Догоняя Птицу

– О чем?

Тут Индеец отчего-то замкнулся и помрачнел. Лоте пришло в голову, что ему хочется поскорее свернуть их разговор.

– О том, что заигралась подруга твоя. Не существует никакой магии воздуха. Нет ее - и все тут. Невозможно практиковать то, чего нет. Первоэлементов, как тебе известно, четыре. Не больше и не меньше. Нельзя поклоняться одному из них: куда в таком случае девать остальные три? И еще: ты хотя бы понимаешь, что означает этот ее воздух? Думаешь, это то, чем мы дышим? Как бы ни так! Воздух - это нижний астрал, населенный всякими сущностями. И с этим астралом она, подруга твоя, и общается. Общалась, - машинально оговорился он.
– И воздух тут ни при чем. Думаешь, хорошо это? Я думаю - не очень. Не следует лезть туда, куда тебя не звали.

Нахмуренны Индеец запустил руку в карман плаща-палатки, пошарил в нем, затем запустил руку в другой.

– Куда же он подевался? Захватил же вроде...

– Ты о чем?
– Лота сообразила, что разговор окончен. Но ей не хотелось вот так запросто отпускать Индейца. Все равно Птица пронюхает, что они встречались и болтали, и как-нибудь с ней поквитается.

– Да табак... Не видела? Вроде бы взял новый пакетик со стола, а теперь найти не могу.

– Слушай, - на этот раз Лота решила дожать Индейца и вытащить из него по-максимуму.
– Зачем ты здесь, а? У меня, например, отобрали паспорт. У Володи - паспорт и деньги. У Лехи - военный билет. Коматозу все равно, где отвисать. Птица считает, что не имеет права взять и всех тут бросить, потому что сам же нас сюда завел. А ты-то? Почему ты торчишь здесь, скажи?

– Ну торчу и торчу, - забубнил Индеец.
– Нравится мне, вот и торчу.

Лота с досадой поняла, что Индеец включил дурачка.

– Скажи, чего ты тут делаешь? Почему отсюда не уходишь? Что тебя здесь держит?

– Место, - неохотно буркнул Индеец.
– Место держит. Уж очень оно прикольное. Такое еще поискать. Сколько живу, сколько езжу - ничего подобного, пожалуй, не встречал. С этой нашей поляной можно общаться, как с человеком. При том, что с человеком тоже далеко не со всяким пообщаешься...

Место... Что ж, именно такой ответ предвидела Лота. Она тоже с некоторых пор воспринимала их место так, словно речь шла о живом существе. Или она же, Лота, находилась внутри некоего существа: в сумеречной зоне. Да: Лота была внутри чьей-то сумеречной зоны. А сумеречная зона была внутри Лоты. Со стороны их графическое изображение выглядело, как знак бесконечности. Но если с Лотой все было понятно, то кем был тот, в чьем сознании она так бесцеремонно обосновалась?

Костер догорал. Багровеющие ветки рушились, осыпаясь мелкими искрами. Их хрупкие останки на глазах подергивались белым пеплом. На всякий случай Лота присела и осторожно подула на тлеющие головешки. На мгновение пламя ожило и подпрыгнуло вверх, но тут же опало, словно втянутое закопченными камнями и золой, которая уже начинала дымиться.

– Вот и все, - пробормотала Лота.

Где-то в вышине раздался звук - отрывистый и печальный. Лота и Индеец одновременно запрокинули головы: на фоне тяжелых низких туч летел ворон, тяжело мотая крыльями.

Лоте пора было возвращаться. И она, и Индеец понимали, что вернуться одновременно им нельзя.

– Я пойду, - нерешительно сказала Лота.

– Гутбай, - буркнул Индеец и отвернулся.

Лота понимала, что он все понимает. Это было похоже на заговор.

– До встречи, - сказала Лота и побрела в сторону дороги.

Индеец посмотрел ей вслед и ничего не ответил.

Глава четырнадцатая

Тетис, океан любви

Холод стоял неделю: Лота считала дни, их было семь.

Под натиском воды и ветра их дом, как хлыстовский корабль, висел меж небом и землей, сирый и стылый и окормляемый одним только Божьим чудом.

