Дизель и танк

Я склонился над расчетами:

— Что именно?

— При таком давлении в цилиндрах обычная конструкция не выдержит. Смотрите, — он быстро начертил схему. — Нагрузки в полтора раза выше, чем у бензинового мотора. А если учесть резонансные колебания, то ситуация еще хуже.

— И какой выход?

— Нужно менять геометрию противовесов, — Звонарев оживился. — Я тут рассчитал новую конструкцию. Если сместить центр тяжести вот сюда и увеличить радиус…

— А материал выдержит?

— В том-то и дело! — он снова помрачнел. — Обычная сталь не годится. Нужен какой-то особый сплав. И еще — смотрите сюда, — он достал еще один лист. — Вибрации передаются на шатунные шейки. При длительной работе возможно разрушение.

Я кивнул. В будущем эту проблему решали специальной конструкцией демпфера и особой геометрией коленвала. Но как объяснить это Звонареву, не выдавая истинного источника знаний?

— А что если… — я взял карандаш и начал рисовать. — Сделать дополнительный маховик с резиновыми вставками? Он будет гасить колебания.

Глаза Звонарева загорелись:

— Точно! И если правильно подобрать массу… — он схватил логарифмическую линейку. — Сейчас посчитаю.

— И еще, — добавил я. — Давайте подумаем над усилением коренных опор. Может быть, увеличить диаметр подшипников?

— Да-да, — Звонарев уже строчил формулы. — И шатунные шейки тоже нужно усилить. Знаете, Леонид Иванович, а ведь может получиться!

Когда он убежал, я посмотрел на часы. Через час должен прийти Руднев с докладом о топливной аппаратуре. А судя по его хмурому виду вчера, там тоже не все гладко…

Руднев появился точно в назначенное время. В его потертом портфеле что-то металлически позвякивало.

— Вот, полюбуйтесь, — он выложил на стол несколько форсунок. — Третья партия, и снова брак.

Я взял одну из них, поднес к окну. Даже невооруженным глазом было видно, что распылитель собран неровно.

— Допуски не выдерживаем? — спросил я, хотя и так знал ответ.

— Какие там допуски! — Руднев нервно поправил очки. — У нас максимальная точность станков — две сотых миллиметра. А тут нужны микроны. Да еще и конусность распылителя должна быть идеальной.

Он достал из портфеля микрометр:

— Смотрите сами. Вот эта партия — биение до пяти сотых. При таком давлении топлива они просто не будут работать.

— А если изменить технологию обработки?

— Пробовал, — Руднев махнул рукой. — Три дня бился над специальной оснасткой. Но наши шлифовальные станки не держат точность. Да и абразив никуда не годится — через час теряет зерно.

Я задумался. Я уже говорил об этом.

В будущем форсунки делали на прецизионных станках с программным управлением. Но как добиться такой точности сейчас?

— Николай Павлович, — медленно сказал я. — А что если сделать станок специально под эту операцию? С гидравлическим копиром и отдельным шпинделем для каждой оси?

Руднев замер:

— Погодите-ка… — он быстро достал блокнот. — Если установить отдельный привод… и сделать гидравлическую следящую систему…

Его карандаш быстро забегал по бумаге:

— А ведь может получиться! Главное — обеспечить жесткость системы. И еще нужно как-то решить вопрос с измерениями. Без точного контроля мы все равно не сможем проверить качество.

— С измерениями поможет Циркулев, — сказал я. — Он как раз работает над специальными калибрами.

— Тогда я начинаю проектировать станок, — Руднев встал. — Времени мало, но если работать круглосуточно, можем успеть.

Он почти выбежал из кабинета, на ходу делая пометки в блокноте. А я подумал, что впереди еще много проблем. Циркулев должен доложить о системе контроля качества, да и Варвара обещала зайти с расчетами системы охлаждения…

К обеду появился Циркулев. Как всегда педантично одетый, в неизменном черном сюртуке, он методично разложил на столе чертежи и образцы измерительных приборов.

— Простите за опоздание на четыре минуты, Леонид Иванович, — он достал карманные часы на цепочке. — Пришлось задержаться в метрологической лаборатории.

— Что у вас, Игнатий Маркович?

— Катастрофа, — спокойно произнес он, поправляя пенсне. — Полная и абсолютная катастрофа с измерениями. Наши микрометры дают погрешность до трех сотых миллиметра. А нам нужна точность в микроны.

Он аккуратно развернул чертеж:

— Вот, извольте видеть. Для контроля геометрии форсунок требуется измерять конусность с точностью до микрона. При этом измерение нужно проводить в нескольких сечениях одновременно.

— И что предлагаете?

— У меня есть идея, — Циркулев достал еще один чертеж. — Можно создать специальный оптический измерительный прибор. Принцип основан на интерференции света. Вот здесь устанавливается эталонная призма, здесь — система зеркал…

Я с интересом рассматривал схему. Похоже, Циркулев самостоятельно изобрел прообраз лазерного измерительного комплекса.

— А точность?

— При правильной настройке оптики должны получить измерения с точностью до половины микрона, — он снова сверился с часами. — Но есть две проблемы. Первая — нужны идеально отполированные зеркала. Вторая — температурные деформации могут исказить результаты.

— С зеркалами может помочь Руднев, — сказал я. — У него есть опыт работы с оптикой. А насчет температуры…

— Я уже продумал, — Циркулев развернул третий чертеж. — Корпус прибора будет термостатирован. Двойные стенки с циркуляцией воды постоянной температуры. Осталось только решить вопрос с эталонами для калибровки.

— Сколько времени нужно на изготовление?

Циркулев снова посмотрел на часы:

— При условии круглосуточной работы… двадцать три дня и восемь часов. Плюс-минус сорок минут, в зависимости от качества материалов.

Я невольно улыбнулся. Его педантичность иногда казалась чрезмерной, но именно такая точность сейчас необходима как никогда.

— Действуйте, Игнатий Маркович. И держите меня в курсе.

— Непременно, — он аккуратно сложил чертежи. — Разрешите идти? У меня через восемь минут встреча с оптиками насчет полировки призм.

Когда он ушел, я подумал, что остается еще один важный разговор. Варвара обещала зайти вечером с расчетами системы охлаждения.

Варвара пришла поздно вечером, когда за окном уже стемнело. На столе горела настольная лампа, отбрасывая теплый свет на разложенные чертежи.

— Все сидите? — она присела на край стола, привычным жестом поправив выбившуюся прядь.