Догоняя Птицу

Возле нее на корточках спиной к морю сидела девушка в белой футболке, черных брюках стрейч и белой кепке с надписью "кока-кола". На футболке изображалась птица, парящая над морем. Этот обыкновенный рисунок, как ни странно, действительно придавал девушке сходство с птицей, и сейчас в ней с трудом можно было узнать Русалку, которую Лота встретила вроде бы совсем недавно - а на самом деле давным-давно: в лагере на берегу.

– Я обошла и объехала весь Крым, - рассказывала Русалка женщине в шортах.
– Обшарила все побережье, все стоянки... Я спрашивала во всех кафе на берегу - я же знаю, ты говорила, что любишь кафе не берегу. Я их совсем не люблю - это мерзкие забегаловки, к тому же дорогие. Но я все равно заходила. Заходила и спрашивала.

Неподалеку от них жгли костер. Кто-то играл на гитаре, несколько молодых голосов дружно подпевали: "Все идет по плану..." И "ну" в конце припева взлетало в темнеющее небо вместе с веселыми искорками и отблесками огня.

В отдалении на длинном и широком пляже виднелись другие костры, бряцали другие гитары и пелись другие песни.

Наступала ночь. Видны были только звезды в небе, в море - лунная дорожка, а на берегу - костры. Громада простора дышала в лицо жаром, как будто перед ними была не вода, а разогретые за день камни.

– Начала с Симеиза, - продолжала Русалка.
– Потом Форос, Фиолент, Балаклава. Южное побережье. А потом кто-то сказал, что тебя видели на востоке, и я понеслась в Лисью бухту - помнишь, мы про нее говорили? Вот я и подумала... Но ты оттуда уже съехала... И вот теперь Рыбачье, и ты здесь.

– Зачем же было так настойчиво искать?
– улыбнулась женщина в шортах.

– Как будто ты убегаешь от меня, - продолжала Русалка, словно не расслышав вопрос.
– А я за тобой гоняюсь. А я, между прочим, придумала, как быть дальше. И искала тебя, чтобы об это сказать.

– Дальше?
– удивилась женщина в шортах.- Ты думаешь о том, что будет дальше?

Она произнесла это машинально, с трудом покидая мир тревог и воспоминаний.

– А ты - нет?

– Я - нет. Для меня дальше - это завтра. Максимум - июнь. О конце каждого месяца я думаю, как правило, в двадцатых числах, - она засмеялась низким грудным смехом.
– Во всяком случае, до конца июня поживу здесь, на берегу - это я точно могу сказать. Почти точно.

– А потом?

– Потом не знаю.

– Так вот: я знаю, - деловито продолжала Русалка с ударением на слове "я", как будто своей интонацией и словами женщина в шортах подала ей надежду. Деловитость была не слишком уместна в их разговоре, Русалка это чувствовала, но уже не могла держать себя в руках.

– И что же ты знаешь?

– Мы уедем отсюда раньше июня. Вместе, - продолжала Русалка.

Низкий, хрипловатый голос женщины в шортах соответствовал этому вечеру, и морю с бегущими бликами, и золотому сиянию вдали, и таинственной тьме там, где заканчивалась прибрежная галька и начинались пологие, но совершенно пустынные и дикие холмы Восточного Крыма.

А поспешные скачущие слова Русалки, почти не имеющие веса, и ее напряженный молодой голос оставляли в темном воздухе светлые спирали. Русалка догадывалась, что ни своим появлением, ни энергичными интонациями не попадает в тон медлительности, которая существовала здесь до нее.

– Я получила перевод из Москвы, - продолжала она, - у меня теперь есть деньги. Этого хватит, чтобы уехать отсюда - по-человечески, спокойно, в купе. Мы можем уйти прямо сейчас: застопим машину, доедем до Симферополя и возьмем билеты на поезд. И потом. Помнишь, я рассказывала про родителей, что они никогда не поймут и все такое. Но я тогда не сообразила, что мы сможем жить на даче. Это всего тридцать километров от Москвы! Я уже договорилась с ними. Я им звонила. Что они уступят мне дачу. Целый дом с туалетом и горячей водой. У тебя будет своя мастерская...

Русалка говорила быстро, словно боясь, что женщина в шортах ее перебьет и не поймет все так просто и сразу, как было сейчас необходимо. Или кто-нибудь посторонний, устав сидеть у костра, подойдет к ним и разрушит маленькую общую жизнь, которую Русалка предлагала вместе со своей жизнью.

– Мне нужно было до всего дойти самой. Договориться с родителями насчет дачи. Может, это даже лучше, что мы так долго не виделись. И главное...

– Что главное?
– осторожно спросила женщина в шортах.

– Главное, я сама за этот месяц поняла, что не могу без тебя...

Она умолкла, уступая место женщине. Сейчас была ее очередь говорить, но она молчала, и пауза разрасталась, а время, наоборот, сгустилось и замерло.

Женщина в шортах чего-то опасалась. А может, вечер у моря крепко держал ее в плену тишины и покоя, которые она не хотела разрушать словами.

– Курить есть?
– спросила она, кашлянув.

– Конечно, - Русалка встрепенулась и вытащила из сумки пачку сигарет.
– Это тебе, я для тебя привезла. Ты же в курсе, я не курю.

– Ты странно рассуждаешь, - начала женщина, жадно затягиваясь и выдыхая дым, который казался светлее воздуха.
– Как будто фильмов насмотрелась.

– Аня, - сказала Русалка, и женщина в шортах испугалась, что она вот-вот заплачет.
– При чем тут фильмы? Просто за месяц мне стало ясно, что проблемы только в нас самих. В нас, понимаешь? В нашей трусости, в нерешительности.

Она помолчала, словно размышляя, годится ли это мгновение для признаний.

Женщина засмеялась глубоким булькающим смехом, от которого тело ее качнулось.

– Ты еще ребенок. Зачем уродовать жизнь?

– Уродовать?
– переспросила Русалка.

– А как еще назвать то, что ты замыслила? Загромождать жизнь посторонним человеком - это не есть хорошо. И потом... ты же знаешь мои привычки...

– Я помогу тебе избавиться от этих привычек!
– запальчиво возразила Русалка.

– В том-то и дело, что мне самой совсем не хочется от них избавляться, а в этом корень любой зависимости. Тебе не хочется избавляться от меня, мне - от них, - возразила женщина в шортах.

Разговор устремился совсем не в то русло, которое наметила Русалка. Но ей было так хорошо сидеть на гальке, все еще теплой после солнца, и разговаривать с человеком, которого она так упорно разыскивала и еще сегодня утром не верила, что когда-нибудь найдет, что слова, казалось, до нее не доходили.

Ей хотелось ворошить теплые, жесткие волосы женщины в шортах, выбритые по-панковски над ушами, или до ночи бродить с ней вдоль берега, рассказывая о том, как она странствовала весь этот месяц, каких повстречала людей и каким нестерпимым было ее одиночество даже в самых веселых и шумных компаниях, а потом до утренних сумерек сидеть у костра - только не общего, а их собственного, ее и Ани. "Аня" - свежая наколка красовалась у нее на запястье, она сделала ее от отчаяния и отвращения к себе самой, зло и безжалостно - так собака вгрызается в замерзшую лапу, чтобы вытащить зубами льдинки.