Дочь Востока. Автобиография
Шрифт:
Первез Али Шах признан узником совести организацией «Эмнисти Интернэшнл». Многим суждено было стать узниками совести в тот страшный период формирования ДВД и угона пакистанского самолета. В течение 1981 года, сообщала «Эмнисти Интернэшнл», число пытаемых в Пакистане политических заключенных резко возросло. Большинство из них — студенты, партийные руководители и активисты, профсоюзные деятели и юристы, интересовавшиеся политикой. Но появилась в это время и новая категория заключенных, невиданная в стране ранее. «В 1981 году мы впервые получили сообщения о пытках, которым подвергались четыре арестованные по политическим мотивам женщины, —
Я знала всех четверых.
Рассказывает Насира Рана.
13 апреля, Лахор.
Муж мой, член ДВД, с начала апреля находился в Карачи, когда в дом наш неожиданно ворвалась полиция. «Кто вы такой?» — в страхе спросила я человека, направившего на меня ствол своей винтовки. Формы на нем не было, лишь рубашка с расстегнутым воротом и черные брюки. Мне запомнился блеск золотой цепи на его шее. «Кто я? Я тебе скажу, кто я. Я майор пакистанской армии». Он больно ткнул меня дулом винтовки в лоб. Я оттолкнула оружие, и он перехватил свою винтовку и ударил меня прикладом, сломал кости ладони и палец. Двенадцатилетняя дочь моя в ужасе закричала. «Где муж?» — рычал этот майор. Остальные в это время громили наше жилище. «Нет его дома», — ответила я. Он снова занес надо мной приклад. «Где дверь в подземный ход?» — «Нет у нас никакого подземного хода». Меня с дочерью заперли в одной из комнат, еще погремели в наших помещениях и наконец удалились.
Они вернулись через пятнадцать дней.
«Поедете с нами. Вы арестованы», — заявили мне заместитель начальника полиции и местный судейский чиновник.
«У вас есть ордер?»
«Мы сами ордер».
Они доставили меня в тюрьму, где поставили посреди комнаты и держали так, стоя, всю ночь. Следователи менялись каждый час.
«Ваш муж член группировки аль-Зульфикар, которой руководят Беназир Бхутто и бегума Бхутто. Мы знаем это, это достоверный факт. От вас требуется лишь подтверждение».
Час тянулся за часом, колени мои подгибались, но я не сдавалась. Я шатнулась к стоявшему рядом стулу, но на меня гаркнули: «Стоять!»
Через два дня меня отвезли в лахорский форт, где заперли в крохотной клетушке с другой политической заключенной, бегумой Бхатти, муж которой был министром правительства провинции и министром государственных доходов Пенджаба.
Бегума Бхатти рассказывает.
Нас допрашивали представители одиннадцати правительственных управлений и ведомств. «Где мужья? — вопили они. — Ваши мужья преступники, террористы, они прислужники этих Бхутто!»
Три ночи нам не давали спать. «Не спать, госпожа Рана! — орали надзиратели, колотя дубинками по прутьям решетки. — Проснитесь, бегума Бхатти!»
На следующий день нас поставили перед генерал-майором Кайюмом, начальником разведки. Те же вопросы. Те же ответы. Генерал-майор в ходе допроса рассвирепел, схватил меня за волосы и ударил затылком о стену.
«Где муж?» — завопил он, брызжа мне слюной в лицо.
«Не знаю».
Он поднес сигарету мне к носу, прижег руку. Запахло паленым мясом.
«Где мужья?» — орал генерал.
У меня потемнело в глазах. Как будто издалека донесся крик Насиры.
«Я вас сломаю!» — под этот генеральский вопль я потеряла сознание.
Рассказывает
Насира.В лахорском форте нас продержали пять недель, самое жаркое время года. Солнце пекло немилосердно. «Пора бы вам признаться», — сказали нам, оставляя на середине двора под охраной. Мы стояли на солнцепеке, перед глазами метались темные пятна, головы раскалывались, язык не помещался во рту. Охранники рядом, в тени, наслаждались прохладительными напитками, веселились, смеялись над нами. Час, другой… Не знаю, сколько мы там стояли. Охрана менялась каждые три часа.
Три раза они заводили нас в особую комнату. К запястьям нашим привязывали мокрые губки с пропущенными сквозь них проводами. С интервалом в несколько секунд включали ток, нас трясло, тело становилось как будто парализованным. Моя сломанная рука, загипсованная, особо чувствовала удары электричества. Я не смогла вытерпеть, закричала.
«Мы приведем сюда вашего отца, будем пытать здесь при вас, — пригрозили мне. — Мы займемся вашей дочерью».
Эта пытка длилась два часа.
Бегума Бхатти.
В камере ни кровати, ни постели. Они бросили нам дерюжный мешок. Я попыталась расстелить этот мешок на полу, и из него выскользнула трехфутовая змея. «Тише!» — зашипела я Насире, а больше самой себе. Почему-то змея меня разозлила больше всего. Я схватила ее сложенным мешком, ударила головой о стену и свернула ей шею. Надзирательница, увидев эту схватку, завопила от страха.
Администрация попыталась заставить нас подписать акт, утверждающий, что змея забралась в камеру сама, а не прибыла в мешке. Мы наотрез отказались.
Дайте показания против Беназир, дайте показания против ее матери, дайте показания против своих мужей… Допросы продолжались.
«Если бы ваша жена была на моем месте, она показала бы против вас?» — спросила я однажды своего мучителя.
«Конечно».
«Значит, она недостойная женщина», — припечатала я.
Насира.
Одна из надзирательниц шепнула мне, что мужа моего схватили и тоже доставили в форт. Не знаю, что они с ним делали, не хочу узнать. В результате пыток у него случился сердечный приступ. Они спешно отправили его в больницу, не хотели, чтобы он у них умер. Но он каким-то чудом выжил.
Оставаясь в изоляции в Суккуре, я не знала о мучениях этих мужчин и женщин, об этих пытках. Я не знала, что доктор Ниязи по настоянию жены и семьи покинул Пакистан сразу после угона самолета, буквально за минуты до того, как полиция ворвалась в его дом, чтобы схватить его. В Кабуле он перенес сердечный приступ, едва выжил, и чуть не умер в Лондоне на операционном столе во время операции на сердце. В Лондоне он оставался до 1988 года.
Ясмин тоже чудом избежала ареста.
«Ясмин Ниязи дома?» — спросили полицейские из-за ворот.
«Нет», — сообразила ответить Ясмин. Тогда полиция решила забрать ее мать. За запертыми воротами между матерью и дочерью вспыхнула краткая перепалка.
«Я скажу, что я дома», — настаивала Ясмин.
«Ясмин, если они тебя возьмут, я умру, — горячо шептала мать. — Выбирай, или у тебя живая мать в тюрьме, или мой труп дома».
Ясмин молча следила, как уводят ее мать. В тюрьме госпожу Ниязи поместили с тремя женщинами в крохотной камере напротив той, в которой ждал казни отец. Пять дней мать Ясмин провела в этой камере. Спали женщины по очереди из-за недостатка места.