Дневник одиночки
Шрифт:
Запись 25.
Тепло и сыто. Мы укрыты толстыми стенами и теперь не одни.
Ростислав.
Человек с таким именем пришел в наше убежище под самое утро, когда небо только начинало светлеть, переходя от черного в темно-серое свое облачение. Оказалось, это его сарайка. Точнее, когда-то была. То пепелище, посреди которого она стояла было когда-то небольшим поселком в несколько десятков домов, где каждое лето собирались дачники, среди которых был и этот мужчина.
В первые секунды, когда он ворвался в сарай, заметив дым, а я уже готовая держала ружье на взводе, мы испугались друг друга. Ростислав достаточно крупный
Во время Конца он потерял, как и все мы, свою семью. Жена, младший брат и мать точно так же «сгорели» при первой волне. Тогда он мог лишь наблюдать и умирать вместе со своими родными. Долгое время, он ошивался по окрестностям и собирал в свою огромную кладовую всякую съестную и не очень снедь.
У него двухэтажный дом. Первый этаж цокольный, где располагается кухня, ванная комната и кладовая. Посреди кухни стоит дровяной котел, который дает много тепла, пока в нем горят дрова. На втором этаже две спальни и гостиная, где много полок с разными книгами.
Слава дал моему спутнику какие-то таблетки, после тщательного изучения которых, Дмитрий, наконец, согласился их принять и крепко уснул. Несмотря на мои уверения, что мы с Дмитрием не пара и просто идем вместе, хозяин дома выделил нам одну из спален.
В его доме тепло и вкусно пахнет. Я устала и, наверное, пока отложу в сторону свои записи.
Записи 26-32
Запись 26.
Звезды – это души тех, кто выжил.
Слава недавно рассказал, что перестал видеть знакомые созвездия. Не то, чтобы он был астрологом, просто раньше часто любил смотреть на звезды. С детства его манили далекие раскаленные газообразные шары. Он знает много созвездий, но большая половина ранее видимых куда-то пропала. Слава думает, что небо почему-то стало ненастоящим (очень знакомая песня, Дмитрий тоже утверждает, что это лишь чей-то дурацкий эксперимент и где-то есть нормальная жизнь). Интересно, правда ли это? Кто мог такое сделать? Еще приютивший нас утверждает, будто когда кто-то погибает в этом новом мире – звезда падает. Звезд так много. Миллиарды. Хочется верить, что так много людей все еще живы. Я надеюсь, что мы не перестанем бороться.
Может, все это слишком романтично и надуманно, но мысли приятные, от них становится чуточку легче. Дмитрий на подобные высказывания лишь фыркает и уходит в нашу комнату. Ему явно претит общество этого мужчины.
На самом деле две ночи назад, когда я тихо пробралась в спальню и попыталась заснуть на краю кровати, стараясь не мешать только-только выздоравливающему спутнику, он тихо,
не открывая глаз, сказал, что не доверяет ему. Слава его настораживает и это не банальная предосторожность перед незнакомым, а так, словно он испытывает какое-то нехорошее предчувствие на его счет. Дмитрий хочет уходить, как только сможет нормально передвигаться.Но почему? Мы здесь уже неделю и ни разу хозяин дома не отказал нам ни в чем, ни разу не выглядел подозрительно, всегда радушно ожидая нас на кухне за накрытым столом. Разрешает пользоваться запасами еды, воды и его гостеприимства. Здесь я чувствую себя хорошо и мне никуда больше не хочется бежать. Спать в тепле, на мягкой кровати, когда под окнами нет ни одной Твари или тех…ужасных монстров. Довольствоваться пищей, помогать по хозяйству, читать книги вечером и слушать потрескивание дров в печи – не это ли то, к чему мы стремимся?
К покою.
Тогда я ничего ему не сказала, но, кажется, Дмитрий понял, что я устала от вечной беготни и не хочу идти дальше с ним.
Сейчас он разложил на полу нашей комнаты все свое снаряжение и проводит ревизию. Завтра он собирается уходить. Не хочу этого, кажется, я привыкла к его обществу, мне будет по-настоящему жаль, если он покинет этот дом, оставив меня.
Запись 27.
Он ушел. Перед этим мы долго обсуждали будущий путь. Ростислав предупреждал о некоторых изменениях на карте, которой он с радостью поделился. Мы не знали где именно перешли границу в «зиму», нам тогда было не до топографических нюансов, мы бежали от ужаса. Ясно одно – обратно на север дороги нет. Там эти твари. От одного воспоминания пробирает дрожь. Все еще не верю, что мы смогли выжить.
Дмитрий собирался молча, иногда сухо отвечая на мои вопросы и тихо разговаривая с хозяином дома. Я видела, что мой решительный отказ от дальнейшего пути, расстроил его и ускорил сборы. Кажется, он медлил только из-за меня. Честно, мне было тяжело. Так, словно я делаю какую-то большую ошибку. Прошлой ночью он неожиданно разбудил меня и вручил короткий нож с толстой светлой рукояткой и зазубренным лезвием с одной стороны. На мой удивленный взгляд он ответил, что вовсе не рад меня оставлять в доме подозрительного типа. И мне может пригодиться нечто острое и неожиданное под подушкой. По его виду было понятно, что это не шутка, не глупое предостережение и такое странное прощание, а твердая вера.
Почему сейчас, когда его нет рядом мне холодно, так, словно стена, что прикрывала спину, исчезла, и в нее подул промозглый ветер? Кажется, я слишком привыкла к нему. Возможно, все из-за того, что он был первым человеком, которого я увидела после Конца всего. Долгие месяцы одиночества, сомкнутого без разговоров рта, вдруг в одночасье сменились тихими разговорами, скудным ужином вдвоем в приглушенном свете едва работающих светильников, редкой радостью от найденной бутылки воды, стеснением от вынужденного мытья рядом и боязнью вновь слышать звенящую тишину вокруг.
Как ни странно, тишина вернулась. Спустя пару часов после ухода Дмитрия Ростислав предупредил, что уходит на охоту (запасы мяса кончились, а нормальной добычи не было полмесяца). Хотя, тишина – громко сказано. В этом доме того давления, что чувствовался в большом городе, нет. Здесь тишина другая. Скрипы деревянных половиц, неясные шорохи, треск дров в котле на кухне, гул генератора, проводов и лампы.
Правильно ли я поступила? И что будет с Дмитрием? Я переживаю. Эту ночь придется провести одной в этом большом доме. Хорошо, что я нашла одну интересную книгу. Кажется, сегодня мне не уснуть.