ДМБ: Дембельский аккорд

–  А если не особо важный, товарищ подполковник, почему у вас тут начкаром не сержант, а офицер?
– наивно хлопая глазами, поинтересовался Мудрецкий.
– По уставу…

Не дослушав, Стойлохряков четко, по-строевому развернулся и тяжело направился к воротам. За калиткой еще раз посмотрел на узкие женские следы, отметил, откуда и куда они вели - в том направлении ближайшая деревня была километрах в пяти. Комбат плюнул, несколькими крепкими русскими словами охарактеризовал личный состав своего батальона и всех представительниц местного населения, отряхнул с плеча последний снежный комок и направился к машине.

Вернувшись в батальон, подполковник первым делом нашел своего начальника штаба и спросил:

–  Холодец, когда у нас следующие стрельбы?

–  На полигоне или на стрельбище?
– Майор Холодец полез в сейф за нужной папкой.

–  Любые, для которых нужно будет с шестого поста хоть один патрон взять, - мрачно пояснил комбат.
– Или после которых, мне без разницы.

–  Ага, понял… Можно сделать так, что в конце апреля, когда стрельбище подсохнет, - вник в ситуацию начштаба.
– Ну, там, оттепель была, талой водой рубеж затопило, еще что-нибудь придумаем…

–  Думай, Холодец, думай, думай! И еще подумай, прежде чем мне любую бумагу на подпись подавать. Делай что хочешь, но чтобы фамилию Мудрецкий я больше не видел и не слышал, пока на него приказ не придет!

С тех пор, вопреки всем законам, нормативам и правилам, часть бумаг на подпись комбату подавалась не заполненной до конца: в любой ведомости, в любом приказе на месте роковой фамилии оставлялся пробел тщательно выверенной длины. Когда доходило до бумаг, время от времени вынужденно касавшихся - куда денешься!
– выносного склада, фамилия и подпись начальника караула оказывались очень, очень аккуратно заклеены бумажными полосками. После визирования бумаги у Стойлохрякова полоски снимались, точечные следы клея подчищались лично начальником штаба, и дальше все шло своим обычным чередом.

Так оно все и шло до того дня, когда на столе у подполковника Стойлохрякова не оказался пришедший из штаба дивизии машинописный лист, украшенный сразу несколькими печатями.

–  Угу… угу… - Комбат постарался вникнуть в длинные юридические формулировки и определения.
– Указ президента… ага… приказ министра… есть… уволить… понятно… в запас… с присвоением воинского звания «старший лейтенант»… погоди, это кого же?!

На месте фамилии, имени и отчества обнаружилась привычная уже белая полоска.

–  Холодец!!!
– заорал Стойлохряков.
– Где Холодец! Холодца мне, быстро!!!

Майор ворвался в кабинет, трясясь, как кулинарный однофамилец.

–  Вызывали, товарищ подполковник?!
– Начштаба предпринял не слишком успешную попытку отдышаться.

–  Это чего?
– Комбат ткнул пальцем в лист с печатями.
– Это откуда нам?

–  Это приказ на увольнение лейтенанта… сами знаете кого, - вывернулся из положения майор.

–  Нет, нет, ты скажи! Ты вслух скажи!
– подбодрил Стойлохряков.
– Я это хочу услышать, а то глазам не верю! Может, ты мне другую бумажку подсунул?

–  Все, Петр Валерьич, приказ на Мудрецкого! Выслужил он свое! Уедет он от нас!

–  Неужто дожили?
– Комбат осел на стул и схватился за сердце.
– Сколько времени нужно на подготовку документов? Обходной лист, справки - ну, сам лучше меня знаешь…

–  По такому случаю - два дня. Как раз первого апреля может уехать, если постараемся.

–  Первое апреля… - мечтательно сказал подполковник, рассматривая трещинки на потолке.
– День смеха… Знаешь, Холодец, как я буду хохотать первого апреля? Как идиот! Ну вот прямо как ты иногда ржешь, когда тебе анекдоты про баб рассказывают! Давай, давай, побежал, шурши бумажками, майор!

–  Виноват, товарищ подполковник, только… ну… - Начштаба топтался на месте, но не уходил.
– Тут вот какие два момента…

–  Не телись, рожай!
– рыкнул Стойлохряков.
– Что еще? Что мне нужно для этого праздника?

