Дизель и танк

— Конечно, Прокоп Силантьевич, — я изобразил на лице самое серьезное выражение. — Пройдемте в мой кабинет, там нам никто не помешает.

Звяга важно кивнул, его маленькие глубоко посаженные глаза сверкнули. Партийный значок образца 1917 года тускло поблескивал на лацкане потертой кожанки.

По пути в кабинет я размышлял. За время автопробега Бойков и Нестеров явно настроили его против меня. Что ж, пришло время превратить врага в союзника.

Мой кабинет встретил нас тишиной. За окном догорал весенний день, последние лучи солнца золотили крыши заводских корпусов. На столе громоздились папки с документами, в углу тихо шелестел вентилятор.

— Присаживайтесь, Прокоп Силантьевич, — я указал на кресло для посетителей. — Чай, кофе?

— Некогда рассиживаться! — отрезал Звяга, но в кресло все же опустился. — У меня серьезные вопросы по организации работы цеха. Социально чуждые элементы…

— Прокоп Силантьевич, — перебил я его, доставая из сейфа особую папку, — прежде чем мы обсудим ваши замечания, я хотел бы посоветоваться с вами как с опытным партийным работником.

Он слегка приосанился. В серых глазах мелькнул интерес.

— Дело государственной важности, — продолжил я, понизив голос. — Речь идет о создании принципиально новой техники для индустриализации страны.

Я раскрыл папку, где были тщательно подобранные чертежи. Ничего секретного, только то, что касалось производства грузовиков.

— Как вы знаете, товарищ Сталин лично интересуется развитием отечественного машиностроения.

Звяга подался вперед, его жесткое лицо чуть смягчилось. Я продолжал говорить, умело подводя разговор к главному. К предложению возглавить партийный контроль над стратегическим производством.

За окном окончательно стемнело. В свете настольной лампы под зеленым абажуром лицо Звяги казалось еще более суровым, но в глазах появился тот особый блеск, который я ждал. Блеск амбиций и осознания собственной значимости.

Кажется, рыбка начала заглатывать наживку.

— Вы понимаете, Прокоп Силантьевич, — я достал следующую папку, — сейчас решается вопрос технической независимости страны. Вы ведь помните, как в Гражданскую не хватало надежных машин?

Звяга нахмурился, машинально потер раненую ногу. В его глазах мелькнули воспоминания.

— Еще бы не помнить! — он стукнул кулаком по подлокотнику. — Под Царицыном из десяти грузовиков едва три на ходу были. А остальные… — он махнул рукой.

— Вот именно, — я развернул чертеж нового двигателя. — Теперь мы создаем технику, которая превзойдет все иностранные образцы. Но нужен особый контроль. Партийный контроль.

Звяга выпрямился в кресле. Его маленькие глаза сощурились, изучая схему.

— И что конкретно вы предлагаете?

— Создать специальную комиссию. По контролю за стратегически важным производством, — я сделал паузу. — Под вашим руководством, Прокоп Силантьевич.

Старые часы на стене гулко отсчитывали секунды. За окном проехал трамвай, его звон отдался где-то вдалеке.

— А эти ваши… спецы? — Звяга дернул подбородком в сторону лаборатории. — Не будут препятствовать партийному контролю?

— Напротив, — я улыбнулся. — Им нужен опытный руководитель. Человек, прошедший школу ЧК. Тот, кто умеет видеть суть.

Звяга медленно кивнул. Я видел, как в его голове складывается новая картина. Он уже не просто заводской парторг, а руководитель особой комиссии. Человек, облеченный серьезной властью.

— И о каких конкретно полномочиях идет речь? — спросил он, стараясь скрыть заинтересованность.

Я достал заранее подготовленный документ:

— Вот проект положения о комиссии. Контроль производственных процессов, участие в ключевых совещаниях, право запрашивать любую информацию по общим вопросам…

Звяга взял бумаги, его пальцы слегка подрагивали от волнения. Я намеренно не упомянул о секретной части работ. Этот вопрос даже не должен возникнуть.

В коридоре послышались шаги — кто-то из инженеров спешил в лабораторию. Через открытую форточку доносился вечерний заводской гудок.

— Хм… — Звяга изучал документ, шевеля губами. — А что товарищ Сталин? Он в курсе работ?

— Разумеется, — я чуть понизил голос. — Более того, он лично интересуется ходом развития этого направления.

Это было чистой правдой, хоть и не всей. Звяга выпрямился еще больше, его грудь с партийным значком заметно выдалась вперед.

— Что ж… — он поднялся, опираясь на трость. — Я подумаю над вашим предложением. Партия не может оставить без внимания столь важное дело.

Я тоже встал:

— Конечно, Прокоп Силантьевич. Обдумайте все хорошенько. И заходите завтра, покажу вам цеха, познакомлю с производством поближе.

Когда за Звягой закрылась дверь, я позволил себе легкую улыбку. Первый шаг сделан. Теперь главное — не спугнуть добычу.

* * *

В старых купеческих складах было тихо. Только из дальнего помещения доносился привычный лязг оборудования и гудение вентиляции. Величковский в своем неизменном пенсне на черном шнурке склонился над микроскопом «Цейс», изучая структуру очередного образца брони.

— Николай Александрович! — Сорокин влетел в лабораторию, размахивая листами с расчетами. — Посмотрите, что получается при добавлении молибдена в верхний слой!

Величковский оторвался от микроскопа, близоруко щурясь:

— Интересно… Очень интересно. А если увеличить содержание хрома…

В этот момент в помещение вошел Коробейщиков, его длинная фигура в прожженном сюртуке высилась в помещении, макушка почти касалась потолка.

— Не говори гоп, пока не перепрыгнешь! — возвестил он, доставая кусок угля. — Сварка покажет, чего броня стоит!

Его узловатые пальцы быстро набросали на листе ватмана схему нового сварочного стенда.

— Смотрите, — Величковский указал на график. — При такой концентрации легирующих элементов твердость внешнего слоя достигает невероятных значений. Но внутренний слой сохраняет вязкость.

— Без труда не выловишь и рыбку из пруда! — отозвался Коробейщиков, уже настраивая сварочный аппарат. — Сейчас проверим, как эта красавица варится.

Сорокин методично готовил образцы, нанося маркировку. Его худое лицо выражало предельную сосредоточенность. Первый образец лег на сварочный стол.