер, стоит рядом со своими лошадьми и глядит, как она спешивается, скидывает шлем и произносит слова своей роли – сперва ее героиня злится, но потом в ней быстро просыпается сексуальный интерес. С ума можно было сойти, глядя, как губы Сильвы изгибаются в блистательной улыбке, которая точно повысит цену ее губной помады вчетверо.

– Славная девочка, – пробормотал О'Хара, довольный.

Нэш в одежде наездника, с непокрытой головой, свою роль словно увековечивал в платине, делая ее бесценной.

Говард, привлеченный к написанию этой сцены, которой, конечно же, не было в его книге, тем не менее сделал достаточно, чтобы оправдать свое место в титрах фильма. Монкрифф подал свет на лица с творческим изяществом и, как было задумано, снял лошадей слегка не в фокусе, чтобы придать рельефность каждой человеческой фигуре, взятой крупным планом. Неким образом расплывчатость, туманность образов животных создавала контраст, подчеркивала яркость эмоций людей. Краткое, мимолетное впечатление, но оно создавало часть общего настроения. И это хорошо.

Ролик закончился, я отключил проектор, зажег свет и стал ждать вердикта О'Хары.

– Скажи что-нибудь сам, – произнес он наконец, – если тебя не волнует, что успех уже у нас в кармане.

– Немного рано говорить об этом. – Но я все же был польщен его комплиментом.

– Как ты лично относишься к Сильве? – спросил О'Хара, вставая и выпрямляясь, приготовившись уходить.

– Она очень хорошо ездит верхом, – ответил я. – Я говорил ей об этом.

– Я надеюсь, ты не говорил, что она ездит так же хорошо, как мужчина.

Я засмеялся.

– Я не самоубийца.

– Она хорошо смотрится на экране.

Я кивнул.

– Ты был прав, она умеет играть. Знает, где находится камера. Профессиональна, слушает меня, снималась в сцене с обнаженной натурой крупным планом с холодной естественностью. Она амбициозна в разумных пределах, и я на цыпочках обхожу феминизм.

– Она нравится тебе?

– В этом нет необходимости.

– Нет, но это так?

Я улыбнулся.

– Если я скажу ей, что она мне нравится, она расквасит мне физиономию.