До белого каления

– Нашу сделку я бы хотел оформить через три дня, - сказал мужчина, проверив правильность заполнения документа и положив его на небольшой откидной столик.

Пэдди насторожилась.

– Вы оставите нам залог?

Незнакомец не стал отвечать на вопрос. Вместо этого, чем он потряс обоих, сунул руку во внутренний карман пиджака и вынул толстую пачку банкнот достоинством в сто тысяч лир. Отсчитав сто банковских билетов, мужчина положил их на стол.

– Но сделку мы зарегистрируем через три дня, - сказал этот странный человек.

Тут впервые в разговор вступил Уолли:

– Что-то, мужик, больно уж ты доверчивый! А если мы возьмем и свалим с твоими деньгами?

Кризи мягко сказал:

– Я бы себя доверчивым никак не назвал.

Уолли взглянул в щелочки его глаз, прикрытых тяжелыми веками. Потом, чтобы разрядить неловкость, он вынул из холодильника еще три бутылочки пива. Напряжение рассеялось, и Пэдди спросила:

– Вы хотите взять машину прямо сейчас?

Кризи отрицательно мотнул головой и вынул из кармана карту Рима с подробным планом автомобильных магистралей. Он указал на помеченную крестиком точку, расположенную сразу же за выездом из города около восточной автострады.

– Здесь, около Монте Антенне, есть лагерь для автотуристов. Я бы хотел взять машину там в первой половине дня, если, конечно, вас это устроит.

Пэдди кивнула.

– Нам так будет даже удобнее, потому что за это время мы успеем сдать свои вещи в камеру хранения на вокзале.

– Куда вы потом собираетесь ехать? - спросил Кризи.

– В Бриндизи, - ответила Пэдди. - Оттуда отходит паром в Грецию.

Кризи выпил глоток пива и задумчиво оглядел небольшое, но удобно обустроенное помещение. Потом внимательно посмотрел на австралийцев и сказал:

– Я сам собираюсь на юг. Если хотите, я бы мог вас подбросить - так было бы меньше лишних хлопот.

Обсудив это предложение, они сочли, что в нем есть свой смысл. Кризи сказал им, что особой спешки у него нет, он планирует растянуть эту поездку дня на три-четыре. После того как вопрос о совместном путешествии был решен положительно, Кризи предложил оформить сделку купли-продажи в Бриндизи.

Чтобы отпраздновать покупку машины и подкрепиться - уже подошло время обеда - Пэдди открыла несколько банок с консервами и приготовила еду, а Уолли откупорил еще три бутылочки пива.

Когда Кризи ушел, Пэдди заметила:

– Он не француз, а американец.

– Откуда ты знаешь? - спросил Уолли.

– Я поняла это по тому, как он ест. Так едят только американцы.

Уолли недоверчиво на нее посмотрел, но она твердо стояла на своем.

– Они держат нож и вилку, как все нормальные люди, но, разрезав мясо на куски, кладут нож на стол, а вилку берут в правую руку. Это очень неудобно. И тем не менее все они так поступают.

– Ну и что из этого?

– Ничего, просто он не француз.

– Думаешь, с ним все в порядке? Он нам совершенно ничего не оставил ни адреса, ни телефона. Просто попрощался и ушел.

Пэдди пожала плечами.

– Но деньги ведь он оставил. - Она, задумавшись, замолчала. - Он, конечно, не тот, за кого себя выдает, но сейчас многие так делают.

– Крутой малый, - сказал Уолли с улыбкой. - Господи, да он даже больше тебя!

Пэдди усмехнулась в ответ и снова задумалась.

– А мне он ведь понравился, - сказала она после паузы. - Не суетится по-пустому, зря слов на ветер не бросает. Поживем - увидим.

* * *

Ковбой сел на твердую скамью. Когда он еще только начинал работу священника, ему нравилось исповедовать - конечно, ему рассказывали совсем не то, что епископу, но это тем не менее вносило некоторое разнообразие в монотонность его будней. Теперь он стал старше, и эта процедура все больше его утомляла. Может быть, в крупных городах грехи интереснее, но здесь, в селении Надур на острове Гоцо, он без труда мог предсказать любое прегрешение почти каждого прихожанина его церкви. Конечно, у старика Салву изобретательное и живое воображение, но со временем и его выдумки стали предсказуемыми.

Мягко прошуршала штора, и сквозь мелкое сито решетки исповедальни донесся голос Лауры Шкембри.

– Прости меня, отец, ибо я согрешила.

Ковбой подался вперед.

– В чем твой проступок?

Последовал список незначительных прегрешений, которые он, как обычно, отпустил и откинулся на спинку стула в ожидании следующего посетителя.

Однако женщина из исповедальни не вышла - шороха шторы он не услышал, вместо него донесся ее вздох.

– Ты еще в чем-то хотела покаяться?

– Прости ей, отец мой. Моя дочь согрешила.

– Тогда она должна прийти ко мне и исповедаться.

Заведенный порядок был нарушен.

Дочь Шкембри оставалась для Ковбоя загадкой. Она каждое утро приходила к ранней мессе, чего никогда раньше не делала, но ни разу не вошла в исповедальню. И тем не менее молилась она последнее время в храме каждый день.

– Ты не можешь получить отпущение чужих грехов.

По другую сторону решетки снова раздался тихий голос:

– Я не прошу тебя отпустить мне ее грехи - мне нужен твой совет.

Дело приняло совсем странный оборот.

За все годы, что он был священником приходской церкви Надура, Лаура Шкембри никогда не обращалась к нему за советом, наоборот, нередко сама подсказывала ему, как лучше поступить в деликатной или сложной ситуации, особенно когда он только начинал свою работу. Лаура была совсем не из тех людей, которые испытывают перед рясой священника благоговейный трепет. Вопрос ее озадачил Ковбоя: дать совет в отношении Нади, скорее всего, будет нелегко.

– Она беременна.

Опасения его оправдались. Теперь вздохнул священник. Вот уж поистине путь этой женщины по жизни усеян терниями!

– От американца?

– Больше не от кого. Легкомысленной и неразборчивой в связях ее никак не назовешь.

Он почувствовал в ответе Лауры вызов, хотя прозвучал он скорее как извинение. Уняв звучавшее в голосе раздражение, Ковбой спокойным тоном спросил:

– Какого же совета ты ждешь от меня?

Он почувствовал, что напряжение женщины спало.

– Надя ничего не сказала об этом Кризи и нам с Полом запретила ему говорить. В этом часть ее греха. Она хотела зачать от него дитя, но использовала его для этого лишь как производителя.