Долина Ста Ветров

Дернул он неприметный рычажок, загудел сундук и негромко щелкнул. Ковыль извлек на свет противень с горсткой зеленой пыли, не без гордости протянул мастерам.

— Это чего?

— Живичный порошок это.

— Ну-ка!.. — Аптекарь взял щепоть пыли, потер, понюхал, попробовал на язык. — Ну, вообще, похоже…

— Так чего тут такого? — пожал плечами Ленивый По. — Высушить да смолоть. Делов-то…

— Да нет, — Ковыль усмехнулся. — Сенная мякина получится… Глядите! — Он высыпал содержимое противня в воду, и пылинки, повинуясь неведомой силе, сложились в узор, в точности напоминающий прежний цветок.

Опыт повторили трижды, с листом ледяной ракиты, со стеблем травы-ревуна и с соцветием синего лютика.

— Даже не знаю… — Аптекарь поскреб бороду. — Работать, оно, вроде, работает. Но мельница ли это?..

Почувствовал, не иначе, мастер в юноше будущего своего конкурента.

— Тебе бы в город податься, в Лигу Мастеров…

— Я останусь здесь, — помотал головой Ковыль. — В Уложении четко сказано: мельницей считать устройство, производящее измельчение силою ветра. Вот устройство, вот, — Ковыль крутанул ветряк, — сила ветра.

— При помощи жерновов, — Аптекарь воздел к небу указательный палец. — Измельчение силою ветра, при помощи жерновов.

Ковыль вздохнул и пробормотал под нос:

— Как знал, как знал… — отнял у сундука заднюю стенку и продемонстрировал собранию два вертикально расположенных плоских камня на оси. — Вот. Неотъемлемая, так сказать, часть…

Густав расхохотался:

— Нет, вы поглядите, каков!..

Аптекарь, наоборот, посерел лицом:

— Балаган развел!.. Бутафорию!.. Мальчишка!..

— Формально он прав, — пожал плечами Карпила.

— А нам здесь не надо формально!.. Мы дело делаем!.. — Аптекарь разозлился не на шутку. — Выкрутился, ишь ты!.. Скажи-ка нам тогда, любезный, сколь в мире есть ветров?

Ковыль нахмурился. Плохой вопрос. Не то что б сложный, знал на него ответ каждый ребенок. Плохой.

— Согласно Ветровой Табели — девяносто девять и один, — Ковыль вздохнул, предполагая заранее, что ответ такой никого не устроит. — Согласно Всепогодной От Сотворения Мира Летописи — лишь девяносто девять…

Звездный чистик не наблюдал никто и никогда. Зато чего только про него не плели. Что дует он прямиком со звезд и несет с собой серебристую пыль. Что раз попавшись в парус, станет корабль гнать вперед до тех пор, пока парус не сложишь. Да и много чего еще. Всего скорее, такого ветра не существовало вовсе. Выдумали его для ровного счета десяточники еще в махровые годины нешуточных ристалищ с девяточниками. Долго тогда ломались копья, ребра и головы. И вроде бы порешили, что да, десятичный счет будет правильнее. Но не везде он прижился. Многие считали девятками — удобней.

— То есть формально, — Аптекарь поводил рукой в воздухе, — якобы сто ветров у нас? А на деле?..

Оно понятно, к чему клонит. Ветром, что на бумаге записан, зерна не смелешь. Тереть должна мельница жерновами, а не неведомыми принципами.

— Что ты пристал к парню? — вступился Карпила. — Будто он ту Ветровую Табель составлял…

Аптекарь шумно выдохнул, раздувая ноздри, но смолчал. Прищурился зло.

— Предлагаю голосовать, — подытожил Густав.

Мнения разделились. Но все же тех, кто «за», оказалось больше.

— Все высказались?

— Нет, не все! — проскрипел Аптекарь. — Сын Стержня отныне равный с нами. Стало быть, тоже имеет голос.

Взгляды собравшихся скрестились на Стоеке. Тот раскраснелся, польщенный без меры, опустил глаза.

— Да пусть строится, — усмехнулся. — Мне не жалко…

Закатное солнце утонуло за горизонтом, в долине сгустились сумерки. Засветился желтым ночной камень в оправе подфонарников или просто выложенный вдоль кирпичных дорожек. Невидимые в листве, затянули свои рулады пичуги-переливки. Теплый луговик вывалялся в травах и принес с собой горьковатый аромат цветущей ола-олы.

Ковыль ждал. Он привык ждать здесь каждый вечер, с тоской вглядываясь во тьму. Учащенно забилось сердце, когда вдали показался знакомый силуэт. И Ковыль поспешил навстречу, едва сдерживаясь, чтобы не сорваться на бег.

— Ну, здравствуй, Роза ветров…

— Здравствуй…

Он что-то говорил, глупо улыбаясь. Она что-то отвечала. И только глаза, встретившись, вели безмолвную беседу о своем, о главном. Минуя преграды и запреты.

— Тебе, — Ковыль неловко протянул сверток, стащил темную кисею, скрывавшую цветок парусника.

Белоснежные соцветия, похожие на фрегаты с наполненными ветром парусами, вспыхнули, разгоняя полумрак.

Роза улыбнулась одними уголками губ, как умела только она, опустила взгляд.

— Спасибо. Никогда не видела такой… вживую.

Ковыль и сам не видел. Вчера приходил за живичным порошком караван с растениями из Нижних полей. Ковыль парусник и приберег. Роптали караванщики, грозились, в последний раз, мол, приходим. Больно хлопотно цветы возить. Но все равно шли. Редкого качества выходил порошок из железного сундука — никто такой не делал. Иные предлагали, давай к нам, на теплые фермы. Ветра и там для машины хватит. А не хватит, обещались хоть тягловую силу приспособить, хоть руками вороток крутить — все дешевле, чем таскаться, языком закоренелых девяточников выражаясь, за тридевять земель. Золотые горы сулили.

Но никуда Ковыль уезжать не собирался. Причина стояла напротив. Запах ее волос, заставлявший уходить землю из-под ног, пухлые губы в морщинках и серые, цвета зимнего неба, глаза — вот все, что ему от жизни было нужно.

Они шли, держась за руки, и болтали. Ковыль рассказывал про ветровые лопасти с изменяемым углом, про крылья, которые смогут вращаться от света, про решетку из уса красного кита, способную притягивать молнии. Про то, как мечтает построить мельницу, что молола бы в муку усыпающие небо звезды. Роза про шитье, про младшую сестренку и двух ухажеров, что на днях подрались из-за нее.

— А ко мне Стоек посватался, — невзначай произнесла она. И тут же осеклась, пожалела.

Ковыль остановился. Помрачнел.

— А ты?..

Роза дернула плечом.

— Погоди, — Ковыль заглянул девушке в глаза. — Я…

И замолчал, не в силах выдавить ни полслова.

Их со Стоеком соперничество — тема отдельная. Разные они до противоположности. Лишь в упорстве схожи, как две капли, никто отступать не привык. Стоек тяжел и тверд, как валун. Ни ураган, ни буря с места не шелохнут, только и смогут, что бока выесть со временем. А Ковыль… Он ковыль и есть, трава степная. Мотает его всеми ветрами, полощет. А он, знай, корнями в землю вцепился и сколь ни сгибай его, разогнется вновь.