Дневники 1870-1911 гг.
Шрифт:
О. Андроник пишет тревожное письмо из Оосака: «болеет, скучает по России, сомневается, была ли воля Божия на его приезд в Японию; закрадывается мысль об отъезде». Избави Бог! Вероятно, не освоился еще со здешним климатом, да и диавол подбивает. <...>
5 (17) октября 1898. Понедельник
Японский праздник осенней жатвы; классов не было; день превосходный, теплый, солнечный. <...>
13 (25) октября 1898. Вторник
Учитель гимнастики Курата Павел приходил принять благословение; на днях крестился в церкви Коодзимауи [?], наставленный в учении катехизатором Николаем... говорит, что чувствует себя вполне счастливым, и это видно по его лицу и всем его речам. Это радостное, просветленное состояние духа — обычное явление у всех новых христиан по принятии крещения; не явное ли это чудо благодати Божией? Не то же ли, что у нашего Св. Кн. Владимира: «Теперь-то я [увидел] Бога истинного»? Жаль, что потом часто это праздничное состояние души
18 октября (9 ноября) 1898. Среда
<...> До сих пор у нас с Накаем при переводе возникают грамматические споры. Странное явление, и нигде нет его как здесь: Накай считается одним из очень ученых людей, но не установлен в принципах своей грамматики, да так, что постоянно у нас меняются правила: что считалось правильным год, даже полгода тому назад, потом херится и изгоняется как неправильное. Почему?
— Грамматика так велит.
— Отчего же она давеча это не велела?
Накай молча улыбается или супится на это.
Я должен перечитать накопившиеся в последние два десятилетия японские новосочиненные грамматики, что и начал сегодня.
25 октября (6 ноября) 1898. Воскресенье
<...> Mr. Jefferys не упустил случая польстить:
— Я думаю, что Япония будет православной.
— Почему же вы так думаете?
— Потому что японцы — большие патриоты, а у православных портрет императора всегда следует за иконой Спасителя и Богородицы.
— Огляните мою комнату, — где же портрет императора? И т. д. Я удивился, что даже Jefferys... и тот безнадежно заражен предрассудком о нашей царелатрии . <...>
10 (22) декабря 1898. Четверг
<...> О. Архим. Сергий принес для прочтения письмо Епископа Антония (Храповицкого), ректора Казанской Дух. Академии, в котором изложено завещание ему недавно умершего епископа Михаила (Грибановского). Главная мысль в завещании: «Установить Церковь на канонических началах». Но теперь Церковь разве сдвинута с них? Если да, то как остается православною? Нет, твердо стоит она, непобедима даже и для «адских врат». — Разумеют эти... мечтатели и пессимисты, вероятно, возврат к патриаршеству. Но это невозможно и не нужно. Будто патриаршество — канонизм? Но его не было при Апостолах и в первые века. Явилось оно как необходимое, но не как непременное, — иначе не позволили бы Восточные Патриархи учреждения у нас Св. Синода. И Синод был, действительно, своевременно учрежден. Одного лица было недостаточно для управления всею Церковью. Не сошлются ли на Папу? Но там не Папа управляет, а целая система; попробовал бы Папа не подчиниться этой системе, он бы тотчас и в Папах не оказался. У нас при царе Алексее и Николае разве система была? И Никон разве хорош был? В отношении к царю он, наверное, и м. б. оправдан, хоть с натяжками, в отношении же к Церкви никак. И разве желательно повторение подобного самодурства, соединенного с расстройством Церкви? Потому Петр был мудр, позаботившись об уничтожении единоначалия в общем управлении всей Церкви. — Но ныне пришло время продолжить преобразования в церковном управлении, нисколько не нарушая канонов. Как? Господь знает как! Но нынешнего Синода недостаточно для доброго управления Церкви — это очевидно. Истинная Христ. Церковь должна радеть о просвещении язычников христианством, но кто же в Синоде озабочен этим? Никто, и идет это дело плохо. Правосл. Церковь должна простереть руку к тянущимся к ней старокатоликам и лучшей части протестантства, но кто же хочет этого? <...> Церковь должна усилить учительство ввиду удушающего невежества и суеверия народа — но Дух. Учебной Комиссии разве достаточно для этого? Итак, что же делать? По-моему, собрать Собор всех правосл. российских епископов и определить на нем:
1. Синод сделать состоящим не из переменных епископов, а из постоянных членов. Куда епископам епархий заседать в Синоде, когда у них целый воз собственных дел? Оттого и епархии терпят от недосмотра, и вся Церковь от недогляда. Не смущаться тем, что епископы — члены Синода не будут именоваться по епархиям, которых у них не будет. <„.>
2. Епископы члены Синода, д. б. избраны всею Церковью и д. б. избраны для сего мудрейшие между ними, заметные как путные администраторы. Цвет ума, сил... должен стать во главе Церкви. Царь, разумеется, на это с радостью пойдет, — нужно только разумно представить ему это. Какой же у нас царь был против Церкви или не позволил что доброе в Церкви?
3. Прилично быть столичному Митрополиту председателем Синода, но тогда у него должны быть три викария для ведения епархиальных дел, чтоб от занятий его Синод, делами не было ущерба его епархии.
4. Общее заседание всех членов Синода для вершения особенно важных дел должно быть в определенные дни.
