Догоняя Птицу

Ракета любила и умела преобразовывать подобранный на улице хлам в художественные объекты. Главной достопримечательностью был старый транзисторный приемник - глазастый, на ножках - разрисованный с ног до головы зеленым и розовым. Транзистор был массивен, как стол. Он и выполнял функцию стола, на котором теснились чайник, пакет с сахаром, батарея грязных чашек и банка с рассолом, из которого давно выудили все огурцы. Банка покрылась пылью и играла в интерьере роль аквариума: солнечные лучи пронзали ее зеленоватые глубины. И еще в комнате имелось некоторое количество того, что Лина относила к разряду талисманов. Светильник, сделанный из птичьей клетки. Строительная каска, наполненная дарами природы: шишками, стекляшками, деревяшками, облизанными морем. Кто-то из обитателей квартиры привез все это из Симеиза.

В открытую дверь можно было наблюдать, как по коридору, стуча когтями, плетется полуслепая дряхлая собака. Через некоторое время в том же дверном проеме и в том же направлении проследовала тощая фигура в майке. Это был парень Ракеты.

В окно доносился протяжный колокольный звон из старой церкви, недавно отремонтированной местным криминальным авторитетом. Сам авторитет покоился неподалеку - на церковном кладбище за чугунной оградой, под деревянным крестом, на месте которого со временем должен был появиться солидный гранитный памятник. Звонили к началу вечерней.

Сидя на полу и уставившись в телик, девушки курили, стряхивая пепел в поддон из-под цветочного горшка.

По пятому каналу показывали "600 секунд", и аритмическое мерцание жизни на десять минут замерло.

"Новостей у нас много, но хороших, как обычно, мало".

"Зверское самоубийство с применением бытовой техники..."

"В кармане у трупа - продовольственные карточки. Лицо изуродовано".

"Нельзя не отметить и безумных инициатив: обмен пустых бутылок на бутылки с портвейном. Пропорция: одна полная на семь пустых...".

"Как реакция на тревогу - очередь за топорами. В настоящее время ни одного топора в магазинах города уже нет..."

– Даа, - комментировала Ракета, рассматривая очередной сюжет.

– Ужас, - соглашалась Муха.

– Меня сейчас вырвет, - Ракета страдальчески поднесла руку к горлу, но от экрана не отрывалась.

– Не ссы, больше не покажут.

– Вот идиоты, - комментировала Ракета следующий сюжет, тыча в экран крошечным пальчиком с железным перстнем в виде человеческого черепа. Такой же - в виде черепа - кулон висел у нее на шее.
– Бывают же на свете идиоты!

– Идиоты еще и не такие бывают, - вздохнула Муха.

– Ты про Эльфа? Да ладно тебе, сколько можно ворчать. Человек все объяснил: его и не было там, на этой твоей горе, он от них сбежал в первый же день. Сбежал - и сразу убежал. Испугался. Через пару дней пришел в лагерь, от которого остались одни головешки, и где давно уже не было ни тебя, ни Рябины. Обыскал поселок. А всюду между прочим гопники, опасно-преопасно. Он и скипнул в Москву. А теперь, видишь, в нашей дыре захолустной объявился. Нашел тебя все-таки!

Последнюю фразу Ракета произнесла небрежно. Она завидовала: ее еще никто никогда не искал, странствуя по городам.

– Я гопников боюсь, - призналась Муха.
– Как вижу кепку или уши оттопыренные - так прятаться.

– Вот видишь. А Эльф-то у нас типичный лошок.

– Он ведь тогда, бедный-несчастный, утратил скрипку, - вспомнила Муха.
– Ее расколотили одним ударом.

– Хорошо еще, самого не убили. Вообрази, если бы он тогда был в лагере.

– Хорошо-то хорошо, но ты не представляешь, что для него значила эта скрипка.

– У него что, другой нету?

– Есть. Профессиональная, концертная. Но она в Челябинске. А как он будет репетировать без скрипки, а? Как зарабатывать будет?

– Видишь, как все ужасно. А ты на него баллоны катишь, - продолжала выгораживать Эльфа Ракета.

– Но как он мог уехать без меня? Я ждала его на берегу ровно 20 дней. Чего только не натерпелась, не насмотрелась... Без денег, без вещей. Черт... В холод и дождь... Никогда, ни за что больше в этот Крым не поеду!

– Ха, ты и в прошлом году то же самое говорила. После этого твоего дурмана. А тут - подумаешь. Ну не въехал человек. Ну не разобрался в ситуации! И вообще, все мужики - козлы, известно же, - поморщившись, добавила Ракета.
– Расслабься, мать, ну чо ты, в самом деле...

– А может, с собой для защиты кастет пора носить, а?
– спросила Муха, вспоминая Симеиз.

– Фу, - пренебрежительно хмыкнула Ракета.
– Ты на них с кастетом, а они на тебя с битой. Ты на них с битой - а они тебе монтировкой в табло. Нет уж, никаких кастетов. Лучше полагайся на быстроту собственных ног. И не суйся, куда не следует.

Ракета все это произнесла важно, словно имела немалый опыт в таких делах.

Они уставились на экран.

– Фу, блин, - Ракета снова загородила рот ладонью.
– Щас точно блевану. А ты говорила, больше не покажут!

– Обычно такой сюжет один за всю передачу, - Муха пожала плечами.
– Хочешь, выключим?

– Не, не надо. Так не спортивно: надо всю передачу вытерпеть до конца! Я уже привыкла: каждый день обязательно досматриваю. Должна же в жизни быть хоть какая-то стабильность.

– Думаешь, его можно простить?
– Муха засопела напряженно и озадаченно.

Ощущение собственной правоты, которое так поддерживало ее все последние дни, куда-то улетучилось.

– Простить однозначно! Хочешь, прямо сейчас его позову? Он недалеко: на кухне обитает. Он и спит там, на пенке и спальнике, и жрет. Вообще практически не выходит на улицу.

– Нет, не зови, - испугалась Муха.
– Пусть еще помучается!

И, несмотря на сопли и кое-как подсохшие слезы, она засмеялась.

– Это точно. Это ты права!
– поддержала Ракета.
– Обязательно пусть хорошенько помучается!

Сестры вытащили из пачки еще по сигарете и углубились в следующую тему "600 секунд".

Глава тридцатая

Единство теряет цельность

Трудно сказать, как долго могла бы Лота прожить в лесничестве, будь на то ее воля. Сначала казалось - и казалось довольно долго - что, конечно, всю жизнь.

Но потом что-то незаметно сдвинулось и стремительно начало портиться, как это обычно случается там, где люди живут сообща.

То тут, то там вспыхивали негромкие, но скверные ссоры. Все вдруг начали проявлять себя с неприятной, еще совсем недавно тщательно скрываемой стороны. Мелкие стычки из-за незначительных бытовых мелочей, меткие, обидные слова случались и раздавались повсюду. Еще вчера безобидные остроты попадали метко в цель и ранили. Хозяйственные дела, которые раньше все с коммунарским воодушевлением делили поровну, стали в тягость, и в нужный момент невозможно стало найти кого-то, чтобы притащить воды из родника, нарубить дров или покормить лошадей. Порядок в доме, который кое-как поддерживался общими усилиями, медленно, но неуклонно погружался в пучину энтропии. Уют сменился неустроенностью. А гармония обнажила корявый каркас, ощетинившийся острыми углами. Поначалу Лота старалась всех мирить, но потом догадалась, что ситуация изменилась в корне: ее окружал мутный хаос, забродивший первичный бульон, где она не находила себе места и чувствовала себя лишней.