Дневники 1870-1911 гг.
Шрифт:
В Сызрани и на пути из нее в Рязань
Утром — в Обедне в монастыре, после которой был Молебен Бо- жией Матери. Мать Игуменья позвала к себе на чай и пирог. В двенадцать часов отправились на завтрак к отцу Петру Афанасьичу, который всячески хотел изгладить впечатление от того, что я во вторник застал его с очень красными глазами и носом. На завтраке был и отец Протоиерей с женой и сыном. На возвратном пути зашли в лавки, где я купил по иконе в благословенье племянницам. Купили еще лото — играть им. Вернувшись, смотрели, как Святую Икону Феодоровской Божией Матери торжественно провожали из монастыря в Покровскую церковь. Умилительное зрелище и умилителен дух благочестия, живущий в русском народе! Где, в каком государстве можно видеть, что народ вот два дня молится и воспевает хвалу Богу! Я объяснил Марье Петровне, обиженной моим скорым отъездом, что вот этот-то дух благочестии толкает и меня к делу, не позволяет долго засиживаться для своего личного удовольствия, как ни хотелось бы этого. Сходил в баню, играл с племянницами в лото, закусывал. Когда Василий вернулся от Всенощной, то вместе подъехавшим полицмейстером, в начале десятого часа вечера, они все проводили меня на станцию железной дороги, где неуместное участие очень уж любезного и исполнительного полицмейстера заставило меня взять до Рязани билет первого класса, стоящий двадцать шесть рублей девяносто копеек. Грустно-грустно было расстаться с добрым братом, его женой и милыми их детьми, бледнолицей Машей и вострушкой Любой (семейство,
22 июня 1880. Воскресенье.
На пути из Сызрани в Рязань
Что за богатые, плодоносные места, которыми я проезжал сегодня! Все — чернозем, и везде — поля, бесконечное море полей! Изредка сосновый или березовый леса разнообразят ландшафт, заставляя еще более удивляться и радоваться богатству растительности. В Моршанске и Ряжске была перемена вагонов. Пенза — город, раскинувшийся на полугоре влево от дороги.... Соседи по вагону не мешали ни думать, ни грустить, ни смотреть по сторонам, за исключением двоих, севших за несколько станции до Ряжска, узнавших меня по Москве; и пошло: «А что в Японии грамотность?», «А многие ли знают по-русски?», и так далее — противно! Оттого-то везде и стараешься не сказываться, кто и откуда. Рязань прибыл в один час ночи, что очень неудобно — нужно было стараться не проспать. Извозчик привез в гостиницу Морозова, где за один рубль с четвертью — очень чистенький номер. Остановился я здесь, чтобы повидаться с Катериной Дмитриевной Пеликан, приехавшей недавно из Японии; если она — в городе, то завтра повидаюсь, и вечером — дальше.
25 июня 1880. Среда.
Во Ржеве, и из Ржева — домой
Утро — превосходное. Напившись чаю, когда встала прислуга, отправился, по совету слуги, на ту сторону Волги искать для найма ямщика Вящунова. Нашел его в доме Морозова, где, бывало, останавливался и я; подрядил до Березы за десять рублей — на паре. Возвращаясь, любовался на Волгу; видел батюшку в рясе; тип сельских батюшек, должно быть, — такой полинялый, загорелый, жалкий! И все же, однако, — батюшка и почтенный, благодаря рясе и длинным волосам. А сними рясу и остриги волосы — право же, не задумался бы дать милостыню или подумать весьма дурно. И вот для чего, между прочим, нужна ряса и нужны длинные волосы! В лавках купил гостинцев; в одной — ситцев и платков на двадцать три рубля, в другой — шерстяных материй на платья на тридцать четыре рубля, в третьей — конфект, чаю и сахару на девятнадцать рублей (всего — на семьдесят шесть рублей), в четвертой — еще серег, поясков. Когда был в лавках, беспрерывно входили нищие, и какие все древние старцы, какие притом живописные (вот с кого бы рисовать нашим охотникам до итальянских типов)! Видно, что бедность одолевает народ. В лавке, где покупал конфекты, для баб двух, пришедших купить полфунта баранок и задержанных из-за меня, купил два фунта баранок за восемнадцать копеек, для ребятишек их гостинца, — и как же они рады были, как благодарили! Вернувшись из лавок в одиннадцать часов, уже нашел у