Догоняя Птицу

Действительно: к кооперативному магазину приближалась целая стайка шумных загорелых девушек. На ходу они оживленно спорили, что лучше взять на вечер - пиво или вино.

– Брали бы лучше водку, - пробормотала Рябина.
– Одну бутылку на всех. Дешевле обойдется.

– Это все не то, - улыбнулся парень.

– Что значит - не то? Не нравятся?

– Не в этом дело. Они симпатичные.

– Что же тогда?

– Я могу жениться только на еврейке. На настоящей, галахической.

– Это как?

– По маме, по бабушке. По женской, в общем, линии.

– Чтобы готовила тебе гефилте фиш?

– Не обязательно. С ним возни много.

– Зачем же тебе тогда еврейка, раз фаршированная рыба - не обязательно? Еврейки вообще-то капризные. А возни с ними еще больше, чем с рыбой.

Парень рассмеялся.

– Я из "Хабад Любавич", а у нас с этим делом строго.

– Жену свою, небось, свечки по субботам зажигать заставишь?

– Свечки, конечно, хорошо бы, - откликнулся парень.

– И готовить ей придется по-кошерному, - уточнила Рябина с притворной озабоченностью.

– У нас такие правила.

– Правила у вас, а ложится все это на хрупкие плечи несчастных еврейских женщин!

– Почему несчастных? Наша заповедь - сделать их счастливыми.

– Ага. Наделав им десяток детей, - не выдержала Рябина.

– Это как Бог даст.

Рябина хмыкнула и насупилась.

– Понимаете, - начал парень, - сокровища, которые получает человек, исполняющий заповеди, не сравнятся ни с какими вот этими...
– он неопределенно махнул рукой в сторону поселкового центра, где слышалась ритмичная музыка, а на заборе были наклеены афиши с портретами эстрадных знаменитостей.

Рядом с кооперативным магазином располагалось кафе, в котором продавалось разбодяженное пиво и арахис в стеклянных вазочках. Кафе было дешевым, и, пока не кончились деньги, Муха с Рябиной туда заходили, и официантка приносила им на подносе пиво в пузатых кружках и арахис.

Напротив кафе, на клумбе, окруженной по периметру бетонным кантиком и усыпанной размокшими и утратившими товарный вид окурками, жвачками, пивными пробками - росла старая черешня. Она совсем не походила на свою родную сестру - вишню. Это было высокое, серьезное и мрачное дерево. Корявые ветки черешни были усыпаны неспелыми ягодами, и Рябина мечтала дожить до той поры, когда они наконец нальются цветом и сладостью. Но дни проходили, тошнота по-прежнему мучила ее по утрам, деньги кончались, а мысли Рябины все чаще и настойчивее устремлялись вон из Симеиза. Впереди снова маячила дорога, а черешня так и не созрела. Во всем виноваты холода, с грустью думала Рябина, рассматривая ветки. К июлю ягоды потемнеют и осыплются, так и не созрев. Как некоторые люди, думала Рябина. Да, как некоторые люди.

Ей вдруг захотелось рассказать про все это парню, но она удержала себя: зачем тратить столько слов на постороннего человека?

– Вас как зовут?
– внезапно спросил парень.

– Рябина.

– А знаете, вам идет.

– Знаю. А вас?

– Михаил.

– Вам тоже идет. Я уже сейчас пойду, - засобиралась Рябина.
– Надо поискать Муху. Так зовут мою подругу. Схожу-ка на почту. Гляну, чего она там копается.

Возле их скамейки по асфальту расхаживали голуби. Рябина присмотрелась: они склевывали остатки рассыпанного арахиса.

– А давайте созвонимся, когда вы вернетесь в Харьков? Я тоже уезжаю завтра утром.

– Давайте, - ответила Рябина без особого воодушевления и присела на скамейку.

– Только я тебе, Миша, сразу хочу кое-что сказать. Можно?

– Конечно.

– Я еврейка, да. Как ты выражаешься, галактическая. И бабушка моя, если тебя это волнует, тоже еврейка. Но я, видишь ли, шлимазл. Страдаю дромоманией в тяжелой форме. Беременна неизвестно от кого. И, можно сказать, наркоманка.

Все это она произнесла с затаенным сладострастием. Словно нищий, обнажающий прилюдно свои язвы. Но парень был простоват и не расслышал в ее голосе этих специфических модуляций.

– Так что...
– она скроила разочарованную гримаску и щелкнула языком.

– Но это ведь лечится?
– опечалился парень.

– Поодиночке - да. А все разом - нет, не лечится. Ладно, Миш, я пошла. А вон и подруга моя идет. Живая и здоровая, ура. А то беременным нельзя волноваться! Всего тебе доброго.

– Погодите, - парень пошарил в карманах ветровки и вытащил ручку и записную книжку.
– Дадите мне ваш телефон? Я позвоню.

– Запросто. Пиши, - и она продиктовала цифры.

И он записал их в книжку. А потом они попрощались.

* * *

Воспоминание о забавном парне развеселило Рябину. Даже тошнота отступила. Она окончательно проснулась и была готова к новому дню. Ей надоело валяться на пенке. К тому же в спальнике становилось жарко. Она встала, надела платье, поверх накинула просторный мужской свитер: она спала в этом свитере в холодные ночи и согревалась по утрам, пока воздух еще не стал окончательно теплым, а сырость не высохла.

Зола в кострище давным-давно остыла. Одно бревно так и не успело прогореть - они с Мухой погасили его для безопасности. Они ложились засветло. Было рискованно жечь костер в темноте, когда пламя заметно издалека - с неба, с воды, из леса. Неизвестно, какой человек или зверь может заглянуть на огонек.

Слабый утренний ветер, дувший с моря, прошелся по листьям, пошуршал ими. Взметнул невесомую золу кострища. Баклажка была пуста: они поленились сходить за водой с вечера, но у Рябины оставалось немного в кружке.

Она подняла глаза: прямо перед ней расстилалось море. Увидев его, она моментально забыла и про костер, и про воду, и про опасности, которые подстерегали на каждом шагу - опасности как физические, так и метафизические. Море стояло громадное, отвесное. На горизонте кромка его была размыта, нежно сливаясь с небом: день обещал быть жарким. Море сияло, переливалось, словно кто-то нарочно покачивал его в руках. Оно притягивало. Рябина надела вьетнамки, перекинула через плечо мятое полотенце, не просохшее до конца после вечернего купания, и зашлепала по тропинке.

Море лежало рядом - метрах в ста от стоянки со спящей Мухой.

Это была крошечная бухта среди скал, безлюдная даже в разгар лета.

Рябина разделась догола, сложила вещи, спустилась к воде. Остывшая за ночь вода еще не прогрелась, но холод ее не пугал. Это Муха не любила и боялась моря - редко купалась, далеко не плавала. С отвращением всматривалась в воду, плещущую среди косматых валунов. В ее кипящие, подсвеченные солнцем омуты. А Рябина могла смотреть на воду сколько угодно, как другие смотрят в горящее пламя.