Долина Пламени (Сборник)

Это не было ни сном, ни бодрствованием. Это была Неопределенность. Он плыл во чреве не-себя; это была единственная возможность уединения для телепата, и у него было лишь одно желание — оставаться там вечно. Но он был телепатом. Он не мог врать даже в собственных стремительно мелькавших тайных мыслях, ибо его разум был полностью открыт — во всяком случае для тех, кто, как и он, носил шлемы Немых.

Тем не менее просыпаться было тяжело. Трудно было заставить себя по своей собственной воле наклониться и снова взвалить на себя бремя старых и новых забот. Если бы его жизнь могла идти так, как он прожил последнюю сохранившуюся в его памяти минуту, без нерешительности и неуверенности, с одной лишь совершенно определенной необходимостью физического действия (Жив ли Померанс? — возник откуда-то вопрос в его пробуждающемся разуме), тогда было бы действительно легко оставить эту теплую, сумрачную тишину, где ощущался бесконечный покой, не было даже снов (но как Померанс?).

И, как всегда при мысли о других, что-то собралось в Коуди с силами и поднялось с усталым упорством. Он мгновенно сориентировался. Ему не было необходимости полагаться лишь на свои спутанные сном чувства. По всем пещерам, и над ним, в зависших в вышине вертолетах, — повсюду разливалось беспокойное и недоуменное ощущение безотлагательности и тревожного движения, и в каждом разуме, независимо от того, какие мысли занимали его поверхностные слои, билась одна и та же мысль.

Мысль эта была — погром.

Коуди задал вопрос: Не следовало ли мне убить Хорна, вместо того, чтобы пытаться спасти Померанса? Но он не стал ждать ответа. В конце концов, это было его собственное решение. Он открыл глаза (уже зная, на какой больничной койке и в каком секторе пещер лежит) и увидел над собой круглое, румяное лицо Элленби.

«Померанс?» — спросил Коуди.

«Жив, — мысленно ответил психолог. — Кое-кто из лысок Американ-Гана оказался рядом с тобой сразу после взрыва. Им пришлось действовать быстро. Хорн начал погром. Но у них был наготове быстрый вертолет, а по пути они оказали тебе и Померансу первую помощь. Это было два дня назад».

«Два дня?»

«Померанс был без сознания всего несколько часов. А тебя мы держали в бессознательном состоянии вплоть до этого момента: тебе это было необходимо. Думаю, однако, что ты будешь жить, — если тебя это волнует».

«Сколько всем нам осталось жить?» — мысленно прошептал Коуди.

«Вставай и одевайся, — приказал Элленби. — Работы много. Вот твоя одежда. Сколько нам осталось? Не знаю. Погром буйствует два дня. Параноиды все очень ловко спланировали. На этот раз, Джеф, похоже на всеобщий погром. Но у нас есть Померанс. И, полагаю, у нас есть индуктор».

«Но Померанс — не один из нас».

«Однако он с нами. Не все люди против лысок, слава Богу. Как только Померанс разобрался в ситуации, он добровольно предложил помочь, чем сможет. Так что пошли. Мы собираемся опробовать индуктор. Я хочу, чтобы ты был там. Можешь идти?»

Коуди кивнул. Двигаться было трудно, он очень ослаб, во многих местах, под наложенными при помощи пульверизатора пластиковыми повязками, чувствовалась то острая, то ноющая боль; и все же приятно было встать и идти своими ногами. Он последовал за Элленби; они вышли в коридор, и он ощутил, как вокруг повсюду кипят тревожные, настойчивые мысли. Коуди вспомнил Люси. Не все люди — против лысок. «И не все лыски — против людей», — добавил он, думая о том, что сделали с людьми вроде Люси, обреченными на пожизненное заключение в пещерах.

«Она будет там, в лаборатории, — сообщил ему Элленби. — Она вызвалась быть одной из подопытных. Мы в срочном порядке перестроили индуктор в соответствии с теорией Померанса — во всяком случае, мы взяли ее за основу и пошли дальше, все наши ученые до единого. Поработать пришлось изрядно. Надеюсь…» — В голове Элленби промелькнула и была им подавлена мысль о погроме.

