Дневники безработного

— Токео-сан всегда был таким, — задумчиво сказала Мидори. — Я помню, он никогда не говорил о философии или экологии, но в том, как он относился к каждому ингредиенту, как благодарил рыбаков, приносивших утренний улов, как использовал все части рыбы без отходов — во всём этом была глубокая мудрость и уважение к природе.

Хироши кивнул. Токео-сан, с его обветренным лицом, мозолистыми руками и немногословностью, казался воплощением той самой связи с природой и традициями, о сохранении которой они все сейчас заботились.

Мидори мягко сжала его руку.

— Он бы гордился тем, что мы делаем, — сказала она вспоминая о Джине, но так же эти слова относились и к каждому кто передал им свои знания, свою любовь к этому месту, свое понимание гармонии между человеком и природой.

Они сидели в тишине, наблюдая, как последние лучи солнца исчезают за горизонтом, уступая место звездам, которые одна за другой появлялись на темнеющем небе. Впереди был новый день, новые вызовы и новые возможности, но сейчас был момент покоя — подобный тому краткому мгновению, когда волна достигает своего пика перед тем, как начать новое движение.

Глава 30. Сезоны души оживают

Выставочный зал галереи "Хамамори" представлял собой светлое помещение с высокими потолками и большими окнами, выходящими на океан. Стены, выкрашенные в нейтральный белый цвет, позволяли работам Мидори говорить самим за себя. Каждая картина серии "Сезоны души" была размещена таким образом, чтобы создать плавный переход от зимы к весне, от весны к лету, от лета к осени, и снова к зиме — бесконечный цикл, как сама жизнь.

Мидори нервно оглядывала зал в последний раз перед официальным открытием. Она поправила табличку с описанием под одной из картин, переместила цветочную композицию на несколько сантиметров вправо и в сотый раз проверила, ровно ли висят все работы.

— Всё идеально, — мягко сказал Хироши, наблюдая за её хлопотами. — Правда, Мидори. Это лучшая выставка, которую я когда-либо видел.

Она благодарно улыбнулась, но в её глазах всё ещё читалось беспокойство.

— Я знаю, что это глупо, но я не могу не волноваться. Вдруг никто не придёт? Или придут, но им не понравится? Или...

Хироши взял её за руки, останавливая поток тревожных мыслей.

— Послушай. Даже если придёт всего один человек, и этот человек — я, это уже будет успех. Потому что эти картины тронули мою душу так глубоко, как ничто другое.

Мидори сжала его руки и глубоко вздохнула.

— Ты прав. Я создавала эти работы не для публики или критиков, а потому что не могла не создавать их. Они — часть моего пути, моих переживаний. И если они найдут отклик хоть в одном сердце, значит, всё было не зря.

Часы показывали 17:55, до официального открытия оставалось пять минут. Куратор галереи, пожилая женщина с элегантно собранными в пучок седыми волосами, подошла к ним с тёплой улыбкой.

— Мидори-сан, всё готово. Мы можем открывать двери, как только вы будете готовы.

Мидори кивнула, делая ещё один глубокий вдох.

— Я готова.

Куратор удалилась к входу, а Хироши нежно поцеловал Мидори в щёку.

— Я буду рядом, — тихо сказал он. — Весь вечер.

Она благодарно улыбнулась и заняла своё место у центральной работы серии — "Лето души", яркого, полного жизни пейзажа, где переплетались оттенки синего, золотого и изумрудного, создавая ощущение полуденного зноя и бесконечных возможностей.

Двери открылись ровно в шесть часов вечера. Прошло пять минут. Десять. Пятнадцать. Никто не входил. Хироши видел, как лицо Мидори постепенно теряет уверенность, хотя она и пыталась это скрыть, разговаривая с куратором о технических деталях экспозиции.

Двадцать минут. Всё ещё никого. Мидори украдкой бросила взгляд на часы, и Хироши заметил, как её плечи слегка опустились.

И вдруг входные двери распахнулись с таким шумом, что все вздрогнули. В галерею буквально ворвалась целая группа людей во главе с Кейтой и Акико.

— Извините за опоздание! — громогласно объявил Кейта. — Мы застряли на дороге, когда помогали старику Ямамото, у которого заглохла машина. А потом ещё пришлось заехать за Такеши-саном, который настоял на том, чтобы надеть свой лучший костюм!

За ними следовали Акира и Нао, одетые с безупречной элегантностью, Такео с корзиной, накрытой клетчатым полотенцем, Харука и Юки с букетами полевых цветов, Айко, энергично щёлкающая фотоаппаратом, и даже Изаму с Рей, несмотря на то, что они были заняты ремонтом гостевого дома.

Последним в зал степенно вошёл Такеши-сан, действительно одетый в старомодный, но идеально выглаженный тёмный костюм, который, казалось, помнил ещё эпоху Сёва.

Глаза Мидори расширились от удивления и немедленно наполнились слезами благодарности. Хироши почувствовал, как его собственное сердце переполняется теплом при виде всех этих людей, которые за такой короткий срок стали их настоящей семьёй.

— Вы все пришли, — выдохнула Мидори, не в силах скрыть волнение.

— Конечно, пришли! — воскликнула Акико, обнимая подругу. — Мы бы ни за что на свете это не пропустили!

— У меня даже кафе сегодня закрыто раньше обычного, — добавила она с улыбкой.

— А я отложил важный звонок с инвесторами, — подмигнул Акира.

— А мы с сестрой перенесли занятия йогой, — сказала Харука, протягивая Мидори свой букет.

Такео торжественно снял полотенце с корзины, демонстрируя изысканные закуски, специально приготовленные для этого вечера.

— Я сделал эти маленькие канапе с морскими водорослями, вдохновившись цветами на твоих картинах, Мидори, — гордо объявил он.

— А я принёс саке, — добавил Такеши-сан, доставая из внутреннего кармана пиджака небольшую, но явно дорогую бутылку. — Это особый сорт, который мой отец обычно подавал только в самых торжественных случаях.

Мидори была настолько тронута, что не могла произнести ни слова. Она просто стояла, окружённая друзьями, и её глаза говорили громче любых слов.

Куратор галереи, мягко улыбаясь, подошла к группе.

— Может быть, художница проведёт для своих друзей небольшую экскурсию по выставке?

Мидори кивнула, быстро вытирая непрошеную слезу, и жестом пригласила всех следовать за собой.

Они начали с "Зимы души" — тёмной, штормовой картины, где огромные волны вздымались к небу, грозя поглотить маленькую лодку, едва различимую среди бушующей стихии. Но в самом центре композиции, сквозь разрыв в тучах, пробивался тонкий луч света, обещая, что даже самая суровая зима не длится вечно.

— Это было моё состояние после смерти Джина, — тихо объяснила Мидори. — Когда кажется, что вокруг только тьма и холод, но где-то глубоко внутри знаешь, что свет всё ещё существует.