Долгие ночи
Шрифт:
Лорис-Меликов закинул ногу на ногу и сложил на коленях руки.
— Недавно я сам лично объехал Чечню и прямо скажу: остался доволен. Стремление к уходу в Турцию достаточно сильно. Число желающих уже в настоящее время весьма значительно, более того, оно с каждым днем возрастает. Уезжать собираются целые аулы, как, например, Шали, Элисхан-Юрт. Об этом сообщили мне Туманов и Кундухов. Князю Туманову я дал соответствующие указания.
Вопрос-то довольно щекотливый, если не сказать больше. Здесь важно посредничество самих местных жителей, на которых мы можем положиться. Ведь горцы ни в коем случае не должны даже подозревать, что мы имеем к этому делу хоть какое-то отношение. Иначе все пропало. Узнают, упрутся — и тогда уже никакая сила не сдвинет их с места.
Карцов недовольно поморщился.
— Чувствую, этот наиб весьма опасен. Или он глуп, или играет какую-то роль, — сказал он, покачивая головой.
— Во всяком случае, при таких его действиях он не может быть для нас полезным. Мне кажется, его как можно скорее надо отправить либо в Турцию, либо… подальше в Россию…
— Совершенно с вами согласен. Подозрителен мне и Кундухов. Что хотите делайте, а не нравится мне его поведение. Он успокаивает нас, заверяя, что переселение пройдет мирно, спокойно, но в то же время берет под защиту Сайдуллу, открыто подстрекающего народ. А не готовит ли восстание сам Кундухов, чтобы встать во главе его?
Лорис-Меликов отрицательно покачал головой.
— Не думаю. При теперешних обстоятельствах с его стороны это было бы верхом безумия. Честолюбив он непомерно, это правда.
Но ему гораздо выгоднее возглавить переселение, чем стать халифом на час. Тем более, он во всеуслышание объявил о своем намерении оставить службу и переселиться с семьей в Турцию.
— И все-таки, Михаил Тариэлович, подумайте и примите-ка надлежащие меры, рассчитанные на самые непредвиденные случаи.
— Непременно, Александр Петрович! Непременно! Иначе нельзя.
Я хорошо знаю этих головорезов. Будь на их месте другое какое-либо племя, можно было бы не волноваться и не сомневаться. Но кто знает, что им может взбрести в голову завтра? Страшно впечатлительный народ, и… непредсказуемый в поступках своих. Поверьте, они могут собраться и даже распродать все свое имущество, но вследствие чего-либо непредвиденного, взять да и отложить отъезд. Здесь нужна бдительность, нужен скрытый контроль. Любой обнищалый эмигрант, вернувшись из Турции, какой-нибудь краснобай, старшина или мулла, сказавшие не то, что надо, могут не только повредить нашему делу, но и даже сорвать его. Поэтому, я думаю, наша главнейшая задача сейчас и должна заключаться в том, чтобы зорко следить за столь напряженным переходным моментом и быть готовыми к самому неожиданному исходу. Туманов доносил, что его агенты и агенты Муравьева ведут в Чечне тщательный надзор, постоянно сообщают обо всех толках, о настроениях и намерениях жителей.
— В каком состоянии войска?
— Все инженерные и дорожные работы прекращены, кроме самых необходимых. Полки и батальоны стянуты к штаб-квартирам под предлогом обучения, а в первых числах мая я полагаю собрать и еще два отряда под видом летних лагерей. Подобная акция с нашей стороны убивает сразу двух зайцев: она или
ускорит переселение, или предупредит беспорядки, возможность которых мы исключать не имеем права.— Меры своевременные. Думаю, Его Высочеству приятно будет узнать такие новости.
— Скажите, Александр Петрович, вы получили ответ в бытность вашу в Петербурге на свою записку военному министру? — спросил Лорис-Меликов.
— Вот только что.
— Одобряют они наше предприятие?
— Я распорядился, чтобы вам срочно выслали копию рапорта генерал-адъютанта Милютина. Но, видимо, сделать этого еще не успели. В таком случае прошу ознакомиться. — Карцов открыл лежавшую перед ним на столе папку, нашел в ней документ и протянул Лорис-Меликову.
"Его Императорскому Высочеству
Главнокомандующему Кавказской армией
Великому Князю
Михаилу Николаевичу.
1864 год, 3 ноября, № 190
Из переданной мне Начальником Главного штаба Кавказской армии записки, относительно настоящего положения на Кавказе, видно, что для устранения возможности беспорядков и волнений в Чечне представляется два способа действий: решительный — т. е.
переселение всех чеченцев силой оружия, если окажется необходимым, на левый берег Терека и Сунжи с водворением на их места станиц 1-го и 2-го Сунженских казачьих полков…"
Лорис-Меликов недоуменно пожал плечами и, не скрывая своего удивления, спросил:
— Ваше превосходительство, разве я говорил в записке, что нам необходимо выселить всех чеченцев со своих земель?
— Это моя приписка. Ничего страшного. Имея готовое решение от государя, мы ничем ведь не рискуем.
Лорис-Меликов продолжал читать:
"… или же более медленный — постепенно ослабляя чеченское население в горах добровольным выселением его на равнину и поощрением переселения в Турцию…"
— Выходит, что мы и в дальнейшем будем придерживаться той же тактики?
— Для чеченцев существуют лишь два пути: либо на левый берег Сунжи и Терека, либо в Турцию.
"…По всеподданнейшем о том докладе, Государь Император, имея в виду, что насильственное переселение чеченцев произведет неприятное нравственное впечатление на все горское население Кавказа и потребует значительных расходов, высочайше соизволил выразить желание, чтобы вопрос успокоения Чечни разрешился, по возможности, мирным путем — добровольным переселением…"
— А добровольно ли пойдут?
— Читайте дальше.
"… Но так как подобный исход дела зависит от случайности и в известную минуту, которую заранее невозможно предвидеть, Кавказское начальство может быть поставлено в необходимость прибегнуть к предполагаемым в записке крутым мерам, то на случай подобного оборота дела Государь Император высочайше представляет Вашему Императорскому Высочеству действовать по собственному Вашему усмотрению, не отступая в крайнем случае и перед необходимостью выселить всех чеченцев на левый берег Сунжи и Терека.
Военный министр Генерал-адъютант Милютин".
— Государь император предлагает нам, — сказал Лорис-Меликов, возвращая рапорт Карцову, — если я правильно понял…
— Поняли совершенно верно! — воскликнул Карцов, не дав ему договорить. — Не пожелают добром — заставим штыком. — Глаза его блеснули, как у разгоряченного бегом скакуна, и, весело барабаня пальцами по столу, он откинулся на спинку кресла.-
Так-то, милостивый государь!