Для тебя я восстану из пепла

От его взгляда, направленного прямо туда, я ощутила прилив жара. Он стремительно накрыл своим ртом изнывающую плоть, и я застонала, громко и несдержанно, смущаясь и стыдясь этих откровенных звуков, слетающих с моих губ откуда-то из самых потаённых уголков души. Но они заставляли Глеба целовать меня быстрее, жарче, нырять языком в тугой девственный вход, скользнуть туда пальцем, касаясь какой-то неведомой точки внутри, отчего удушливыми приливами волн ослепляющего удовольствия накатил оргазм.

Разомлевшая от пережитых ярких и волнующих эмоций, я почти не почувствовала ни страха, ни боли от медленного и осторожного проникновения. Боясь навредить мне, Глеб был предельно аккуратен и внимателен, считывал малейшие перемены в настроении, а не найдя признаков того, что я передумала продолжать, одним резким толчком завершил начатое, навсегда связывая нас вместе этим удивительным моментом.

Я была счастлива, любима, влюблена. Слёзы счастья торопливо сбегали по щекам, эмоции переполняли и захлестывали, сердце трепыхалось в груди, но всё это не могло перебить нежности во взгляде Глеба, когда он снова и снова скользил внутрь и наружу.

– Мы всегда будем вместе, – сказал он мне. – Такая любовь случается только однажды, и нам нельзя упускать её.

Мы лежали на поляне до самого рассвета. То молча разглядывали звёздное небо, то утопали в нежности объятий и сладости поцелуев, то перебрасывались тихими фразами и строили планы. И мне безумно хотелось остаться в этом месте навсегда.

Через пять дней мы сошли с поезда на перрон Казанского вокзала в Москве. Глеб крепко держал мою руку и тащил все наши вещи. Заприметив издалека водителя отца, я затормозила.

– Что такое? – непонимающе спросил Глеб.

– Дальше мне лучше пойти одной, – смущённо пробормотала я. – Наверное, всем будет спокойнее, если я сама расскажу родителям о нас, нежели водитель доложит об увиденном папе…

– Если тебе так будет спокойнее, – согласно кивнул Глеб. Я видела, что ему не нравится моё решение, но он не спорил.

Я быстро привстала на цыпочки и поцеловала его.

– Увидимся на днях?

– Будь моя воля – мы бы и не расставались, – усмехнулся он.

Я потянула за ручку сумки, и Глеб нехотя её отпустил. Сердце разрывалось от тоски, хотя мы стояли в полуметре друг от друга.

– Я люблю тебя, – шепнула, чувствуя, как глаза обжигает от слёз.

– А я тебя. Всё будет хорошо, Мармеладка, вот увидишь. – ответил Глеб. – У нас обязательно всё будет хорошо.

Я позвала Нику, и мы поспешили к водителю. И я даже не догадывалась, что больше никогда не увижу своего любимого.

***

Сейчас

В течение часа вертолёт снабжают необходимым оборудованием, и пара спасателей отправляется с пилотом на поиски.

Время застывает. В ожидании новостей я боюсь даже пошевелиться, прислушиваясь к редким сообщениям по радиосвязи. Обрывки фраз едва долетают из каморки связистов до комнаты, где сидим мы с Бимо и Аркадием Степановичем.

Несколько часов подряд круг за кругом безрезультатных полётов, когда им не удаётся обнаружить ни намёка на человеческое тепло. С каждым сообщением об отсутствии результатов очередного полёта над очередной зоной поисков во мне умирает вера и затухает надежда. От горя я не могу даже плакать, не могу дышать.

Глубокая ночь. Резкое падение температуры за окном, благодаря чему метель, наконец, успокаивается. Я поднимаюсь со стула и иду к выходу. Не могу, просто не могу больше слышать глухое подтверждение, что моя жизнь разбита. Снова. С одной лишь поправкой: больше у меня точно не будет второго шанса.

– Лада, вы куда? – спрашивает Минский в спину, но я не отвечаю. Выхожу в коридор, дохожу до двери, даже не заботясь о том, пошёл ли со мной Бимо. Я умираю. Чувствую, как всё внутри звенит от боли. Я становлюсь пустой. Нет больше ничего, только опустошающая боль, которую невозможно вынести.

Берусь за ручку и слышу треск рации в радиорубке.

– Нашли! – хрипит потрескивающий голос. – Судя по тепловому излучению, человек десять. Скорее всего, тут какой-то вход в пещеру, они укрылись, но его завалило при сходе лавины. Сейчас скину координаты. Мы начинаем спасательные работы, а вертолёт вылетает за подмогой.

Я обрушиваюсь на колени, начиная плакать от облегчения. Снова и снова повторяю нехитрую молитву, чтобы там, среди этих людей, за которых я, конечно, тоже очень рада, находился Глеб, целый и невредимый, но главное, безусловно, живой.

Бимка жалобно жмётся ко мне, и я обнимаю пса. Не знаю, кто из нас кого утешает, но мы сидим так, пока я не успокаиваюсь.

Наконец понимаю, что нужно сходить до дома, как минимум, накормить пса. Это у меня кусок в горло не лезет, а он, уверена, давно оголодал. Поэтому я зову его на улицу, и мы пересекаем посёлок.

Накормив Бимо, я беру запас корма с собой, и мы возвращаемся в штаб. Ещё несколько часов, практически до самого рассвета, я сижу и не могу сомкнуть глаз, хотя Бимо посапывает в соседнем кресле. Периодические отчёты спасателей теперь воспринимаются иначе: я жду, когда они доберутся до людей, чтобы узнать, что с Глебом всё в порядке.

– База, это Меркулов, как слышно? Приём. – разносится по коридору, и голос Марины торопливо отвечает:

– Меркулов, это база. Что у вас? Приём.

– Мы внутри. – отвечает спасатель. Я поднимаюсь и быстро иду до кабинета связистов. – Один тяжелый, предположительно, перелом позвоночника плюс обморожение конечностей. Накрыло лавиной, долго доставали изнутри. Остальные пострадали незначительно.

– Спасатели второй смены там? – с тревогой спрашивает Марина.

– А где же им быть, – усмехается Глеб, очевидно, перехватывая у коллеги рацию. – Марин, у вас там всё нормально?

Женщина манит меня пальцем, кивая на микрофон, и нажимает на кнопку.

– Думается, ты сейчас, Давыдов, хочешь вовсе не со мной поговорить! – по-доброму усмехается она.

Чувствуя, как слёзы струятся по лицу, я быстро произношу:

– Глеб, слава Богу, ты жив! Я так боялась за тебя…

– Со мной всё в порядке, честно. – быстро заверяет он. – И я всё ещё собираюсь сводить тебя на свидание. Ты в норме?

Я смеюсь и плачу:

– Да со мной-то что будет? Просто перепугалась до ужаса! – судорожно выдыхаю. Весь ужас ожидания в прошлом! Он в порядке! – Я очень жду тебя, Глеб. Вернись ко мне, пожалуйста.