гостиницы ямщика — старика Сергея, с парою лошадей и небольшим тарантасом. Как ни хотелось есть (так как и вчера не ел почти ничего, ибо в вокзалах постного нельзя найти), в гостинице опять ничего не могли дать для завтрака, кроме куска соленой белуги. В двенадцать часов отправился на трясучем тарантасе из Ржева. Сначала был сильный жар и ветер, что делало дорогу несносно пыльною; потом сделалась гроза и пошел дождь, заставлявший нас два раза стоять в деревнях под поветью. В последний из этих разов в деревне, принадлежавшей некоему Сеславину, в двадцати шести верстах от Ржева, я в избе спросил обедать, и не могли дать ничего, кроме хлеба, квасу и соли, каковыми продуктами я и воспользовался. А что за бедная и некрасивая жизнь в деревнях! Хоть бы в этой избе, что я заходил, — идти по навозу, в сенях — гнилушки вместо полу, изба — низкая, жара — невыносимая! А старик — умный и жи-вописный, сноха его — баба хоть куда; и в голову им не придет улучшить жизнь! Лень и невежество! Часа в три остановились в постоялом дворе Баранова покормить лошадей. Хозяин спал и, когда я разбудил его, принял не весьма любезно и попросил за-нять комнату маленькую, каковая просьба показывает не совсем высокую степень уважения к духовным лицам. Обедать дали пустые щи, крупник со снетками, соленый и невкусный, и гречневую кашу, квас (недурной), рюмку водки (с трудом найденную); после еще — стакан чаю с сахаром вприкуску. Комнаты — очень чисты, хотя мух и комаров — множество. Теперь — пятый час вечера в исходе; ямщик закладывает лошадей. Писанье на постоялине прекращается до благоприятного времени. Солнце опять выглянуло, пыль прибило, ехать будет хорошо, хотя ох какой труд — после чугунок и пароходов ездить в тарантасе по проселкам!
26 июня 1880. Четверг.
Из Ржева — домой, и дома
Рано утром ямщик, которому я сдан был, приехал, и я, напившись чаю из грязного чайника и стакана, отправился с ним. В седьмом часу были в Татеве, и здесь у усадьбы Рачинского, против сада, коренная лошадь с каким-то визгом разом повалилась и испустила пар. Отчаяние ямщика и помощь случившихся поблизости мужиков. Я поневоле увиделся с Сергеем Александровичем Рачинским, хотя намеревался заехать к нему на обратном пути. В его тарантасе отправился домой. Вид Березы — зеленая крыша церкви, красная крыша (очевидно, кабатчика) под селом... Дома застал племянника Александра и жену его, Марью Петровну. Отправился тотчас же на реку Березу смыть грязь дороги. На обратном пути встретился с отцом Василием Руженцевым, в рясе. После — свидание с сестрой; в церковь, где отец Василий пел «Исполла»; визит отцу Василию, Марфе Григорьевне — просвирне (которой дочь, Саша, живет гражданским браком с соседом женатым), Лариону Николаевичу и прочим; между прочим, — кабатчику с красной крышей, перекресту, эксплуатирующему Березу, и отказ сделать визит соседним мещанкам-содержанкам... Белиберда — в душе, белиберда — в людях кругом; одна природа искупала тоску и утешала злость; но люди мешали.
27 нюня 1880. Пятница.
В Березе и на дороге в Пустоподлесье
Утром, отслуживши Панихиду по отце и угостивши водкой причт, отправился в Пустоподлесье .<...>
28 июня 1880. Суббота.
В Пустоподлесье и в Березе
Рано утром осмотрел село; побыл на колокольне, где понял, что село — именно Пустоподлесье; в двух церквах — Холодной и Теплой — виделся с отцом Жемчужниковым; видимо, — с похмелья; обещался не обижать тетки и сваливал на дьякона; чрез минуту виделся с дьяконом, который сваливал на священника. Но огород тетке, кажется, дадут. Сын Анны Петровны, Александр, исключенный из училища, производит безотрадное впечатление. Другой сын, идиот Арсений, радостно гукал и усердно носил воду, а при отъезде выразил желание поцеловаться. Дорога обратно — такая же трудная. Покормили лошадей в Пониклях. Обед — хлеб с квасом. Поповны предложили бутылку браги. Домой вернулись далеко засветло. Купался, ел раков, пойманных племянником Иваном, гулял по полю и пепелищу дома. Переливы цветов по полям — чудные.
29 июня 1880. Воскресенье.
Праздник Святых Апостолов Петра и Павла.
