Дневник 1984-96 годов
Шрифт:
Писал ли я, что вчера, заезжая за гонораром в СП РСФСР, видел Сашу Проханова? Встретились в коридоре, будто оба приплыли из далекого путешествия.
4 декабря, среда. Был у Е.С. Шальмана, говорили о глупости и легковерности народа и партийной хитрости вождей. Писал рецензию на В. Попова, на его "Флюиды". Думаю о новом романе. В.С. внезапно стало лучше. Кажется, начинает холодать.
8 декабря, воскресенье. В пятницу был в СП СССР, у Афиногенова, он теперь секретарь. Предложил должность секретаря — заниматься организацией съезда. Сказал, что наверняка в процессе назначения обойдут и волю Бакланова и Ананьева. Я его тоже понимаю, людей незанятых, умеющих уговаривать почти нет. Видимо, откажусь — не хватает у меня
В пятницу же была пресс-конференция в "Дружбе народов". Все, как было. Интересное выступление киргиза, советника постпредства. Почему сейчас не пишут о киргизском искусстве, не идут в Москве киргизские спектакли? Когда мы одевались, я ответил ему: рынок-с!
Был на даче. Завтра утром улетаю на три дня в Сухуми. Звонил в "Московские вести" — там все плохо.
26 декабря, четверг. Вчера вечером Горбачев подал в отставку и произнес свою речь по ТВ. Смотреть я не стал. Нет человека, которого бы я презирал больше. Я специалист по имитации. Это он, мой герой. Моя мечта — пощечина ему от имени народа.
В среду, 25-го, я произносил речь на вечере, посвященном 90-летию со дня рождения А. Фадеева. Была треть зала в Доме литераторов. Я взял половину своей речи из Владивостока и приклеил к ней новое начало.
"Два года тому назад я стоял на холме. Это был невысокий каменистый холм, сложенный из серого изъеденного плитняка, только приглядевшись к которому можно было увидеть какой-то порядок, а потом и кладку. Как-то дико было думать, что куча щебня — это старые башни, а ямы в щебне — это рвы. Да и сам я, оказывается, стоял на краешке башни. А впереди и внизу виделась долина, которую пересекала река, скорее ручей. Но назовем его потоком. Сверху были видны грядки с помидорами и большие делянки с низким малоазийским хлопком. А еще дальше свободно разворачивало свои серые шелка море. Был виден берег. Было невероятно подумать, что на этом берегу лежали крутобокие корабли ахейцев. Это был Гассарлыкский холм, вскопанный Шлиманом, и это была — если она когда-нибудь и где-нибудь была — легендарная Троя. Это было пространство мифа.
Как ничтожна, оказывается, роскошная эта долина рядом с величием слов. Как малы ее горизонты, как коротки расстояния, как низок этот холм и как непрочны эти башни. Но велик другой землеустроитель, гениален другой архитектор и вне подражания иной режиссер этого пространства. О, дерзостная конкретность и всеобщность мифа! А рядом с ними, с этими громадами, произведенными нашим божественным воображением, притаилась крошечная фигурка гениального слепого певца. С певцами всегда что-нибудь неблагополучно.
Я недаром говорю о мифе на этом вечере, посвященном 90-летию со дня рождения замечательного писателя послереволюционного периода русской литературы Александра Александровича Фадеева".
Выступали Алексин, Данин, Прут, Островой, Н.И. Дикушина, Долматовский. А может быть, уже и литература закончила свою жизнь в нашей стране?
Вчера, наконец-то, достал лекарства для В.С. Как всегда, в конце декабря я измучился. Все скверно и плохо: пропадают деньги, которые были сложены в банк, жить становится все труднее и сложнее. Позавчера, в воскресенье, кто-то в восемь вечера во дворе разбил лобовое стекло на моей машине. Два дня я мучился, вставляя его. Вчера Татьяна Алексеевна улетела в Париж к Татьяне.
1992
2 января, четверг. Новый год встречали дома. Смотрели ТВ и читали. 2-го ходил на "Щелкунчик" в ГАБТ. Надпись "СССР" на занавеси еще есть. Театр потускнел, нет прежнего лоска. Спектакли тоже идут без блеска.
