Дизель и танк

Коробейщиков работал, словно дирижировал невидимым оркестром. Длинные пальцы плавно двигались над металлом, электрическая дуга пела под его управлением. Сварной шов ложился ровно, будто литой.

— Чем дальше в лес, тем больше дров! — пробормотал он, закончив первый проход. — Давайте-ка проверим качество шва.

Величковский уже настраивал рентгеновскую установку. Сорокин помогал ему, расставляя защитные экраны.

— Структура шва идеальная, — профессор изучал полученный снимок. — Никаких пор или включений. Но нужно проверить прочность.

Образец установили на испытательный стенд. Стрелка индикатора медленно поползла вверх.

— Пятьсот килограммов на миллиметр… Шестьсот… Семьсот…

Коробейщиков замер, его разновеликие глаза не отрывались от прибора.

— Восемьсот… Девятьсот…

Сорокин нервно постукивал карандашом по столу.

— Тысяча! — выдохнул Величковский. — И никаких следов разрушения!

— Не хвались в поле едучи, хвались приехавши! — отозвался Коробейщиков, но его довольная улыбка говорила сама за себя.

Профессор бережно извлек образец из пресса:

— Нужно срочно сообщить Леониду Ивановичу. Такие результаты превосходят все ожидания.

— А еще нужно провести баллистические испытания, — добавил Сорокин. — Он говорил, что есть договоренность с полигоном в Кубинке.

— Москва не сразу строилась! — Коробейщиков уже готовил следующий образец. — Давайте-ка проверим разные режимы сварки.

За окном смеркалось, но в лаборатории продолжалась работа. Величковский колдовал над составом легирующих добавок, Сорокин проводил расчеты прочности, а Коробейщиков варил один образец за другим, приговаривая неизменные поговорки.

Случайный наблюдатель никогда бы не догадался, что в этих старых складах рождается броня для будущих танков. Броня, которой предстоит защищать жизни тысяч танкистов.

* * *

После обсуждения результатов испытаний с Москвой я отправился в экспериментальный участок Руднева. Его «мастерскую точности», как он сам ее называл, разместили в дальнем углу механического цеха.

Руднев обнаружился возле любимого шлифовального станка. Лиловый сюртук (неизменный подарок тетушки) резко выделялся среди промасленных спецовок рабочих. Сквозь круглые очки в медной оправе он придирчиво разглядывал какую-то деталь.

— А, Леонид Иванович! — он выпрямился, близоруко щурясь. — Как раз вовремя. Хотел показать вам мою новую систему.

Я подошел ближе. На верстаке лежали образцы обработанных деталей, каждая была пронумерована и снабжена подробной документацией — педантичность Руднева не знала границ.

— Вот, полюбуйтесь, — он протянул мне безупречно отполированный вал. — Точность до двух микрон. А вот здесь… — он указал на еле заметную спираль, — особая система микроканавок для улучшения смазки.

Я внимательно осмотрел деталь. Качество обработки действительно впечатляло.

— А как вы добились такой точности?

— О! — глаза Руднева загорелись. — Для этого пришлось полностью переделать систему правки шлифовальных кругов. Эти бюрократы из станкостроительного главка считают, что достаточно точности в десять микрон. Дилетанты! — он фыркнул. — В танковом дизеле такой допуск приведет к…

Я предостерегающе кашлянул. Руднев осекся, но тут же продолжил:

— В нашем новом двигателе, я хотел сказать, требуется особая точность. Иначе вся затея с форсированием пойдет прахом.

Он подвел меня к модернизированному станку:

— Смотрите, что я придумал. Система автоматической правки круга с обратной связью. Датчик постоянно контролирует размер, а это устройство… — он похлопал по загадочному механизму, — поддерживает идеальную геометрию режущей кромки.

Я наблюдал, как он запускает станок. Движения Руднева, обычно нескладные и резкие, становились удивительно точными, когда он работал с техникой.

— А вот здесь, — он указал на стойку с приборами, — система активного контроля. Я использовал принцип…

Его прервал грохот — в соседнем пролете уронили какую-то деталь. Руднев поморщился:

— Вечно эти молотобойцы нарушают тонкую работу. Никакого понимания прецизионной механики!

— Кстати, о точности, — я достал из папки чертеж. — Как вы смотрите на то, чтобы обработать серию таких деталей?

Руднев схватил лист, его глаза жадно забегали по размерам:

— Хм… Интересная конструкция. Очень интересная. Допуски действительно жесткие, но… — он усмехнулся, — не для моей мастерской. Только потребуется доработать резцедержатель и заказать специальные измерительные приборы.

— Составьте список необходимого оборудования, — кивнул я. — И подготовьте подробную технологию обработки.

— Уже работаю над этим! — он метнулся к верстаку, где громоздились стопки технических справочников. — Только… эти детали явно не для грузовика, — он хитро глянул на меня поверх очков.

— Алексей Платонович, — я положил руку ему на плечо, — вы же понимаете…

— Разумеется, разумеется, — он махнул рукой. — Я человек маленький, копаюсь в своих микронах. Но работу сделаю как надо, можете не сомневаться.

Уходя из его мастерской, я еще раз оглянулся. Руднев уже склонился над станком, что-то подкручивая длинными нервными пальцами. Его лиловый сюртук мелькал между механизмами, как экзотическая бабочка среди серого заводского оборудования.

Что ж, теперь у нас есть возможность обрабатывать самые сложные детали с невероятной точностью. Еще один шаг к цели сделан.

На следующее утро, как мы и договорились, Звяга появился в цехах. Его хромающая фигура в потертой кожанке двигалась между станками, вызывая почтительное напряжение у рабочих.

— Вот, Прокоп Силантьевич, — я указал на новую производственную линию. — Здесь будет происходить сборка усиленных грузовиков. Особое внимание уделяем качеству. Каждый узел проходит тройной контроль.

Звяга важно кивал, его маленькие глаза цепко осматривали помещение. Партийный значок поблескивал в свете ламп.

— А это что за агрегат? — он указал пальцем на новый обрабатывающий центр.

— Специальный станок для точной обработки деталей двигателя, — пояснил я. — Между прочим, полностью отечественной разработки. Товарищ Сталин особо подчеркивал важность импортозамещения.