В Березе
Утро — прелестнейшее. Утреню был в церкви. Служба — истовая. Пел по-прежнему на клиросе. После Утрени ходил купаться, где, между прочим, раздавил очки, служившие десять лет; вид Березы — чудный; зеркальная поверхность реки... В Обедне пели ученики — плохо. После Обедни понравились группы празднично разодетых крестьян и крестьянок. Сын отца Василия,
только что приехавший на каникулы, зазвал пить чай, где виделся с Василием Георгиевичем Вастеховским. После чаю — к нам, на поминки. Панихида и обед (сытный, но без вилок, ножей и тарелок). Я сидел голодный. После — купаться; в поле на жаре заснул; вечером с отцом Василием — на Гайдуново, к Анне Викторовне и Леонтию Иларионовичу Скрыдловым, согласно просьбе первой. Там — мать героя Скрыдлова с вскруженной головой и порядочное общество. Поболтали и чаю напились. Брат Анны Викторовны — несносный болтун. Прогулка на Бутрило- во, в дом Матвея Ивановича, сына Березк., и Пшени. Дома поменялись ролями. Вечером поговорил со своими и дал им малость на нужды. Поражает бескорыстие родных, везде только: «Не нужно — Вам самим нужно».30 июня 1880. Понедельник.
В Березе и на пути из нее
Утро — скучнейшее; сборы в дорогу; нужно бы выехать в восемь часов, а выехали в одиннадцать — благодаря «Лошадям овса нужно дать», «Еще не спеклось на дорогу». Попрощавшись со своими и всем селом (по домам), отправились, и часу во втором были в Татеве. Обед. Великолепный сад. Ожидание сбора учеников и прогулка по саду. Училище — действительно, образцовое. Прежде того — в церковь, где ученики пели Литию; в школе пели концерт, «Херувимскую» и прочее; точно, очарование — мужичонки, поющие труднейшую музыку... Скучная дорога и ночевка на постоялом, где жена — больна горячкой. Немного заснул на сене, на полу.
1 июля 1880. Вторник.
На пути в Ржев, и из Ржева — в Петербург
По ухабистой и пыльной дороге добрались в Ржев. Здесь — процессия (проводы Чудотворной Иконы Божией Матери в село); посмотрели; потом купили ножи, вилки, на сюртуки, к окнам и прочее. Останавливались на постоялине Морозова. В третьем часу — на станцию железной дороги. По ней — в Осташкове; здесь — ожидание почтового поезда. Теснота на поезде и — негде заснуть.
4 июля 1880. Пятница.
Санкт-Петербург
Скука и апатия весь день. Утром — Яков АПОЛЛОНОВИЧ Гиль- тебрандт и Дмитрий Александрович Резанов; проболтали до десяти часов. Потом — день, разнообразимый приходом случайно заходящих. В четыре часа был у Константина Петровича Победоносцева — не было дома, хотя вчера говорили, что в четыре часа будет. Возвращаясь, зашел в сапожный магазин выбрать сапоги; до Лавры доехал в дилижансе, читая дневные газеты. Отправился к отцу Иосифу, цензору; говорили об «Истории» Голубинского. Доложили, что меня ждут к отцу Александру, брату, что там студент один желает меня видеть. Оказался —• Плотников. Дай Бог ему. Весьма симпатичная личность. Очень не нравится мне только одно, что он в Казани до сих пор держит необъявленным свое поступление в Миссию. Что-то чуть-чуть иезуитское; дай Бог, чтобы это было простодушно русское, то есть человеку до сих пор совестно сказать: «Не хочу я служить здесь, хотя вы желаете»; словом, или чрезвычайно деликатное, или... По отправлении его к себе в гостиницу я сходил в баню, потом слушал из-за стены игру на пьянино.
5 июля 1880. Суббота.
