Долгая игра

— Если ты ещё раз навредишь кому-то из моих друзей, — я склонилась вперед, чтобы моего лицо оказалось в дюйме от его лица, — я тебя похороню. И твой собственный отец бросит горсть земли в твою могилу, потому что Генри прав, — мой голос был едва ли громче шепота, но от этого он звучал ещё более резко. – Ты – разочарование.

ГЛАВА 25

Генри не сказал ни слова о том, как я использовала конгрессмена Уилкокса против его собственного сына. А я не сказала Генри, что иногда люди вроде Джона Томаса принимали порядочность за слабость.

Если для того, чтобы Джон Томас понял, что нападать на моих друзей было плохой идеей, мне нужно было запачкать руки – пусть будет так. Если бы я могла наказать его за то, что он сделал – и всё ещё делал – с Эмилией, если бы я могла заставить его заплатить, не заставляя её делать то, чего она явно не хотела – я бы так и сделала.

Настало время ланча, но я была не голодна. Вместо этого я вышла во двор. Я собиралась сесть за столик, но мои ноги продолжили шагать – мимо часовни, мимо Художественного центра Максвелла, на футбольное поле. В ноябре в Вашингтоне было холодно, но в моей крови жила Монтана. Холод беспокоил меня не больше, чем парни вроде Джона Томаса Уилкокса.

Подставив своё лицо ветру, я обдумала то, что я сказала Джону Томасу – и его реакцию на мои слова. Когда-то Айви сказала мне, что фиксерам приходилось уплачивать цену. Учитывая то, что Джон Томас сделал с Эмилией, то, что он сказал Ашеру и то, с какой самоуверенностью он заявил, что отец Генри был алкоголиком, притворяясь, что он не хотел расстраивать нас этими новостями…

Я не собиралась сожалеть о том, что нанесла ответный удар.

Не собиралась гадать о том, каким человеком это меня делало.

Через какое-то время моё лицо онемело от ветра. Когда я зашагала назад к главному школьному зданию, я была уверенна в одном. Если Джон Томас скажет хоть слово о Вивви, если он хотя бы посмотрит в её сторону, и я должна буду выполнить свою угрозу – я так и сделаю.

Я направилась назад к кафетерию, но выбрала длинную дорогу. Мимо компьютерных лабораторий, мимо библиотеки… Я замерла.

Я услышала звук. Резкое бульканье, напоминающее шум воды в трубе.

Не считая меня, коридор пустовал. Дверь в библиотеку была приоткрыта.

Что это за звук?

В этот момент я увидела сочащуюся из-под двери жидкость. Сначала я решила, что это вода, но затем я осознала. Она была красной. Сердце грохотало в моей груди. Я шагнула к двери. Красная – она красная – густая…

Дверь скрипнула, и что-то вывалилось в коридор. Я не сразу осознала, что это был человек. Несколько секунд спустя я узнала в нём Джона Томаса Уилкокса. Руки. Ноги. Глаза. Рот. Все составляющие были на месте, но единое целое…

Красный. Красные пятна на его груди. Его руках.

Это он издавал ужасный булькающий звук.

Я подалась вперед, осознав, что, если он хрипел, он всё ещё был жив. Мой мозг переключился в сверхскоростной режим. Под синим блейзером Хардвика его белая рубашка была пропитана кровью. Я сорвала блейзер, пытаясь найти рану.

— Помогите! – неистово, хрипло выкрикнула я. – Кто-нибудь, помогите!

Рот Джона Томаса открылся и закрылся, когда он попытался вдохнуть. Каждый его вздох сопровождали ужасные булькающие звуки.

Я стянула собственный блейзер и прижала его к его груди. Остановить кровотечение. Нужно остановить кровотечение. Я снова позвала на помощь. Я кричала.

— Стреляли, — выдавил Джон Томас.

В него стреляли.

— Всё в порядке, — соврала я. – С тобой всё будет в порядке.

Я чувствовала на своих руках его кровь. Чувствовала её запах.

— Скажи, — ему удалось выдавить ещё одно слово. Он дышал всё чаще.

Продолжая давить на его рану одной рукой, я достала из кармана свой телефон. Моя рука дрожала. Я набрала 911.

— Не, — Джон Томас издал булькающие звуки. Он приподнялся, схватил меня за рубашку и посмотрел мне в глаза. – Рассказал.

Через миг он снова упал на землю. Его голова склонилась на бок. Пол под ним тонул в крови.

— Что у вас случилось?

На каком-то уровне я осознавала, что на другом конце провода заговорил оператор 911. На каком-то уровне я помнила, как набирала номер. Но на другом, более примитивном уровне, я могла думать только о теле.

Теле, которое когда-то было Джоном Томасом Уилкоксом. Больше нет.

Ни судорожных вздохов. Ни бульканья. Его глаза опустели.

— Что у вас случилось?

— Он мёртв.

Я даже не понимала, что заговорила, пока оператор не ответил:

— Кто мёртв?

— Парень из моей школы, — слова огнём обжигали моё горло. Слёзы жгли мои глаза. Я не могла думать. Не могла дышать. – Кто-то стрелял в него. Я… Я пыталась помочь… Я звала на помощь, но никто…

— Мисс, вы должны сохранять спокойствие. Полиция уже едет. Стрелявший всё ещё там?

В коридоре была только я и тело, которое больше не было Джоном Томасом.

— В кого-нибудь ещё стреляли? – спросил оператор. – Кто-нибудь ещё мёртв?

Я не знаю.

Я не знала, подумала ли я об этом, или сказала вслух. Моя рука упала на пол, а с ней и телефон.

Почему никто не пришел на мои крики?

Что, если Джон Томас – не единственный? – подумала я. Эта мысль заставила меня прийти в движение. В один миг я стояла на месте, а в следующий я бросила телефон на пол и бросилась бежать к кафетерию.

К Генри и Вивви.

Распахнув дверь, я рванула в комнату. Неестественно неподвижные ученики сбились в группки. Я услышала, что кто-то плакал.

Несколько человек.

— Тэсс.

Я обернулась на звук голоса Генри. Он здесь. Он цел. Я шагнула к нему.

Генри в порядке. Мой мозг попытался усвоить эту мысль. Все они в порядке. Никто не ранен. Никто не кричал.

Генри подошел ко мне. Я никогда не видела на его лице такого напряженного выражения.

Что-то во мне сломалось.

— Стреляли, — мне удалось выдавить то же слово, которое произнёс Джон Томас. – В него кто-то стрелял.