–  Ну, первый вопрос - его же теперь надо обратно в батальон. Бумажки там подписывать, и вообще - вот учудит он напоследок… лучше уж не на складе.

–  Ладно!
– Широченная ладонь хлопнула по столу с такой силой, что заветная бумажка подскочила и закувыркалась в воздухе. Холодец метнулся и поймал важный документ, не дав коснуться не то что пола, но и столешницы.
– Второе!

–  Второе… ну, по уставу прощание с офицером, если он чем-то командовал, проводится перед строем подразделения.
– Майор вжал голову в плечи и добавил: - Командир должен выступить с речью, описать заслуги… ну, благодарность там от командования… его же по сроку увольняют, не выгоняют, не под суд идет…

–  Все? Все, - подвел итог комбат. Задумался. Нашел в голове мысль. Посмотрел на нее так и этак - она ему понравилась.
– Вот что, майор. Будет ему и подразделение, и речь, и благодарность. Дерни там дежурного, пусть везет Мудацкого сюда, и скажи Бекетову, чтобы выстроил мне тех раззвездяев, что с ним в Чечню мотались.

–  С Бекетовым?
– не понял Холодец.
– Он же вроде…

–  С Мудрецким, блин!
– рявкнул Стойлохряков.
– Этих гребаных химиков пусть выстроит! Пусть выстроит, а застраивать я сам буду! Там же сплошь «деды», как я помню? Им завтра-послезавтра тоже приказ будет, точно? Ну, вот я и нашел, куда их всех на эти два дня приткнуть, чтобы глаза не мозолили!

Через полчаса химики с удивлением рассматривали своего командира, стоящего рядом с подполковником Стойлохряковым. Оба офицера покачивались вполне синхронно, а от кого именно шел более мощный запах спирта - сказать было затруднительно.

–  Значит, так, говнодавы, вы тут все дембеля, - сразу перешел к делу комбат.
– Приказ не читали, но президент указ вам уже подписал, это я обещаю. Ваш командир, - подполковник качнулся в сторону Мудрецкого.
– Ваш, значит, главный раззвездяй уходит от нас туда же, что вызывает большую благодарность к командованию. Заслужили вы все, конечно, дисбата, но он у нас в округе нынче и так переполнен, и мне ихнего комбата просто жалко, только вас ему и не хватало… Так, о чем я? Ага, значит, мне сейчас положено попрощаться с вашим летехой.
– Стойлохряков в три приема повернулся к взводному и ухитрился с первого раза донести ладонь до козырька.
– Прощай, Мудацкий, я тебя больше не увижу! Огромное тебе за это спасибо, прямо перед строем твоего пид… рас… пот.. подрастления, о!

–  Взаимно, товарищ подполковник!
– Рука чуть было не перевесила, но Юрий смог ее водворить на положенное место.

–  Во, попрощались!
– Комбат снова повернулся к химикам.
– А чтобы никто не вякнул потом, что у нас в батальоне о солдатах не думают и воинские тр-р-радиции не соображают… вот вам, значит, задание! Дембельский аккорд, поскольку взводный у вас тоже дембель, два года отслужил и ему положено. Мой лучший друг.
– На глаза Стойлохрякова выкатились непрошеные сизые слезы.
– Мой лучший друг в этой чертовой черной дыре, Протопоп Архипыч, значит, Шпындрюк - ну, вы его знаете - попросил меня дать солдатиков, подчистить ему огородик от последнего снега и, понимаете, вскопать. Сами, наверное, знаете, по весне дело нужное, так я и обещал помочь по дружбе. А поскоку там снег был неубранный и не везде стаял еще, весна нынче поздняя, так что лопат я вам не дам. Поломаете еще инструмент, земля-то мерзлая. Так что ломами, ломами, там немного - соток двенадцать, я думаю… Но только чтоб от Архипыча никаких мне замечаний! Чтобы вскопано было, как пух! На штык лопаты! Управитесь за сутки - берите документы и прямо сразу звез-з-здуйте отсюда, чтоб я вас не видел! Не управитесь - аккорд не взяли, поедете с полигона талую воду убирать. Теми же ломами. Вопросы есть?