Санкт-Петербург
Продолжается уже 22 октября, среда, 1880 года, на пути из Сингапура в Гонконг, на судне Tencer, Ocean Steam-Ship Со, капи-тан — Power. В Петербурге тогда просто опротивело вести дальше дневник — вечно одни и те же пошлые чувства недовольства собою и всем на свете, одна и та же суетня и одна и та же пустота. Собирался в дорогу. Укупоривал вещи, что из Москвы и Казани. Служил раз в Исаакиевском соборе Литургию; в Казанском — Молебен вместе с Высокопреосвященным Исидором, на Праздник Казанской Божией Матери; в Лаврском соборе — Акафист Успению в одну субботу. Был на обеде у Великой княгини Екатерины Михайловны в Ораниенбауме, представлялся Государю Императору в Царском Селе; покупал книги, иконы, хлопотал в Синоде (между прочим об Архимандритстве отца Анатолия, о прогонах и подъемных отцу Димитрию). Между тем к Плотникову приехали мать и сестра и отговорили его ехать в Японию; видимо, стал колебаться; я подал в Синод, чтобы остановили дело о производстве его в члены Миссии. Просился один из Лавры учителем пения, но тоже потом стал колебаться, и оставлен. Митрополит Исидор все время был чрезвычайно ласков и заботлив — точно отец родной о чаде, заботился о Миссии, обер-прокурор Константин Петрович Победоносцев тоже весьма просто и ласково делал для Миссии в Синоде все, что нужно. Собирался первого августа выехать из Петербурга; потом — десятого; наконец, пятнадцатого, отслуживши Обедню в Крестовой церкви вместе с Высокопреосвященным Исидором и напутствованный им, после обеда у него, иконою Покрова Божией Матери, с вечерним поездом отправился в Москву. Благословляя иконой, Митрополит сказал: «Искренно желаю, чтобы Покров Божией Матери был над Японскою Церковью». Дал потом трость, принесенную ему кем-то из Иерусалима. Когда я, откланиваясь, сказал, что даст Бог, чрез десять лет буду иметь счастие опять увидеть его, он промолвил: «Нет уж, мне не дожить; а услышите, что помер, — отслужите панихидку ». Это были последние слова его. И в самом деле, едва ли уже мне услышать что-либо лично из его уст — ему восемьдесят два года. И при таких летах — такая деятельность, бодрость, свежесть. Вот с кого брать пример! С Ольгой Евфимовной Путятиной простился в их квартире, она больна была и грустно-грустно расставалась; у них такое домашнее несчастие еще — болезнь графа Евгения. На железную дорогу провожали отцы сотрудники, Варвара Александровна Иордан, племянник Сережа, брат отца Димитрия — Дионисий Смирнов. Шестнадцатого августа был в Москве, опять на Саввинском Подворье. Преосвященный Алексий принял ласково и сказал, что нужно сегодня же побыть у Митрополита Макария: «Он»-де «пеняет, отчего тогда, пред отъездом из Москвы, не по-был у него» (а он тогда был в Троицко-Сергиевой Лавре). Отправился я в Черкизово. И вот-то попал на сцену! Давно уже со мной никто так не говорил. Митрополит Макарий как раскричался на меня! И за что же? Мое письмо из Петербурга, в котором я извещал, каким путем пересылать в Японию деньги, обещанные им на Миссию, он принял за настойчивое требование этих денег: «Ко мне»-де «никто так не пишет!» Ну и мелочен же он! Правда, должно быть, что, кто повыше, перед теми он угодничает до невероятности. Взял я в Москве Святого Мира и частиц Святых Мощей, для чего нужно было подавать прошение в «Московскую Святейшего Правительствующего Синода Консисторию», купил атласу на сто антиминсов и попросил в Синодальной типографии отпечатать их — без надписей на русском языке, а с пробелами. Федор Николаевич Самойлов еще на Миссию пожертвовал десять тысяч рублей, которые и посланы были мною в Хозяйственное Управление на хранение. Еще набралось и пожертвований вещами немало, так что двенадцать ящиков пришлось отослать в Петербург отцу Федору для пересылки оттуда в Японию.
15 сентября 1880
Прибыли в Константинополь. Отправились в Буюк-дере, к отцу Смарагду. Вечером я обедал у посла Новикова. Вместо приветливости Посол за столом стал подсмеиваться. Ночевал у отца Смарагда. Назавтра осмотрели Святую Софию и — на судно, а часа в четыре <следующего дня отправились из Константинополя>.
16 сентября 1880
Отправились из Константинополя дальше. В Дарданелльском проливе видели наш новый пароход Добровольного Флота, не пропускаемый турками, так как имеет военную конструкцию (таран). Заходили в Смирну, где осмотрели старую крепость на горе, место мученичества Святого Поликарпа, и две греческие церкви.
20 сентября 1880
Пришли в Александрию и, не сходя на берег, тотчас же перебрались на другое судно «Общества Пароходства и Торговли», отходившее в Порт-Саид.
23 сентября 1880
Отправились по каналу. Превосходная погода, интересные ландшафты, множество миражей: налево будто вода и острова, направо — озеро с лодками, точно чайки, и бесчисленным множеством птиц. Встречи с пароходами и остановки. Ночевали на якоре у Измаилии и назавтра <пришли в Суэц>.
24 сентября 1880