Но [пункт] 5. 12 членов Синода д. б. разделены по крайней мере на четыре части: 1. Три человека для ведения текущих дел Русской Церкви. 2. Три — для ведения миссионерства внутреннего — среди раскольников, инославных, буддистов и магометан в пределах России. 3. Три для управления миссионерства заграничного — среди
католиков, старокатоликов и протестантов в Европе и Америке, и язычников в Азии и проч. 4. Три для ведения просветительной части среди православных (того, чем теперь заведует Дух. Учеб. Управление). Должны быть четыре присутств. места и канцелярии, с нужным только числом чиновников. <.„> Хотя бы в этом роде. Против канонов — ничего, а улучшение было бы значительное.21 декабря 1898 (2 января 1899). Понедельник
После обедни сделал визиты: амер. епископу McKim'y» амер. епископ, миссионеру Gardner'y, дочка которого приводила потом к епископу Шершевскому. Сей последний — замечательная личность. Родом — русский еврей, из Литвы; 22-х лет в 1852 году эмигрировал из России, сделался протестантом, миссионером, епископом в Китае; хорошо там потрудился; перевел Библию на мандаринский китайский язык, экземпляр которой и мне подарил еще в 1875 г., когда посетил меня здесь, на Суругадае. Солнечный удар в Китае сделал его паралитиком, но он не потерял духа; живя в Америке, перевел вновь Новый Завет на китайский язык; для отпечатания его прибыл в Токио и Новый Завет напечатал; экземпляр его прислан ко мне, и мы с Накаем постоянно, при нужде, справляемся с ним; это действительно лучший из переводов Нового Завета! Ныне трудится над изданием Ветхого Завета, который переведен им с еврейского. <...> Сидит в кресле, руками владеет не свободно, языком тоже, хотя можно понять все, что он говорит. Наружностью похож на раввина, сед, весьма почтенен, с окладистою бородой. Перевод пишет посредством пишущей машины. <.„> Переписчики потом начертывают кит. письменами; удивительно хорошо знает кит. язык, если правда, что в Америке у него помощников из китайцев не было, а сам он один делал свой перевод. <...> Обрадовался моему искреннему участию в его деле; показывал все свои рукописи. Да поможет Господь старцу окончить его издание Ветх. Завета!
23 декабря 1898 (4 января 1899). Среда
Между сегодняшними посетителями был, как значится на карточке: The Rev. Charles F. Sweet, professor of Dogmatic Theology in Trinity Divinity School, Tsukiji. <...> Начался обычный пустой... разговор, перешедший мало-помалу в серьезный.
— Вы, епископалы (говорю я), находите и в нашей Церкви будто бы повреждение и такие пункты учения, которые, по-ваше-му, следовало бы отбросить. Но что же? — скажите. Ни единым догматом, ни единой чертой в догмате мы не можем поступиться, так как все, что мы содержим до йоты, — Божие учение, Божий смысл и внушение, данные роду человеческому для спасения. На второстепенных же пред метах в области религии, на некоторых обычаях и обрядах мы не настаиваем. Вы можете <...> употреблять при Богослужении орган и проч. под. Но в главном, в догматах, вы должны восполнить то, что утеряли, а не мы бросить то, что крепко держим, — иначе мы никогда не можем соединиться.
— Что восполнить? — спрашивает.
— Возьмите, для примера, хоть учение о Таинствах. У нас 7 Таинств, у вас 2. <.„> У вас принято учить, что и у вас 7 Таинств, — только 2 более важные, а остальные 5 не столь важны. Какая путаница в понятиях! Вы благодать Божию точно воду стаканами хотите распределять: туда мы большой стакан, сюда — малый. Не то у нас: со вершенно ясное и определенное понятие: благодать, сообщаемая чрез Таинства, — единая, неделимая, непосредственная сила... Божия, непременно ниспосылаемая и действующая, — только у недостаточных к осуждению их («и суд себе яст и пиет, не рассуждая Тела Господня...»), а у достойных к спасению их и чрез них других. В этом смысле Таинство резко отличается от обряда. У нас на Крещение будет водоосвящение; с верою пьющий воду может исцелиться от болезни... неверующий же не получит никакой благодати от воды, она и не будет даруема пьющему св. воду как простую. В Таинстве же благодать непременно присутствует и даруется, почему и осуждение изречено пренебрегающему сим даром, — итак, восполните учение о семи Таинствах.
— И у нас благодать сообщается во всех 7 Таинствах, однако крещение и евхаристию мы называем более важными потому, что они всем нужны для спасения, тогда как прочие таинства не всеобщи.
— Таинство священства вы называете невсеобщим, стало быть, не столь важным; но без священства разве может быть со-вершаема евхаристия? Не в основании ли оно самых всеобщих и, стало быть, не самое важное?
И т. д. Разговор длился более часа. В продолжение его Свит... стал утирать слезы, причем говорил:
— Скажи мне православный священник или епископ, что я не имею благодати священства, я завтра же приду к вам и попрошу принять меня. Один из моих друзей в Америке ушел в католичество, но я удержался именно потому, что твердо убежден, что я настоящий священник; потеряй я это убеждение, я сейчас же перейду к вам.
Я удержался обратить к нему прямой зов. Если Богу угодно, благодать призовет его. Приди он завтра и скажи: примите меня в лоно вашей Церкви, конечно, я тотчас же сделаю это. Но воспользоваться тем, что человек расчувствовался, и тотчас на-кинуть на него сеть, — как-то уж слишком по-католически, — претит душе. <...>