Дневники безработного

Кейта с уважением посмотрел на него:

— Для человека, который занимается всего ничего, ты понимаешь суть серфинга очень глубоко.

— У меня был хороший учитель, — Хироши улыбнулся в ответ.

Они закончили убирать снаряжение, и Кейта предложил сделать перерыв перед следующим занятием, которое было запланировано на послеобеденное время. Они направились к небольшому пляжному кафе Акико, где с недавних пор работающий Такео, бывший шеф-повар из Токио, теперь готовил лучшие рыбные тако на побережье

Сидя за деревянным столиком с видом на океан, наслаждаясь свежайшими морепродуктами и холодным зелёным чаем, Хироши вдруг осознал, насколько изменилась его жизнь за эти месяцы. Раньше обед означал быстрый перекус за рабочим столом, часто всухомятку, с глазами, прикованными к экрану. Теперь это был момент, когда можно насладиться вкусом пищи, компанией друга, видом на бескрайнюю синеву океана.

— О чём задумался? — спросил Кейта, заметив его отстранённый взгляд.

— О том, как всё изменилось, — ответил Хироши. — Знаешь, в день, когда я впервые приехал сюда, я был совершенно потерян. Я потерял работу, потерял направление, потерял... себя, наверное. — Он сделал глоток чая, глядя на горизонт, где небо сливалось с океаном в единой синеве. — А сейчас... сейчас я чувствую, что нашёл что-то гораздо более ценное, чем то, что потерял.

Кейта кивнул, понимающе улыбаясь.

— Помнишь, что я сказал тебе в тот первый день? Первое падение — как первый поцелуй, его всегда помнишь! Давай ещё раз!

— Да, — улыбнулся он. — И ты был прав.

Глава 16. Оттенки моря

— Нет, не так резко, — мягко поправила Мидори, наблюдая за движениями Хироши. — Волна не обрывается внезапно. Она плавно переходит в пену, растворяется... вот так.

Она накрыла его руку своей, направляя кисть по бумаге в плавном, текучем движении. Хироши почувствовал теплоту её ладони и едва заметный аромат масляных красок, которым, казалось, были навсегда пропитаны её пальцы.

Они сидели на небольшом деревянном помосте, который местные художники построили несколько лет назад на скалистом выступе, нависающем над океаном. Отсюда открывался идеальный вид на бухту — безграничное синее пространство, обрамлённое изгибом берега и скалистыми утёсами вдалеке. Место, которое Мидори называла своей «естественной студией».

— Смотри внимательнее, — говорила она, указывая на линию горизонта. — Океан никогда не бывает одного цвета. Видишь, как он меняется от берега к горизонту? От бирюзового у песка до глубокого индиго вдали, с вкраплениями изумрудного там, где солнечный свет преломляется по-особенному.

Хироши смотрел, как она смешивает краски на палитре, создавая оттенки, которых, казалось, не могло существовать в природе — и всё же они точно совпадали с теми, что он видел перед собой в живом, дышащем океане.

— Когда я впервые начала рисовать, — продолжала Мидори, не отрывая взгляда от своего холста, — я злилась на себя за неспособность передать всё это богатство. Мой океан выглядел плоским, безжизненным. Мне потребовались годы, чтобы понять, что дело не в технике или таланте. Дело в том, чтобы научиться по-настоящему видеть.

— Видеть? — переспросил Хироши, отвлекаясь от своего несовершенного наброска.

— Да, — она улыбнулась, и в уголках её глаз собрались тонкие лучики морщинок — следы многих часов, проведённых на солнце с прищуренным от яркого света взглядом. — Большинство людей смотрят, но не видят. Когда ты спрашиваешь их, какого цвета океан, они отвечают «синее». Но посмотри сам — сколько оттенков синего перед нами? Десятки! И не только синего — там есть и зелёный, и серый, и даже фиолетовый, если знать, куда смотреть.

Хироши посмотрел на океан новыми глазами, пытаясь увидеть то, что видела она. И действительно — то, что он всегда воспринимал как однородную синюю массу, теперь представало перед ним как живая, дышащая палитра цветов, постоянно меняющаяся с каждым движением волн, с каждым проплывающим облаком.

— А теперь небо, — Мидори указала кистью вверх. — Люди думают, что небо просто голубое. Но посмотри на этот градиент — от почти белого у горизонта до насыщенного кобальтового в зените. А облака? Они не белые, как многие думают. В них есть оттенки розового, жёлтого, серого...

Она говорила с таким воодушевлением, что Хироши невольно улыбнулся. Её страсть была заразительной. В эти моменты Мидори словно преображалась — её обычно спокойное лицо оживлялось, глаза сверкали, руки двигались в такт словам, как будто она дирижировала невидимым оркестром цветов и форм.

— Знаешь, почему я выбрала живопись? — спросила она, делая точный, уверенный мазок на своём холсте. — Потому что это единственный способ для меня по-настоящему увидеть мир. Когда я рисую что-то, я вынуждена изучать это до мельчайших деталей, понимать его структуру, его свет и тени, его суть. Это как медитация — полное присутствие в моменте.

Хироши понимающе кивнул. Он чувствовал нечто подобное, когда был на доске, скользя по волне — то же полное погружение в настоящий момент, то же обострённое восприятие мельчайших деталей: изменения в наклоне волны, движения воды под доской, дуновения ветра на коже.

— Попробуй ещё раз, — предложила Мидори, возвращаясь к его наброску. — Но сначала просто посмотри. Не думай о технике, не беспокойся о результате. Просто впитывай то, что видишь.

Хироши сделал глубокий вдох и сосредоточился на пейзаже перед ним. Волны, накатывающие на берег в ритмичном, почти гипнотическом танце. Игра света на их гребнях. Мягкие переходы цветов от берега к горизонту. Чайки, парящие над водой, их белые крылья, кажущиеся почти серебряными на фоне глубокой синевы.

Когда он снова взялся за кисть, что-то изменилось. Его рука двигалась более уверенно, более свободно. Он перестал беспокоиться о правильности техники и позволил себе просто передать то, что чувствовал, глядя на океан.

— Вот так, — одобрительно кивнула Мидори, наблюдая за его работой. — Ты начинаешь понимать.

Они провели так несколько часов, рисуя бок о бок, иногда разговаривая, иногда просто молча наслаждаясь компанией друг друга и величественным видом. Солнце медленно двигалось по небу, меняя освещение, добавляя новые оттенки и текстуры к их объекту изучения.

К концу сессии Хироши создал нечто, что, хотя и не могло сравниться с работой Мидори, всё же удивило его самого. На его бумаге был не просто примитивный набросок моря — там было что-то от настоящего океана, его глубины, его движения, его жизни.

— Это... неплохо для первого раза, — сказал он, разглядывая свою работу с некоторым удивлением.

— Это больше, чем неплохо, — Мидори наклонилась ближе, изучая его рисунок. Её волосы, выбившиеся из небрежного пучка, почти касались его щеки. — Ты уловил самое важное — дух океана. Техника придёт с практикой, но способность видеть и чувствовать — это то, чему нельзя научить. Это либо есть, либо нет.