Дом памяти и забвения

Элиаху тогда было всего два года. Он еще не понимал, в какой мир входит. Так же, как и я, правда не настолько. В свои шесть лет я был убежден, что уже принадлежу к миру взрослых. Отец с гордостью говорил, что на меня можно положиться, а это еще как важно в мрачные и опасные времена. Я воспринял это как огромную похвалу.

Забота о брате Элиахе была доверена мне. Я его очень любил. Нас с ним учили тому, что мы оба с ним одно целое, что я как старший брат никогда не должен оставлять его одного или бросать в беде и обязан научить всему, что в жизни важно. Я воспринял это очень серьезно. «Мой маленький большой брат», – шептал я над ним, укачивая его в кроватке. Элиах был очень нежным, почти прозрачным, он только что начал выговаривать первые слова. Считается, что дети, которые начинают поздно говорить, более смышленые, они мудрее других детей, способны рассчитывать и оценивать, а когда заговорят, говорят зрело и умно.

Я все-таки смотрел на мир детскими глазами, наивно веря, что существует только то, что вселяло в меня уверенность: мои родители, родственники, друзья, мой брат Элиах, вещи, до которых я мог дотронуться, смена дней и ночей, смена времен года.

Все более заметное беспокойство отца, его все чаще плохое настроение и несвязная речь производили такое впечатление, что он постепенно теряет контакт со средой, в которой мы живем, и втягивает нас в какую-то мрачную авантюру, отделяет от близких нам и понятных вещей, от мира, который принадлежал нам и которому принадлежали мы. Ведь, действительно, такое поведение отца после его возвращения из поездки в Вену и Берлин отравляло мою душу страхом, страхом неизвестного. Меня и по сей день время от времени охватывает невыносимая слабость, стоит мне вспомнить те дни: неужели обожаемый мною отец, которому я верил беспрекословно, вдруг погрузился в какую-то разновидность безумия, пока я жил в опасной иллюзии постоянства и неизменности видимого мира, под покровительством которого находился.

Я был слишком маленьким, еще неопытным, чтобы суметь оценить суть этого изменения, которую заметили не только мы с мамой, но и окружающие.

В сущности, все вытекало из заботы о нашем существовании. В сложной жизненной ситуации, когда отец раньше многих других понял, что возникла трещина, которая постоянно расширяется и превращается в пропасть, откуда хлещет мрак апокалиптических размеров, отец занял позицию нашего защитника, что, впрочем, несомненно и было его обязанностью, пытаясь найти какое-то безопасное место, далекое и защищенное от любой угрозы. То, что через какой-то год многим покажется исчезновением всего человеческого, он видел уже тогда совершенно ясно, и это, разумеется, было не обычным смятением или беспокойством, а воцарившимся внутри ужасом, паникой, которые ему не удавалось обуздать и остановить. Если безумие – это то, что описывается как несоответствие «опыту коллективного здравого разума», то он действительно был безумен. Но что представлял собой этот «коллективный здравый разум»? А не что иное, как опасное заблуждение. Единственным стремлением моего отца, назовем это и безумным стремлением, было стремление спасти нас, избавить от того, что в наступающих временах несомненно ждало нас.

Что же могли сделать и что делали те немногие, у кого было чутье, ясное видение приближающегося Армагеддона? Существует история, совершенно реальная, одного болезненно озабоченного отца, который начал травить своих детей сперва небольшими дозами «Циклона Б», а потом постепенно увеличивал его количество, чтобы у малышей сформировалась устойчивость к смертоносному газу. Откуда этому заботливому отцу уже тогда, за несколько лет до начала широкого использования отравляющего газа, было известно, что этот газ станет незаменимым средством массового уничтожения людей? А он знал, у него было чутье. Было озарение. Некоторым людям дана способность видеть события, которые еще только наступят, с такой ясностью и убедительностью, как будто речь идет о чем-то, что вовсе не будущее, а сущая реальность.

