Дом аптекаря

На привокзальной площади переминался с ноги на ногу уличный музыкант.

Что делать? Рут не знала.

Впрочем, за время странствования через утонувший в тумане город в голове у нее начал складываться план. Или по крайней мере направление.

За дорогой остановился идущий на восток трамвай. Дверцы открылись. Слегка прихрамывая, Рут пересекла улицу и успела вскочить в вагон. Пользоваться этим маршрутом раньше ей не приходилось, но трамвай шел в нужную сторону. Порывшись в сумочке, она нашла карточку. Судя по адресу, путь предстоял неблизкий. План никак не складывался, но менять что-то было уже поздно.

Так или иначе, баржу она найдет.

Надо только идти напрямик, доверяясь чутью.

Трамвай ритмично покачивался, и Рут позволила себе расслабиться. Убаюканная, она стала засыпать, но тут вагон остановился, и вагоновожатый объявил конечную остановку.

Рут сошла в числе последних и двинулась дальше на восток.

Из тумана проступали силуэты знакомых и незнакомых конструкций: буровых вышек, конвейерных погрузчиков, пристаней, бонов и маяков. Все они были отлиты или слеплены из того же, что и туман, призрачного материала и казались громадными иероглифами, вытисненными на серой визитной карточке. Проходя мимо склада, Рут услышала за дверью громкий собачий лай и лязг натянувшейся цепи.

Редкие корабли-невидимки перекликались сиренами, издавая один и тот же звук — священный звук «Ом».

Справа вытянулись жилые дома, но людей видно не было. Улица обрывалась у самой воды, в нескольких метрах от ощетинившихся мачтами парусных яхт, издававших жутковатые щелчки, стоны и хрипы. Туман превратил их в призраки. Туман был отравляющим газом. Обитатели домов уже испустили дух, тихо отошли в мир иной за серыми подъемными окнами и протекающими водосточными трубами в этот последний день Помпеи.

Эрстхавен… мостик через канал Амстердам — Рейн… впереди Зеебурги Эймеер.

Где-то поблизости проходила большая дорога — Рут слышала осторожное ворчание машин.

Чем дальше от города, тем ниже падала температура.

Сие маргинальное место принадлежало портовым грузчикам и матросам. В непогоду они сваливали со своих контейнеровозов, рефрижераторов и танкеров и собирались в тесных барах и ночлежках с украшенными всевозможными банкнотами потолками и оклеенными монетами полами, электронными часами в виде пивных кружек, музыкальными автоматами, спутниковыми антеннами на стенах и настроенными на футбол телевизорами над баром. Честно говоря, на улице Рут чувствовала себя в большей безопасности. Бары были шумными, пьяными глобальными деревнями кочевников-мужчин, убивающих время и мозговые клетки общепринятым мужским сообществом образом.

Холод и туман, выступив сообща, прихватили все и подвесили в буферной зоне между днем и ночью, сном и бодрствованием, жизнью и смертью.

У моря туман превратился в колючую ледяную морось, что-то среднее между дождем и снегом, колющую кожу крохотными иголками. Рут вытерла рукавом лицо. Ледяные капли собирались на носу, на подбородке, пробирались тайными маршрутами под оборонительные редуты одежды.

Небольшое удовольствие — промокнуть до костей.

К тому же сырость только усиливала боль в икре, которая вопреки надеждам не проявляла ни малейших намерений уходить. Пальцы, сжимавшие нижний край картины, закоченели и потеряли чувствительность. Когда Рут попробовала их разогнуть, они категорически отказались выполнить приказ.

Еще один мост.

Внизу по широкому клубку рельсов прогрохотал грузовой поезд. Тротуар на другой стороне улицы кончился, и короткий переулок, зажатый между двумя рядами высокой проволочной улицы, вывел ее к широкой пристани, забитой платформами, контейнерами, сборными складами, офисами и мастерскими. Дул арктический ветер. Иногда ему удавалось разогнать туман, и тогда сквозь дымку просвечивали оранжевые и красные огни нефтехранилища.

