Дизель и танк

Я смотрел на этого странного человека и понимал, что такой специалист нам необходим. Его опыт работы с корабельной броней может оказаться бесценным.

— Завтра в девять утра жду вас в нашей лаборатории, — я протянул ему пропуск. — Величковский покажет дорогу.

— Буду как штык! — Коробейщиков спрятал пропуск в карман сюртука. — Утро вечера мудренее, а там и за работу возьмемся.

Когда мы вышли из мастерской, в коридорах Промакадемии уже было пустынно и гулко. Наши шаги эхом отдавались от высоких потолков.

— Ну как вам наш Аркадий Палыч? — спросил Величковский, подняв воротник пальто.

— Странный человек, но специалист, похоже, действительно выдающийся.

— О, вы даже не представляете насколько! — профессор оживился. — Его на Обуховском заводе чуть ли не молитвами заклинали остаться, когда он уходить собрался. Такие швы варил, что даже немецкие инженеры ахали. А его привычка поговорками сыпать… — Величковский усмехнулся, — это у него после контузии в Первую мировую. Но на работе никак не сказывается.

Мы вышли на улицу. Весенний вечер уже окутал город сумерками, в лужах отражались первые зажженные фонари.

— Завтра сами увидите, на что он способен, — добавил Величковский, прощаясь. — Только не удивляйтесь, если он начнет ваши чертежи углем перерисовывать. Это у него такой метод — говорит, так лучше суть проекта понимает.

Да пусть хоть углем, хоть кисточкой, главное, чтобы сварку мне организовал.

— Ну что, продолжим обсуждение? — спросил я, направляясь к машине вместе с профессором.

Глава 24 Стальное сердце

— Николай Александрович, — сказал я, садясь в машину. — А не поужинать ли нам в «Праге»? Обсудим все детали в спокойной обстановке.

От такого приглашения профессор никогда не отказывался.

Отдельный кабинет в ресторане встретил нас приглушенным светом и тяжелыми бархатными портьерами. Официант, склонившись, подал меню в кожаном переплете.

— И бутылку «Абрау», — добавил я к заказу.

Когда нам принесли закуски, я достал блокнот:

— Николай Александрович, давайте по порядку. Помимо брони нам понадобятся специальные стали для трансмиссии. Обычный металл такие нагрузки не выдержит.

Величковский отложил вилку, его глаза заблестели:

— У меня есть интересные наработки по легированным сталям. Надо добавить молибден и правильно подобрать режим термообработки.

За горячим мы обсуждали подшипниковые сплавы, к десерту перешли к технологии закалки крупных деталей.

— А как вы смотрите на создание отдельной исследовательской лаборатории? — спросил я, когда официант принес кофе.

— Лаборатория необходима, — Величковский снял пенсне, протирая стекла. — Нужно будет привлечь специалистов из Металлургического института, у меня есть там надежные люди.

За окном уже стемнело, когда мы закончили обсуждение. План действий был намечен, оставалось только воплотить его в жизнь.

Часы на стене пробили одиннадцать, когда мы наконец поднялись из-за стола. Величковский, слегка разрумянившийся от вина, продолжал рассуждать о преимуществах молибденовых сталей.

Я подвез профессора до его дома в Хлебном переулке. Старинный особняк темнел на фоне звездного неба, только в одном окне горел свет.

— До завтра, Николай Александрович, — попрощался я. — В девять жду вас с Коробейщиковым.

В моем кабинете, несмотря на поздний час, горел свет. Сорокин сидел над чертежами, его худое лицо осунулось от усталости.

— Александр Николаевич, вы почему еще здесь? — спросил я, снимая пальто.

— Леонид Иванович, тут такая идея по системе контроля качества… — он поднял воспаленные от недосыпания глаза. — Я все стараюсь приспособить метод Величковского для проверки швов.

Я взглянул на часы. Уже полночь, а работа только набирала обороты.

— Александр Николаевич, — я придвинул стул к его столу. — А что если нам создать принципиально новую систему управления огнем? С электронной стабилизацией?

Глаза Сорокина загорелись, даже усталость куда-то исчезла:

— С электронной? Это… это очень интересно! У меня как раз есть идеи по схемам усиления на радиолампах.

— Нужно вызвать Зотова, — сказал я, глядя на схемы Сорокина. — Без него с электроникой и радиосвязью мы далеко не продвинемся.

— В такое время? — удивился Сорокин.

— Позвоните ему домой. Он живет недалеко, на Маросейке.

Через полчаса в кабинет вошел Зотов, молодой, энергичный, в потертой кожанке. Несмотря на поздний час, глаза его смотрели ясно и цепко.

— Василий Петрович, — я разложил чертежи. — Нам нужна ваша помощь с электронными системами управления. То, что вы сделали для мартеновских печей, можно адаптировать для более… подвижных объектов.

Зотов склонился над схемами:

— А если использовать ту систему компенсации помех, что мы с Бонч-Бруевичем разрабатывали? Только нужно будет увеличить чувствительность.

Мы склонились над схемами. Зотов быстро чертил, его карандаш уверенно скользил по бумаге.

— Можно поставить дополнительный каскад усиления вот здесь, — он ткнул карандашом в схему. — Это повысит эффективность системы на пятнадцать процентов.

— А помехи? — Сорокин подвинул лампу, увеличивая освещение чертежа. — На мартеновской печи мы хотя бы знали источники наводок. А тут…

— Можно использовать двойной экран, — предложил я. — И заземление сделать независимым для каждого контура.

Время шло. Мы обсуждали и рассматривали самые разные варианты.

Я очнулся, когда старинные часы на стене пробили четыре утра. За окном уже светало. В здании стояла глубокая тишина, только где-то вдалеке гудел заводской гудок первой смены.

— А что с питанием? — Сорокин потер покрасневшие глаза. — Для такой системы нужен очень стабильный ток.

Зотов достал из планшета сложенный вчетверо лист:

— У меня есть схема стабилизатора. Мы ее с Бонч-Бруевичем для радиостанций разрабатывали. Можно адаптировать.