Дочь Востока. Автобиография

поднимает на ноги. Шатаясь, бреду к сумке, забираю тетрадку, сжигаю ее в туалете. Проходит около часа, надзирательница возвращается с полицейским:

— Ваша сестра вам что-то передала. Где это?

Значит, они воображают, что тетрадку оставила мне Санам.

— Не имею представления, о чем вы…

— Неправда!

Они перерыли сумку, обыскали все, что можно обыскать, ничего не нашли и ушли, страшно разозлившись.

— Быстро вставайте, поднимайтесь! — враз закричали утром две надзирательницы.

Я чувствую себя не лучшим образом.

— Врач сказал, что мне сорок восемь часов нельзя вставать, — пытаюсь я протестовать. Но они не слушают, швыряют мои вещи в сумку.

Меня суют в машину, затем в самолет. Волнами накатывает тьма, голоса звучат откуда-то издали. Нет, не хочу тонуть в беспамятстве, не хочу… Но тьма затопила меня, и лишь через несколько часов я пришла в сознание, уже в моей клетке в Суккуре. Снова голоса.

— Жива.

— Нельзя было ее перемещать так сразу.

Снова погружаюсь во тьму, но на этот раз не столь мучительно. Выжила.

Я еще не знала, насколько мне повезло. Джам Садык Али, бывший министр правительства ПНП, живущий в изгнании в Лондоне, через несколько лет рассказал мне, как получил из Пакистана отчаянный звонок, когда меня направили в больницу.

— Сделайте что-нибудь, они убьют ее на операционном столе!

Он тут же устроил пресс-конференцию и рассказал об опасности, угрожающей моей жизни, нанеся таким образом упреждающий удар по режиму.

Поправлялась я медленно, несколько недель оставалась вялой, неподвижной, не хотелось ничего: ни есть, ни ходить, ни жить. Младший надзирательский состав не скрывал своей симпатии. Они снабдили меня ручкой и тетрадкой, пронесли несколько экземпляров журнала «Ньюсуик». Однажды я даже получила свежие фрукты. Много времени я проводила, записывая в тетрадке свои впечатления от прочитанного о происходящем за стенами тюрьмы. Писала я в тетрадке, на страницах журналов, на любом клочке бумаги. Вечером надзирательницы забирали тетрадку и журналы, чтобы их не обнаружили при возможном неожиданном обыске — в таком случае они потеряли бы работу, — утром приносили обратно.

Отрывки из дневника:

20 апреля 1981 года. Издающийся на урду официоз «Джанг» подал на первой полосе сообщение об интервью Би-би-си. Мир Муртаза Бхутто якобы признал, что находился в Кабуле во время угона самолета, но заявил, что не имел представления о происшествии до момента появления обще доступной информации о нем. Мир Муртаза сказал, что его оставшиеся в Пакистане мать и сестра не давали согласия на создание организации алъ-Зулъфикар. С Пакистанской на родной партией он не сотрудничает и контактов с сестрой и матерью не поддерживает.

21 апреля. «Дон» пишет, ссылаясь на радио Австралии, что Мир сообщил недавно в Бомбее, что его организация алъ-Зулъфикар, известная также как Пакистанская освободи тельная армия, может «перевернуть Пакистан вверх дном» и готова к насилию, чтобы свергнуть существующий режим. Мир якобы сказал, что организация алъ-Зулъфикар провела по меньшей мере 54 операции внутри Пакистана, включая взрыв на стадионе в Карачи перед прибытием Римского Папы. Относительно местоположения штаб-квартиры его организации в Кабуле он якобы ответил: «У нас есть определенные органы в Афганистане, но штаб-квартира наша в Пакистане».

Сердце мое усиленно билось, когда я писала эти строчки. Если бы мне представилась возможность встретиться с братом, поговорить с ним! Пять лет прошло. Я знала, как выглядят Мир и Шах, лишь по газетным снимкам. Насколько я понимала, гнев и возмущение брата, его высказывания, реальные либо искаженные пакистанской правящей кликой, представляли грозную опасность для меня и других членов ПНИ Зия мог использовать их как предлог для расправы с нашей партией. Мои братья вне его досягаемости, но мы под рукой.

28 апреля Мир внесен в список наиболее опасных преступников, разыскиваемых пакистанскими правоохранительными органами. И в тот же день ко мне в камеру неожиданно вошли заместитель главы режима военного положения в сопровождении начальника тюрьмы и еще какого-то чиновника. Мы с ним заняли оба стула — более в помещении стульев не было.

— Почему меня здесь держат? — спросила я. Он иронически поднял брови:

— Вам имя аль-Зульфикар ни о чем не говорит?

— Я не имею никаких связей с аль-Зульфикар.

— В вашем доме, в вашей комнате, нашли листок с подробным изложением планов аль-Зульфикар. — Я не понимала, о чем он говорит.

— Я вообще не слышала об организации аль-Зульфикар до угона самолета.

— Суд будет решать, что вы слышали и об аль-Зульфикар, и о взрыве на стадионе, и о Лала Асаде.

Лала Асад — президент студенческого крыла в Синдхе. Я знала его. Он студент технического вуза в Хайрпуре. Что он причастен к взрыву на стадионе, для меня звучало полной чушью. Я не могла поверить в его связь с организацией аль-Зульфикар, если такая организация вообще существовала, а не выдумана военными для того, чтобы разделаться с возможно большим числом сторонников ПНП. Развалившийся на стуле гость сообщил мне, что по делу об угоне самолета арестован также Насер Балуч. И с ним я знакома. Он представитель партии на громадном сталеплавильном комбинате в Карачи.

«Из сегодняшнего разговора могу заключить, — записывала я в дневник после их ухода, — что они полагают, что я вместе с Лала Асадом и другими членами группы аль-Зульфикар подстроила взрыв на стадионе. Совершеннейшая чушь. Они, разумеется, сами в это не верят. Таков этот мир. Невинные страдают, преступники правят бал».

Через два дня мир этот показался мне еще более зловещим.

«ОБНАРУЖЕНЫ ДОКАЗАТЕЛЬСТВА! ЖЕНА И ДОЧЬ БХУТТО ВСЕ ЗНАЛИ!» — заманивал читателей аршинный заголовок газеты «Джанг». Сердце мое замерло, по спине пробежал холодок. Наверное, тот самый листок, о котором говорил заместитель диктатора в моей камере. Режим, очевидно, готовил страну к следующему процессу Бхутто.

«Кошмар следует за кошмаром, — записывала я в дневнике 30 апреля. — Сначала новости о группе аль-Зульфикар и Мире, затем попытки режима представить нас теми, кем мы не являемся. На первый взгляд полнейшая чушь, но здесь теперь все возможно. Разве не проделали они то же самое с отцом? Теперь они снова хотят прибегнуть к фальшивке. И тогда весь мир знал, что это фальшивка, и сейчас будет знать то же самое. Кого интересует правда? Тем более, что военный суд правды не потерпит и в свет ее не пропустит. Не в состоянии победить нас политически, Зия стремится к нашему физическому уничтожению».