Дизель и танк

Руднев обошел стенд, прислушиваясь к работе двигателя:

— Звук ровный, без посторонних стуков. Хотя… — он нахмурился, — на высоких оборотах все-таки появляется резонанс в районе пятой опоры коленвала.

— Зато мощность выросла на тридцать процентов! — воскликнул Звонарев. — Теперь мы…

Его прервал резкий металлический скрежет. Двигатель закашлял черным дымом и заглох.

— Топливный насос, — мрачно констатировала Варвара, быстро перекрывая подачу топлива. — Не выдержал длительной работы на повышенном давлении.

Мы собрались вокруг разобранного насоса. Картина неутешительная — трещина в корпусе, изношенные плунжерные пары.

— Материал не держит, — Руднев рассматривал излом через лупу. — При двухстах атмосферах нужна совершенно другая сталь.

— И это еще не все, — я развернул чертежи будущего грузовика. — Для автопробега нам нужен двигатель мощнее минимум в полтора раза. Машина будет тяжелее, да и условия испытаний жестче.

— Можно форсировать этот мотор, — предложил Звонарев. — Увеличим степень сжатия…

— И получим разрушение поршней, — покачала головой Варвара. — Уже сейчас температура в камере сгорания на пределе.

— Нужно принципиально новое решение, — сказал я. — Не просто копировать и улучшать существующие конструкции, а создать что-то свое.

— Позвольте поделиться наблюдением, — вмешался Вороножский, до этого молча изучавший свою колбу. — Николаус подсказывает, что нужно изменить геометрию камеры сгорания.

— Погодите! — неожиданно оживилась Варвара. — А ведь в этом что-то есть. Нужно сделать вихревую камеру особой формы.

— И добавить предкамеру! — подхватил Звонарев. — Тогда можно улучшить смесеобразование.

— При условии точного соблюдения всех размеров с допуском не более пяти микрон, — вставил Циркулев.

Следующий час мы провели у доски, покрывая ее формулами и эскизами. Постепенно вырисовывалась совершенно новая конструкция — с оригинальной системой впрыска, вихревой камерой сгорания и усиленным коленвалом.

— Это все прекрасно, — наконец сказал Руднев, — но кто будет изготавливать такие сложные детали? На обычных станках такую точность не получить.

— Значит, создадим специальные станки, — твердо ответил я. — У нас еще есть время.

— Два месяца до начала пробега, — напомнила Варвара. — И нужно не только довести двигатель, но и построить новый грузовик.

— Справимся, — я посмотрел на свою команду. — У нас просто нет другого выхода.

Я раздал поручения и ребята отправились их выполнять. Их не надо подгонять. Сами все делают. Мне бы в двадцать первом веке такой энтузиазм у работников.

Например, Руднев.

Уже третий вечер я заставал его в мастерской. Он сидел за заваленным чертежами столом, то и дело снимая и протирая очки — верный признак крайнего утомления.

— Ничего не выходит, — глухо сказал он, даже не поворачиваясь. — За два месяца новый станок не создать. Это физически невозможно.

Я присел на край верстака, разглядывая разложенные повсюду эскизы и расчеты.

— Алексей Платонович, а что если пойти другим путем?

— Каким же это? — он наконец повернулся, и я увидел красные от недосыпа глаза. — Нам нужна точность в пять микрон. Пять! Вы понимаете, что это значит? Волос человека в десять раз толще!

Он встал и подошел к стоящему в углу станку немецкого производства:

— Вот, лучшее что у нас есть. Станок «Рейнеккер», дореволюционный еще. А точность — двадцать микрон в лучшем случае.

— А если его модернизировать? — осторожно спросил я.

Руднев замер, не донеся очки до глаз. Потом медленно опустился на стул и как-то странно усмехнулся:

— Знаете, Леонид Иванович… Я ведь думал об этом. Все последние ночи думал. Даже наброски делал.

Он выдвинул ящик стола и достал несколько мятых листов, исчерканных формулами:

— Вот, смотрите. Теоретически это возможно. Если усилить станину здесь и здесь… — его палец скользил по чертежу. — Но я все не мог решиться. Слишком рискованно. Если не получится, потеряем и станок, и время.

— Но теперь решились?

— Теперь да, — он энергично поднялся. — Когда вы сами предложили этот вариант… Значит, не я один считаю, что это возможно.

Он начал быстро что-то чертить в блокноте:

— Если здесь поставить дополнительные ребра жесткости… А направляющие сделать из закаленной стали, отшлифовать по особой технологии…

Его карандаш летал по бумаге:

— И систему подач с гидравлическим приводом! Я делал что-то похожее для оптического производства. Точность перемещения — до двух микрон!

— А измерительную систему можно взять у Циркулева, — добавил я. — Он как раз разработал новый оптический микрометр.

Руднев уже не слушал. Он метался между столом и станком, бормоча что-то себе под нос, делая пометки в блокноте.

Внезапно он остановился:

— Но все равно времени мало. Даже если работать круглосуточно…

— А если разделить работу? — предложил я. — Часть деталей можно делать на обычных станках, только самое точное — на модернизированном.

— И финишную доводку вручную, — подхватил он. — У меня есть два мастера, настоящие виртуозы доводки. С закрытыми глазами могут почувствовать микроны.

Он снова склонился над чертежами:

— Значит так… Усиление станины — три дня. Новые направляющие — неделя. Система подач — еще неделя. Установка измерительной системы…

— Сколько всего?

Руднев быстро подсчитал:

— Три недели на модернизацию станка. Еще неделя на отладку. Потом можно начинать делать детали.

— Успеваем?

Он впервые за вечер улыбнулся:

— Придется успеть. Знаете, Леонид Иванович, а ведь может получиться. Главное — правильно организовать работу.

Мы просидели до глубокой ночи, расписывая график работ. Решили разделить всю команду на группы: одни занимаются станиной, другие — направляющими, третьи готовят измерительную систему.

Под утро, когда за окном уже начало светлеть, Руднев вдруг спросил:

— А знаете, что самое интересное? Если все получится, у нас будет уникальный станок. Такого даже в Германии нет.

— Значит, сделаем, — я пожал его руку. — Завтра начинаем?

— Сегодня, — поправил он, глядя на часы. — Уже утро.