Дом, где живет чудовище

— Я потому цвет не видела? Я была… оболочка? — Орвиг кивнул. — А сейчас?

Целитель продолжал молчать. Смотрел на светильник, и глаза снова начали золотиться, будто впитывали приглушенный свет.

— Почему я это вижу? То, что в зеркале, и того, что приходит с дождем. Почему я вижу Ин… Ингваза.

Я впервые за несколько лет произнесла имя мертвого… убитого мужа вслух. По телу пробежала дрожь, в ушах зашумело, а ладонь под ладонью Орвига сделалась холодной и влажной. Другая тоже, но та, которой касались — сильнее. Целитель тут же приподнял руку, разрывая прикосновение, медленно моргнул, и с его пальцев полилось тепло. И стало светлее. Не только от магии. В окна уже сочился рассвет, и серые тени по углам начинали обретать цвет.

Я не смотрела, но знала, что золотистое сияние впитывается под кожу. Становилось легче. И я нашла в себе силы, чтобы описать своих чудовищ.

— Я могу только предполагать, — чуть улыбнулся уголками губ Истар. — В зеркале вы видите оставшуюся часть дара, а с дождем приходит все остальное.

— Почему дождь?

— Думаю, это ваша стихия. Вода, возрожденная в вечном круговороте. Вы — одно.

— Но почему так? Почему… Ингваз?

— Скорее всего, это проекция вашей пограничной эмоции при первой сознательной активации дара. Очень сильная. Практически живая.

— Что мне с этим делать?

— Принять, — камнем уронил Орвиг.

Я повела головой сначала в одну сторону потом в другую, и целитель снова медленно моргнул, принимая мое право на этот выбор. Полынный круг и редкие ночи без сна лучше, чем тот страх, в котором я жила бесконечно долго. В конце концов, тут не так много дождей. И сад, и…

— Согласен, — тепло улыбнулся Истар. — Сад здесь замечательный, и… он тоже… может исцелять. Так что как целитель рекомендую вам побольше гулять в саду и…

Раздавшийся и резко оборвашийся крик, приглушенный расстоянием, был не слишком громким, но ощущение, что случилось что-то плохое, никуда не делось.

Глава 16

За эту часть дома, куда выходила дверь на хозяйственный двор, солнце еще не добралось. Земля здесь была влажной, тяжело пахла сыростью, а на жмущихся, распластавшихся по стене ветвями старых розовых кустах еще блестели капли. Капли были и на перевернутой корзинке, и на выглядывающем из-под покрывала темно-синем подоле и белой кисти. По ладони полз красный жук.

— …молния. Она пролежала здесь почти всю ночь.

— Моя вина, торопился и контур не сомкнул. Скоро приедет Лансерт, я отправил ему вестник, поговоришь с ним?

— Почему я?

— Он… в последнее время раздражает меня втрое больше обычного, сложно сдерживаться. Так что можешь делать, что собирался.

— Завтра. Я устал, ты взвинчен и бесишься.

— Как скажешь.

Эдсель и Орвиг, скрытые от меня ветвями, разговаривали вполголоса и не знали, что у разговора есть свидетель. Можно было схитрить, что я гуляю, как целитель советовал, и что устала лежать без движения, и ноги сами меня сюда принесли, но мне казалось, произошедшее связано со мной, и я не ошиблась.

Это была та девушка, что убирала сор в моей комнате.

— Какая, однако насыщенная на события ночь, я будто в каком-то другом доме, который только притворяется тем, что был мне знаком.

— Здесь многое изменилось, — сказал Эдсель, и от звука его голоса захотелось натянуть на себя одеяло. Но одеяла не было, и я обняла себя за плечи, представляя, что это шаль. Жемчужно-розовое кружево, безнадежно испорченное подсохшей кровью, было жаль до слез. Полыни я и новой достану, а такого подарка, как шаль, больше не будет.

— Это все запах, — признался Алард.

— И только? — удивился Орвиг.

Эдсель молчал. От тишины сделалось тягуче и сладко, будто меня внутри сиропом полили, как оладушек, и раздумывают, за какой бочок вкуснее прихватить. В открытую дверь кухонного коридора как раз оладушками тянуло, а мелкие розы, такие же, как росли у обрыва, пахли сладко. Я поняла, что ужасно голодна, развернулась, чтобы уйти, и уткнулась носом в грудь в темном мундире.

Меня обняли, чуть придержав, и тут же отпустили, а затем шеф жандармерии Статчена приложил палец к губам.

— Подслушиваете? — очень-очень тихо, чтобы не выдать и своего присутствия, зашептала я.

— А вы? — в тон мне отозвался Лансерт, лукаво прищурив глаза, как кот коготками, поддел пальцами манжету на моем рукаве и шагнул чуть назад, увлекая меня за собой.

— И давно? — снова и снова шепотом спросила я.

Прошедшая ночь странно на меня повлияла, в голове было пусто, как в мыльном пузыре, и так же легкомысленно-радужно. Кажется, Орвиг перестарался с лечением.

— Как вы вошли? Ворота заперты и гравий шуршит, когда идешь, и где ваша лошадь, не по воздуху же вы летели?

— Лошадь за оградой, а я… перелез.

— Шеф жандармов крался, как воришка?

— Почему сразу, как воришка, почему не как влюбленный кавалер?

Картинка встала перед глазами, как живая: в зубах у Рамана, лезущего через ограду, зажата роза, а лицо — бледное. Возможно, от любовного томления, а возможно от того, что ограда поместья сплошь этими же розами поросла, и колючки на стеблях — щедрые. Вон как ладонь о штаны потер. Эта же ладонь потянулась было и другое место потереть, то, которым сидят, но Лансерт вспомнил, что с дамой.

— Лучше бы через ворота, — шепнул он.

Я хихикнула и устыдилась. Там девушка мертвая лежит, а у меня внутри сиропа полно и голова пузырь-пузырем.

Шеф жандармов все еще держал меня за рукав, и вообще мы как-то очень близко друг к другу.

— Доброе утро, Лансерт, — на этой дорожке, где мы с Раманом стояли, гравия не было, зато его было полно в голосе Эдселя. — Она там, за домом. То же, что и прежде. Орвиг тебе все расскажет. Мисс Дашери… — Посмотрел, как куснул, дернул щекой, той, что пряталась под маской, и ушел к парадному крыльцу.

Я засомневалась, как мне вернуться, чтобы не столкнуться с Алардом. Можно было пойти через кухонный коридор, все равно мне туда, но там лежала мертвая девушка, и мне было совестно, что ее гибель оставила меня настолько равнодушной. Будто за прошедшую ночь я почти все свои эмоции истратила, только глупости остались. Глупости, пузыри и сироп, скребущийся гравием голос, от которого лишь одеяло спасет. Накрыться и ждать, когда он…

Подождала и пошла к парадному. За время моих раздумий Эдсель уж точно успел подняться к себе.