Дизель и танк

При упоминании вождя Звяга заметно приосанился.

— Да-да, — произнес он с важностью. — Партия уделяет особое внимание развитию отечественного машиностроения.

Мы прошли в испытательный цех. Здесь на стендах гудели двигатели, техники в промасленных спецовках снимали показания приборов.

— Каждый мотор проходит полный цикл испытаний, — объяснял я. — Проверяем мощность, расход топлива, надежность всех систем. Кстати, Прокоп Силантьевич, как вы смотрите на то, чтобы ваша комиссия курировала вопросы качества?

— Хм… — Звяга оперся на стол, его лицо выражало глубокую задумчивость. — А полномочия будут соответствующие?

— Разумеется. Право проверки на любом этапе производства, участие в приемке готовой продукции, контроль соблюдения технологической дисциплины.

В этот момент к нам подбежал молодой рабочий:

— Товарищ Краснов! На втором стенде превышение температуры масла!

— Прошу прощения, Прокоп Силантьевич, — я повернулся к Звяге. — Производственная необходимость. Не желаете взглянуть, как решаются подобные вопросы?

Его глаза загорелись неподдельным интересом:

— Да, это будет поучительно.

У испытательного стенда собрались техники. Варвара, в простом синем халате поверх платья, уже колдовала над приборами.

— Утечка в системе охлаждения, — доложила она. — Нужно срочно менять прокладку.

— А почему допустили такой дефект? — вмешался Звяга, нахмурив брови. — Где партийный контроль?

— Вот именно поэтому, Прокоп Силантьевич, — подхватил я, — нам и нужна ваша комиссия. Чтобы подобные случаи больше не повторялись.

— Понимаю, — перебил он. — Партия не может оставаться в стороне от столь важного дела. Я согласен возглавить комиссию.

— Отлично! — я достал из папки заранее подготовленные документы. — Вот проект приказа. Можем обсудить детали.

К вечеру все формальности были улажены. Звяга получил свою комиссию, отдельный кабинет и право контролировать производственные процессы. Разумеется, только те, что не касались секретной части работ.

— Завтра же начну проверку трудовой дисциплины, — заявил он, бережно укладывая документы в потертый портфель. — Партия не допустит расхлябанности в столь важном деле!

Когда он ушел, прихрамывая сильнее обычного от усталости, я позволил себе легкую улыбку. Теперь его энергия будет направлена в нужное русло, а мы сможем спокойно заниматься настоящей работой.

В конце концов, пусть лучше проверяет явку рабочих и расход смазочных материалов, чем сует нос в секретную документацию. А его громкие отчеты о партийном контроле над стратегическим производством создадут отличное прикрытие для наших истинных целей.

После разговора со Звягой я отправился в «святая святых» Вороножского. В его химическую лабораторию, расположенную в отдельном помещении старого заводского корпуса. Еще в коридоре я услышал его характерное бормотание, перемежаемое звоном колб.

Толкнув тяжелую дверь, я окунулся в привычную атмосферу: запах реактивов, шипение горелок, тихое бульканье загадочных растворов. Сам хозяин лаборатории обнаружился у дальнего стола, его седые всклокоченные волосы торчали в разные стороны еще более безумно, чем обычно.

— Николаус, голубчик, — ворковал он, обращаясь к любимой колбе с катализатором, — ты только посмотри, какая красота получается при добавлении молибдена!

— Борис Ильич, — окликнул я его. — Как продвигаются исследования?

Вороножский обернулся, его глаза лихорадочно блестели:

— Леонид Иванович! Как хорошо, что вы пришли! Мы с Николаусом такое открыли… — он метнулся к столу с приборами. — Смотрите!

На специальной подставке располагались образцы стали, каждый был пронумерован и снабжен подробным описанием обработки.

— Вот этот, — он благоговейно поднял один из образцов, — обработан по новой технологии. Структура получается просто невероятная! А твердость… — он схватил микрометр, — взгляните сами!

Я внимательно осмотрел образец. Действительно, результаты впечатляли.

— А состав катализатора? — спросил я.

— О! — Вороножский просиял. — Это особая история. Николаус подсказал добавить… — он воровато оглянулся и понизил голос до шепота, — редкоземельные элементы. В микродозах! Представляете?

Он метнулся к шкафу с реактивами, извлекая какие-то пробирки:

— Смотрите, при взаимодействии с поверхностью металла образуется особая структура. Карбиды распределяются равномерно, а зерно становится мельче.

— А воспроизводимость процесса? — перебил я его восторженные объяснения.

— Николаус все контролирует! — Вороножский погладил колбу с катализатором. — Мы уже провели серию экспериментов. Вот график зависимости.

Он развернул на столе длинную ленту самописца, испещренную кривыми и пометками.

— Видите? Процесс стабильный, результаты повторяются с точностью до процента. А если добавить еще вот этот компонент… — он потянулся к дальней полке.

Внезапно его рука задела какую-то колбу. Я едва успел подхватить падающий сосуд.

— Ох, простите, — смутился Вороножский. — Я когда увлекаюсь, все роняю.

— Ничего страшного, — успокоил я его. — Лучше расскажите, как вы планируете масштабировать процесс для промышленного производства.

Его глаза снова загорелись:

— У меня уже есть схема реактора! — он метнулся к чертежной доске. — Вот смотрите: подача реагентов здесь, система контроля температуры тут, а это…

Следующий час он рассказывал о тонкостях химического процесса, периодически обращаясь к «Николаусу» за подтверждением своих слов. Несмотря на все странности, его разработки были безупречны с технической точки зрения.

— И последнее, — он достал из сейфа запечатанную пробирку. — Это экспериментальный состав. По моим расчетам, он должен увеличить прочность стали еще на тридцать процентов. Мы с Николаусом как раз собирались…

В этот момент из дальнего угла лаборатории раздалось шипение — какой-то раствор начал выкипать.

— Ой! — Вороножский метнулся к плите. — Простите, нужно спасать эксперимент!

Я направился к выходу, провожаемый его бормотанием и звоном химической посуды. Что ж, несмотря на все чудачества, Вороножский был настоящим гением. А его «Николаус», похоже, действительно приносил удачу в экспериментах.