Выудив из кармана карточку, Рут сверила адрес с номером на дощечке бакалейной лавки. Где-то здесь, где-то рядом… вот только в какую сторону вести отсчет?

И вдруг в разрыве серых облаков, над краем причала, появилась звезда. Цвета бычьей крови.

Шестиконечная звезда с кружком посередине и еще одним внутри первого.

Звезда на люке.

Она нашла свою баржу.

«Спекулянт» стоял у самого причала, надежно прихваченный швартовыми. Трапа не было, но она без труда переступила узкую щель.

Подергала дверь. Закрыта. Ключей у нее нет. Не беда — раз баржа здесь, то рядом должны быть и сухой док, и ремонтная мастерская.

Рут перепрыгнула на берег и отправилась на поиски. Долго искать не пришлось: пустая бетонная площадка, служившая парковкой… свалка… и вот оно — «Мастерская Дреста по ремонту и комплектованию морских судов».

Мастерская представляла собой огромный обшарпанный ангар с жилым помещением наверху и садиком на крыше. В ангаре играла музыка. Рут остановилась, затаила дыхание и прислушалась.

Мелодия была знакомая.

«Муче» — Бэби Кокс с Дюком Эллингтоном. Вещь не для семейного прослушивания, но ей нравилась. Более того, пластинка была ее — иголка подскакивала именно там, где надо.

По спине пробежал холодок…

Рут навалилась на проржавевшую раздвижную дверь и вошла.

Темно. В темноте — металлические звуки. Перевернутая моторка. Сети. Гребной винт. Хромированные перила.

Музыка звучала в глубине ангара, где под антресолями горела лампочка и откуда в кабинку наверху вела короткая лестница. Рут переступила через груду спасательных жилетов и решительно направилась к свету.

Шипение и потрескивание сварочного аппарата сопровождалось фонтаном ослепительных брызг. На деревянных кОзлах лежал большой бурый руль. Лицо сварщика закрывала защитная маска, но Рут уже догадалась, что это Дрест. Джаз мог слушать только он.

Источником музыки служил доисторический заводной граммофон с золотисто-черной ребристой трубой. Бэби Кокс отпела свое, духовые подвели черту, все получилось быстро, по-деловому — очевидно, музыкантам хотелось поскорее добраться до бара.

Дрест повернулся и поднял защитный щиток.

— «Виктор Третий», — сказала Рут.

Он выключил сварочный аппарат и вытер руки о валявшуюся на полу тряпку.

— Двойной пружинный мотор. 1919-й. Моя гордость и радость. Извините за Эллингтона. Соблазн оказался слишком велик. Все остальное на барже.

Дрест подтащил табуретку и предложил гостье сесть.

— Мне кажется, вы проголодались. Ничего особенного у меня нет… — Он исчез на несколько минут и вернулся уже с тостом, на котором лежала пара сардинок.

Пили кофе, потом шнапс и разговаривали.

Баржу вычистили, привели в порядок, на корпус в нужных местах поставили заплаты. Еще немного, и все будет готово. Дрест сказал, что внутри все высушили с помощью керосиновых плиток, и он сам расставил вещи по местам.

— Так что добро пожаловать домой.

Как же она могла забыть о Дресте? Он был на барже в тот день, когда она вернулась в город от родителей, когда «Спекулянт» едва не затонул. Они еще разговаривали, обсуждали возможность диверсии. Рут помнила, что ей было с ним легко, что его присутствие успокаивало, что он помог справиться с эмоциями и предложил план действий. И вот он снова перед ней — в перепачканном маслом комбинезоне с металлическими замками-«молниями», с длинными черными волосами, в которых уже мелькают белые нити, и прямыми темными бровями, небритый и улыбающийся. Разговаривая, Дрест постоянно жестикулировал левой рукой.