Догоняя Птицу

Тетки за длинным железным прилавком все еще чем-то торговали. Многие заступали после обеда, рассчитывая на праздную вечернюю публику. Из любопытства - и с голодухи - Эльф присмотрелся повнимательнее. Ранняя черешня, первая, еще не сладкая клубника стоили не меньше, чем в Москве. А в Челябинске их и вовсе не было. Будь с Эльфом Муха, она бы преспокойно дождалась закрытия рынка и собрала некондицию, которую торговки складывали под прилавком в картоном ящике или оставляли прямо на прилавке с краю, как раз для таких, как Эльф и Муха. И Эльф, брезгливо насупившись, съел бы несколько ягод черешни, которую Муха для него бы почистила, и пару-тройку наиболее приличных клубничин. Но Мухи не было.

Он спрятал флейту в футляр - все-таки это был инструмент не уличный, а профессиональный - и убрал в глубокий карман, аккуратно пришитый Мухиными руками с тыльной стороны джинсовки.

Придвинул к себе шляпу, сосчитал выручку. Десять копеек... Сорок... И того - рубль двадцать. Совсем не густо. Но на пожрать в местной тошниловке хватит.

Поднялся, подобрал футляр со скрипкой, закинул рюкзак за плечо, пересек площадь и направился в сторону набережной. Ах да, бумажка... Про бумажку-то он и позабыл: обронил на площади. Выронил на асфальт, пряча шляпу. Вернулся, поднял, прочел адрес, набросанный торопливым, но уверенным почерком: "Береговая, 20. Ирина".

Вот как: Ирина. Что ж, ничего себе имя. Чуть капризное, пожалуй, но главное - не слишком вредное. И не слишком жадное. Ничего не укрылось от глаз Эльфа: ни ее моложавое, но не слишком молодое лицо, ни осветленные, коротко остриженные волосы, слегка встопорщенные от морской соли, ни белые босоножки на каблуках. В ложбинке между загорелыми грудями терялся крестик или амулет на золотой цепочке. Через плечо висела пляжная полотняная сумка с мокрым полотенцем и купальником. Еще педикюр он запомнил - это было первое, что он увидел перед собой на асфальте: кроваво-алый педикюр. Ему нравилось, когда женщины что-то делали с ногтями. Мужчины так не умеют. И Муха не умеет. Вместо денег Ирина бросила ему в шляпу записку. Что ж, перспективы яснее ясного.

Он шагал по поселку. Прямо перед ним багровеющее солнце, шипя и мерцая, уползало за гору, а с моря тянуло прохладой, солью и водорослями, которые выбросил на гальку недавний шторм. С пляжа все еще шли отдыхающие, унося с собой надувные матрасы, круги, маски и ласты, мокрые полотенца и купальники, оставив позади себя на гальке семечковую шелуху, креветочные очистки и пустые бутылки. Кто-то был докрасна обожжен дефицитным, но не менее жгучим, чем обычно, солнцем, кто-то пьян от дешевого местного вина, разбодяженного водой из-под крана, но от этого не менее хмельного.

Как все-таки мало нужно людям для счастья, подумал Эльф. Боже, как мало...

"Все мы помечены печатью отверженности", - вспомнил он слова рыжей Рябины. Иногда он представлял себе, как выглядит эта печать, а по сути - заклятье, делавшее ее обладателя чуждым и этому легкому вечеру, обещавшему скорое потепление, и курортному благолепию. Воображение Эльфа рисовало серый кружок - кольцо из колючих растений; ящерку, мухомор, муху - все то, что никогда не попадет ни на одну уважающую себя эмблему. Одним печать ставится на предплечье, иным - на лоб, думал Эльф. И всякий разговор смолкает, когда такой человек входит в комнату. И чьи-то глаза следят за ним на улице с любопытством опасливым и неодобрительным. Даже темное, преступное, злое имеет свое место под солнцем. И только отверженные лишены убежища: они - хуже насекомых. Своим появлением они приносят неуют - запах дождя и пыли, тень птицы, шепоток ночной бабочки. А еще они приносят мысли, которые принято от себя гнать, заменяя более комфортными.