Я найду время, Кассий, — подумал Коуди, — я найду время.

«Да, — согласился психолог. — Но позже, Джеф. Позже. В настоящий момент наша цель — индуктор. Ничего другого. Ты ведь не думал о Джаспере Хорне после того, как проснулся, так?»

Коуди осознал, что, действительно, практически не думал о нем. Теперь, когда он вспомнил о Хорне, предводитель параноидов предстал перед его мысленным взором как нечто отдаленное и обезличенное, движущаяся фигура в сложном комплексе действий, а не как эмоционально заряженный объект его ненависти.

«Кажется, я не чувствую необходимости убивать его, — согласился Коуди. — Он уже не имеет по-настоящему большого значения. Худшее, что он мог сделать, это начать погром, и он сделал это. Я бы убил его, если бы подвернулась возможность, но теперь по другой причине. — Он взглянул на Элленби. — Сработает ли индуктор?»

«Именно это мы и собираемся выяснить. Но он должен… обязан». — Элленби открыл дверь в стене коридора. Вслед за психологом Коуди вошел в одну из пещер, оборудованную под экспериментальную лабораторию.

В пещере происходило очень многое, но внешние чувственные впечатления не отвлекали Коуди — он сразу же повернулся в ту сторону, где, с ребенком на руках, стояла Люси. Быстро подойдя к ней, он начал было прощупывать ее мозг, но тут же остановился. Возможно, в нем таилось слишком много такого, о чем он не хотел бы знать — ни сейчас, ни вообще когда-либо.

— Эти повязки ничего не значат, — сказал Коуди. — Я чувствую себя отлично.

— Мне об этом сказали, — ответила Люси. — В кои-то веки я была рада телепатии. Я знаю, что они действительно могут сказать, все ли у тебя в порядке, — даже если ты без сознания.

Он обнял ее и взглянул на спящего младенца.

— Глядя на тебя, я ровным счетом ничего не могла сказать, — продолжала Люси. — Я не знала: может быть, ты умер. И так было здорово, что Элленби и другие могли заглянуть в твой мозг и убедиться, что с тобой все в порядке. Я хотела как-нибудь помочь, но не знала, чем. Кроме… этого. Элленби сказал, что ему нужны добровольцы для экспериментов с индуктором. И я вызвалась. Хотя бы этим я могу помочь — и хочу.

Итак, Люси теперь было известно об индукторе. Что ж, время и необходимость секретности миновали. Больше не имело значения, насколько много или насколько мало знали пленники пещер. Теперь, когда начался погром, это было неважно.

— На этот раз всеобщий погром, да? — спросила она, и на секунду он почувствовал удивление (телепатия?), прежде чем сообразил, что Люси просто реагирует на подсказки, понятные ей благодаря долгому знакомству с его манерой поведения. У всех женатых пар бывали проблески этого вида псевдотелепатии, если между ними существовало искреннее взаимное понимание. И, несмотря ни на что, такое взаимопонимание существовало. Странно было сознавать это сейчас, быть уверенным в нем и испытывать восторг, когда, возможно, оставалось так мало времени. Погром мог уничтожить все, несмотря на Индуктор.

— Люси, — сказал Коуди, — если будет неудача… Мы позаботимся, чтобы ты благополучно выбралась из пещер, назад, домой..

Она посмотрела на ребенка, затем отвернулась от Коуди. И, как случается со многими мужчинами, он неожиданно осознал, что никогда — даже со своими телепатическими способностями — не сможет по-настоящему понять реакции женщин — даже Люси.

— Вы уже готовы? — обратилась она к Элленби.

— Думаю, да, — ответил тот. — Дай кому-нибудь подержать ребенка.

Она вновь повернулась к Коуди, улыбнулась ему и передала малыша в его руки. Затем она подошла за Элленби к изолированному креслу, временно оснащенному переплетениями проводов, соединенных со сложной панелью управления.