Дневник 1984-96 годов

Вчера ездил к Сереже Арцыбашеву — в Театр на Покровке, играющий возле метро "Красносельская". "Три сестры". Удивительный спектакль, где зрители сидят (зал на 30–40 мест) за столом вместе с сестрами Прозоровыми и едят прозоровские пироги и бутерброды. Еще раз "вслушался" в пьесу: какая низость — интеллигенция. Какие все это неинтересные, бездуховные, полные "штампов" в привычке жить, "себя вести", "отвечать", "поступать" люди! Мужичье наблюдает, как живут с их женами, жены живут с красавчиками-офицерами, офицеры наслаждаются "поверхностной" пенкой жизни. Чехов — это выразитель будущей для него, современной нам, низости интеллигенции.

Заезжал за мною Женя Колобов. Среди прочих рассказов были о вчерашнем концерте на Красной площади. Растропович дирижировал увертюрой 1812 года. В первом ряду Ельцин и Вишневская, охрана, микрофоны, стреляли "пушки", но то, чего не видели телезрители: из-за зубцов Кремлевской стены торчали пулеметы, сидели, оглядывая площадь, снайперы, все было оцеплено штатской или военной солдатней.

Все время из Белого дома приходят разные сведения, положение совсем не такое розовое, как об этом говорит ТВ-общественность. Что-то пытается формулировать лишь один Невзоров. По аналогии с августом 91-го поведение иностранных государств — все признают беззаконие. Будто бы закон может стать незаконом из-за обстоятельств. Начал писать письмо Аверинцеву.

30 сентября, четверг. Прихожу к выводу — надо записывать. Ложь и трагедия у Белого дома. Чем больше властям сопротивляются, тем активнее "выжимают" народ. Жуткие сцены на ТВ. Сытое, противопоставляющееся "видео". В институте рутинное сопротивление, разруха.

Валя привезла статью Чудаковой. Она пойдет через день. О встрече т.н. писателей (Окуджаву искали в Переделкино) с президентом. Более лизоблюдной статьи — скрытые изощренные приемы, "улыбательное" лизание — я не читал и в годы Сталина.

3 октября воскресенье. В 12 часов поехал на Старый Арбат писать "Книжный двор" — 500-летие Арбата. В двух шагах прошел Ельцин — восковое, как бы поддутое лицо, огромное количество охраны. Пожали друг другу руки с пресс-секретарем президента Костиковым: "цитируем друг друга?". Только что в МК он сослался на "Имитатора".

В 13.00 началась война с омоном на другом конце улицы, на Смоленской. Впервые я имел возможность сравнить прессу и подробности жизни. Люди, загнанные в подполье жизни. Довольно много молодых людей. Я вижу поразительную решимость сражаться. Часты антиеврейские разговоры. Горящие баррикады (три ряда), энтузиазм, кирпичи и камни, летящие на щиты омона — это страшно. Страшна и сама обиженная и пустая площадь, с которой сдернули движение. Вот оно, народное восстание, булыжник — оружие пролетариата.

Еще утром я поскользнулся и сильно подвернул ногу. По ТВ подтвердили народное восстание. Смоленская площадь.

4 октября, понедельник. Утром пришел в институт. В пустом парке слышны автоматные очереди, разрывы снарядов, изредка возникает шум вертолетов. Долго отмечал, когда закончатся выстрелы. Они не закончились ни в 10, ни в 11, ни в 12 часов. Долго занимался зарплатой, которую не выдали. На первую лекцию не пришли преподаватели, но студенты пришли. Отпустил всех в 15 часов.

Утром, когда подходил к институту, увидел баррикаду в устье Тверской. Вечером перед ними видел еще и цепочки. Это демократы боялись штурма Кремля. Прошел по Тверской: огромное количество пьяной бомжотни.

Приехавший вечером Виталий Амутных рассказывал о палках колбасы, которую раздавали. Жуткие кадры осады БД и пленения Хасбулатова и Руцкого. Все время слушал голоса. Анализ у них не однотонный. Я думал о "таранящей" Ельцина интеллигенции. Не она ли двигала его к энергичным решениям? Лица ребят, взятых в БД.

Все действует по моему роману.

20 октября, среда. Не записываю всю эту политическую дребедень. Все кругом гнусно, жуликовато и грязно. Страну захватила банда единомышленников, еще более бессовестная, чем предыдущая банда геронтократов. Следующие одна за другой по ТВ марионетки — карлики и воры — надоели. Особенно гнусна интеллигенция. Я собираю в особую папочку ее подписи — гнусные акты предательства. Даже стальной Джо не позволял бы так о себе писать, как пишут отдельные интеллигенты о нынешних властителях.

Как личную потерю, как безбрежное горе, воспринимаю роль Владимирской Божией Матери в событиях. Ее "выдали" (подпись Щербакова, гарантии Лужкова и правительства) из ГТГ за шесть часов до молебна о непролитии крови. У Нее пошли отслоения красочного слоя. 800 лет! Церковь отгородилась иконой там, где надо бы встать с крестом перед танками! Проявлять настойчивость, когда кругом льется кровь. Выступил на ученом совете в ГТГ. Тезисы: где еще такое правительство, которое потребует от музея подобную акцию, где еще такой хранитель, который бы выдал?

В институте написали письмо протеста. Его далеко не все подписали. Некоторые, как всегда, струсили. Если посмотреть на подписи, то не правые и левые, а против насилия "гуманистов" восстали одни русские.

27 октября, среда. Обнинск. Сижу с воскресенья. Пытаюсь писать новый роман. Не получается внутреннего движения, секса, хотения. Всегда, когда "не получается", пытаюсь вспомнить, как начинал предыдущие вещи. И не могу вспомнить. Каждый раз по-разному.

28 октября. Вроде бы равнодушно придумал план. Учу английский, перечитываю старые газеты, смотрю ТВ. Особую ненависть вызывает В. Любовцев, говорящий о расколе Чехословакии и делающий параллели с СССР. Он-то инициативный служака.

29 октября, пятница. Доправил сегодня рассказ Сережи Толкачева "Цветные карандаши для пожилого человека" и так плакал в конце!

24 ноября, среда. Почему иногда совершенно не пишется дневник? Может быть, потому что чуть двинулся роман? Опять тот же умятый ложкой картофель, пюре. Уже готовы десять страниц, теперь хочу не хочу роман напишу.

Вчера состоялось заседание Платоновского общества, я его создал, выпестовал, и все почему-то накинулись на меня: отдавать чуть ли не здание под музей. У меня глухое чувство раздражения несправедливостью: ведь музей-то придумал я. Получат ли теперь они что-либо, кроме юридического адреса?!

О политике не пишу: по-моему, забыть надо все распри и политические обиды. Все — правые, левые, евреи, инородцы, христиане, коммунисты — должны объединиться против сегодняшнего режима.

Из предыдущего: говорил с Джимбиновым. У него было обо мне представление как о матером коммуняке. На мой имидж кто-то работает. Очень интересно говорил о Блоке и Горьком. Оказывается, значительная часть их литнаследства не печатается — "цех" героев "Дневников писателя" Достоевского. Слишком много и плохо о евреях. Достали!