Никто не был готов к таким тяжелым и долгим испытаниям.

Однако постепенно все кое-как наладилось и сделалось более сносным.

Их жизнь совсем не была идиллией - так или иначе, их втянули в нее насильно, и про это никто не забывал. К тому же будущее было неопределенным, для некоторых - сомнительным и тревожным, а кое-кого неизвестность и вовсе страшила и угнетала: например, Лоту.

И конечно, это была очень благоприятная питательная среда для всевозможных разборок, склок и даже мордобоя.

Но ничего похожего не происходило, и все они в тайне этому удивлялись.

За время бедствий их общественный корабль так основательно потрепало, что теперь он качался на волнах мирно и почти благостно - побитый, но живой. А может, таинственные силы этих мест, обители загадочных свечений и неопознанных летающих объектов, которые туристы и местные жители наблюдали в горах, смягчали их огрубевшие городские души и примиряли сердца.

Все они были измотаны, но в их отношениях наступил период спокойствия и гармонии.

Возможно, эти вещи связаны между собой.

Зато аппетит у всех был до того свирепый, что Индейцу приходилось хитрыми уловками, а иногда и силой откладывать еду для собаки.

По утрам ненадолго выглядывало малахольное солнышко, процарапавшись еле-еле сквозь облака, и равнодушная природа принималась сиять вечной красотой, так что даже в самых унылых уголках лесничества чувствовалось, что на земле все-таки май, а не ноябрь.

Дни летели, сменяя друг друга.

Вечерами зажигали керосиновую лампу. Индеец устанавливал ее на середине стола. Неловко - заметно было, что ему не часто приходилось раньше это делать - запалял широкий ветошный фитиль, и синеватый огонек, чадя и вздрагивая, карабкался на его неровный край, выравниваясь, разгораясь. Потом нахлобучивал хрупкую колбу, которая создавала вокруг себя ровное освещение. И тут же невесть откуда взявшиеся седые мотыльки принимались носиться вокруг стеклянного купола с неожиданно низким самолетным гудением. Одни бились о прозрачные стенки, звонко ударяясь на полном ходу, другие отлетали в сторону и принимались нарезать судорожные круги, так что со стороны получалась будто бы корона, собранная из маленьких трепетных треугольников. Изредка огонек принимался чадить, и тогда Индеец снимал стеклянный колпак и ровненько подрезал фитиль огромными ножницами, отыскавшимися в хозяйстве лесников. Или вдруг начинало истошно вонять маслом, но и это прекращалось, стоило фитилю возобновить завораживающую равномерность своего горения.

* * *

Так было до тех пор, пока в один из дней Птица не собрался к Байдарским воротам - там располагается продуктовый магазин, где можно было закупить все необходимое. Денег было достаточно - они так и не истратили сумму, оставленную лесниками на хозяйство - а продукты вышли. Кончилась заварка, которую Коматоз с Индейцем перевели на чифирь. Оставались спички, но не было сигарет.

Лота была уверена, что в магазин двинут всем колхозом. Все одинаково засиделись на вверенном их заботам клочке земли и устали от хозяйства, куда пришлось вбухать несметное количество усилий. Пока стояли холода и они бедствовали, никому не приходило в голову покидать лесничество, и теперь было любопытно взглянуть, как изменилась природа за то время, пока они терпели на себе ее беспричинный гнев.

Но, к ее удивлению, идти вызвались всего трое: Птица как ответственный за все, Лота как неотделимая тень Птицы и Володя, который ловил на лету каждое Птицыно слово.

– Спички. Суповые концентраты. Черный хлеб. "Ватры" купите десять пачек как минимум, - наставлял Индеец.

– Сухариков сладких, печений, - гнусавил Лёха.

– Конфет что ли, - Коматоз задумчиво поскреб отрастающую на черепе щетину.
– К чаю чего-нибудь, в общем.

И все они с удовольствием и без сожаления остались - топить печку, рубить дрова, сушить вещи. Присматривать за так внезапно доставшимся им во владение хутором. И только Лота шаг в шаг ходила за собирающимся в дорогу Птицей, цепляясь за его руку и о чем-то тревожась.