3 января. Ездил в издательство к Хруцкому. Он вернул мне роман "Казус" — их журнал для романа мал. Но думаю, посоветовался со своими постоянными авторами. Отвозил верстку сборника рассказов Г.С. Костровой. Она рассказала о том, как Володю выставили из журнала. В дни путча 78-летний Залыгин (с ее слов) испугался, даже отъезжал куда-то в ФРГ. Поговорили о возможности Залыгина перешагивать через людей. Отставка была объявлена
Кострову, который лежал с язвой в больнице, через секретаршу Валентину Ивановну.7 января. Весь вечер до глубокой ночи, смотрел прямую трансляцию из Богоявленского храма. Рождество. Сколько торжественных огней и искренних, переживающих рождение Бога и Спасителя, лиц! Но куда-то исчезла моя детская вера. С моими рассуждениями об универсализме веры и необходимости для человечества религиозной идеи. Позавчера в Обнинске начал "Стать писателем?" Пока идет первая глава: описание и технология Литинститута.
9 января. Вчера ходил в Малый театр, "Аз воздам", пьеса С.Кузнецова. Наверное, я об этом напишу. Конфликт высокого уровня театра и непритязательного, конъюнктурного уровня пьесы. А разве предыдущая классическая конъюнктура — "Любовь Яровая" — возникла не на этой сцене? Вчера читал только что купленную книжечку Парандовского "Эрос на Олимпе".
12 января. Воистину, надо писать дневник каждый вечер. Уже через день-два события становятся другой значимости.
Вечером с В.С. и С.П. ходили в Большой. "Тоска" на итальянском языке. Пригласил В. Мальченко. Места были прекрасные. Спектакль стабильный, пели очень хорошо. Мальченко — я впервые Володю вижу на оперной сцене — артист, оказывается, прекрасный. Публика в театре поблекла, меньше интеллигенции, больше интуристов средней руки. К вопросу о нереальности цен: билет 10 ряда партера — 10 рублей, стакан фанты в буфете — 2 рубля 30 коп.
Утром был на митинге. Много слышал едких слов и лозунгов. Много лозунгов антиеврейских.
В пятницу впервые — никому раньше не признавался — смотрел "Турандот" у Вахтангова. За сегодняшним спектаклем я видел тот, первый, его отблески. Сегодняшние исполнители говорят с интонацией Борисовой и Ланового. Сколько же из этого спектакля возникло! Недаром на сцене 70 лет!
22 января, среда. Вчера — это интересно! — был в 16.30 в Музее В.И. Ленина на собрании в годовщину его смерти. На этот раз получить билет на заседание не было делом престижа, поэтому и был народ самый простой. Естественно, не было ни Горбачева, ни Яковлева, ни Ельцина, которые за свою карьеру много раз имя его упоминали. Не было и Бурбулиса, который заведовал кафедрой научного коммунизма и с этого кормился. Зал был полон, было много простых людей, которые с именем Ленина связывали свою молодость и надежды на заработанную и спокойную старость. Я слышал рассказ одной женщины, которая накануне всю ночь провела на Красной площади. После того, как в 23.00 "Вести" объявили о переносе тела и о захоронении его в Ленинграде на Волковом кладбище, она сорвалась и приехала на Красную. В эту ночь мороз был больше 20°. Апостолы покинули, верны остались только верующие. Многовато было крика, воплей об утраченном, риторики.
Смотрел несколько новых советских фильмов. Очень много школьности, переизбыток формы. С В.С. ходил на просмотровую комиссию. Фильм о Маяковском. Стремление доказать, что он уже никому не нужен.
23 января. На улице купил мороженое "Эскимо". Я обычно не помню цен, но здесь — мороженое! — и вот данные: 28 копеек еще полгода назад, 3 рубля 40 копеек сегодня.
Написал предисловие к книге Амутных. Виталий меня восхищает, дай бог ему социальное зрение — все остальное у него есть. Для завтрашней приемной комиссии отрецензировал Михаила Ершова — серьезное, сильное письмо. Беда русского писателя — он не графоман, ему не пробиться.
Во время конгресса, в перерыв, увидел Алксниса. Стоял в лиловом костюме рядом с двумя одетыми в меха дамами. Подошел к нему: "Товарищ Алкснис?", лицо у него сразу стало напряженным, видимо, привык жить в ожидании каверз и борьбы. Что-то будет. "Позвольте пожать вам руку". Лицо размягчилось, напряжение спало. Рука у него теплая, сильная. Он оказался ростом выше, чем я предполагал.
9 февраля, воскресенье. Днем был на митинге, собралась "Трудовая Москва". Было вдвое больше, нежели в прошлый раз, народа. В речи особенно не вслушивался, но лица были угрюмые и собранные. Людям действительно нечего терять. Сделал списочек — для повести — лозунгов.