"Береговая, 20. Ирина", - повторил Эль.

Точно, вот она, перед ним: Береговая улица. Нежное курлыканье горлицы. Изгороди из крымского туфа, заплетенные виноградом и хмелем. Далековато еще до винограда... Эльф вздохнул. Раннее лето - голодная пора. Дотянуть бы до июля - вот тогда и будет, где разгуляться. А тут... Обманчива ты, свобода.

Дом 20 по Береговой улице оказался неожиданно богатым. Парковка для автомобилей, над чугунным крыльцом - красиво изогнутые фонари, электрический звонок. Он напоминал не жилой дом, а частную гостиницу из тех, что некоторое время назад появились кое-где в курортных поселках. Эльф позвонил в дверь. Надо же, успел он подумать, - собственное крыльцо, отдельный выход. И никаких тебе старушек-хозяек, у которых его родители снимали комнатенку в ту далекую пору, когда его, Эльфа, хрупкого ангельски хорошенького мальчика со скрипкой, возили к морю загореть и оздоровиться ровно на 21 день родительского отпуска.

Ирина стояла перед ним в полумраке прихожей и несколько секунд пристально его рассматривала - надо же, какой высокий и стройный, какие длинные, светлые волосы. Он перехватил ее взгляд. Он к этому привык: так было всегда. Она его будто не узнавала. А может, наоборот: поджидала как миленькая все это время. Приготовилась, что он придет. Он тоже ее рассматривал. Сейчас на ней был спортивный костюм, который ее молодил. Здесь, в доме она выглядела привлекательнее, чем на площади возле магазина. Привлекательнее и моложе. А может, она была такой же, просто ему захотелось поскорее проникнуть в прохладный особняк, из глубины которого - он учуял, еще не войдя - доносился запах благополучия: ароматного мыла, стирального порошка, туалетной воды.

– Входи, я сейчас, - сказала Ирина и скрылась.

Откуда-то послышался ее голос - она разговаривала по телефону.

Значит, в этом замечательном доме есть еще и телефон (по которому можно позвонить родителям в Челябинск, быстро додумал Эльф).

Он разулся, задвинув изношенные кеды поглубже под полочку для обуви - и вошел в гостиную. Мягкие кресла, диван, лакированный журнальный столик. Телевизор с непривычно плоским, продолговатым экраном - все это Эльф мигом заметил и оценил.

– Я вообще-то скрипач, - признался он, когда Ирина вернулась в гостиную и с ногами уселась в кресло.

– Я поняла, - улыбнулась она.

– Поняли?

– Видела футляр от скрипки.

Она поставила на столик бутылку шампанского.

– Выпьем за знакомство? А я, между прочим, тоже музыкант. Преподавала в музыкальной школе. Только не скрипку, а фортепьяно.

– А сейчас не преподаете?
– он взял у нее из рук бутылку, открутил проволоку и с неожиданным проворством вытащил пробку.

Из горлышка бесшумно вырвалось беловатое облачко.

– Ишь ты, молодец, - засмеялась Ирина.
– Нет, сейчас не преподаю. Другие времена, другие дела. И деньги другие.

Она взяла бокалы, протерла их косынкой и поставила на столик: один ему, другой себе.

Эльф налил - обоим поровну.

Они подняли бокалы, чокнулись, но вспотевшее, облепленное пузырьками стекло не зазвенело.

– Будем здоровы, - Ирина сделала глоток.
– Сыграешь потом?

Небрежное "потом" неприятно кольнуло Эльфа.

– На скрипке не получится. Разве что на флейте, - сконфузился он.

– А чего так?

– Скрипка не в порядке. Ее поколотили слегка. Там, на берегу. Надо ремонтировать.

– Ремонт скрипки - дело недешевое, - веско произнесла Ирина.

– Это да...

Руки Эльфа лежали на столике рядом с опустевшим бокалом. Неожиданно Ирина протянула свою руку и погладила его пальцы.

– Який же ти гарний, - тихо сказала она по-украински.

"Киевлянка, - подумал Эльф.
– Нет: скорее, из Львова. Не забыть спросить, откуда она".