Выбор был мал. Следовало найти безопасный, но надежный способ исчезнуть. Скрыться из сферы опасности. Признаю, и мама, и я с недоверием согласились с отцовскими идеями о том, каким образом можно сделаться невидимыми или крохотными до незаметности. Мама говорила наполовину в шутку, наполовину всерьез, что уменьшение наших размеров до незаметности, если бы нам удалось открыть механизм такого превращения, дело все же опасное. Мы оказались бы в новой опасности – кто-нибудь мог случайно или намеренно нас раздавить. Таким образом, опасность по-прежнему существовала. Отец сердился из-за того, что в словах матери наряду с сомнением отмечал и здравый смысл, а это, по его мнению, не только абсурдное, но и глупое поведение во времена, когда здравого смысла больше не было.

Гораздо позже я убедился в том, что, в сущности, в жизни возможно все и что зачастую даже самые сложные вещи бывают одновременно и самыми простыми.

Исчезнуть можно разными способами. Один из способов – это стать кем-то другим. До вчерашнего дня ты существовал как Альберт Вайс, а с сегодняшнего дня Альберта Вайса больше нет, существует кто-то другой, с другим именем, кто-то, кто прекрасно вписывается в мир, перевернутый вверх ногами. Ты был – и больше тебя нет. В моем детском сознании это выглядело как что-то ужасное, устрашающее. Это значило потерять все, что было для тебя важным: родителей, друзей, себя самого.

Позже, ненамного позже, многие осуществили одну из форм исчезновения. Путь без возврата в раскаленные печи Аушвица. Это была конечная точка мира, доведенная до полного распада.

Отец же под исчезновением подразумевал все-таки нечто иное: отсутствие, невидимость. Он верил в мощь ума и силу слова. Сегодня мы определенно знаем, что наш мир не материален, это доказывают ученые и все более сложные законы физики, которые добираются до самой сердцевины и сущности так называемой реальности. Сегодня известнейшим физикам, по их собственному признанию, почти не о чем говорить друг с другом, но зато они участвуют в беседах с известными мистиками. Физика перешла границы понимаемого и проникла в сферу метафизики. То, что сегодня доказывают с помощью самых совершенных приборов, избранные люди, мистики, узнали и доказали интуитивно. Научно доказано, что существуют разные формы исчезновения, теоретически доказуемые, а отец пытался добиться их практического применения. Трагический факт состоит в том, что он надолго опередил свое время.

Пока по всему миру распространялась паника и во многих странах принимались законы о расах, мы сидели в затемненной комнате и выглядели как жертвы, которые беспомощно ожидают своих палачей. Но так могло показаться лишь кому-то, кто наблюдает извне. Самообладание или же контроль над собой были одной из первых выученных нами лекций. Мы работали над изменением собственного облика и изменением действительности, в которой жили. Воистину, целью, поставленной отцом, было достижение высшего состояния рассудка.

– С помощью успешного контроля над умом, – говорил отец, – можно овладеть тем, что видит внутренний глаз. А это означает переход в некоторые иные пространства реальности, где можно найти надежное укрытие, где можно быть в безопасности, скрывшимся, невидимым, отсутствующим в том мире, где для нас больше нет места и где мы зависим от милости и немилости любого негодяя.

В совершенно темной комнате отец зажигал свечу. Глядя на пламя свечи, мы произносили стихи песни «Когда страх, как скала» старого испанского поэта Шем-Тоба бен-Иосифа ибн Фалакеры.

Если память меня не обманывает, эти стихи звучали так:

Когда страх, как скала,Я становлюсь молотом.Когда печать становится пламенем,Превращаюсь в море.Когда это случается,Мое сердце получает силу,Как луна, что светит ярче,Когда все покрывает черная ночь.

Со временем мы хорошо натренировались в поисках путей перехода из одной реальности в другую. Возможно, мы, будь у нас больше времени, даже совершили бы такое путешествие. Однако нельзя было забывать то обстоятельство, что мы могли исчезнуть в одном из тех неизвестных нам и неизведанных миров, быть проглоченными раз и навсегда. Поэтому мы учились и тому, как с помощью определенных символов, букв и знаков поддерживать связь с той реальностью, от которой хотели временно спрятаться.

В книге одного каббалистического мистика написано: «Взлет радостен, но перед полетом надо узнать, как снова опуститься вниз».