Домоправительница для Бездушника

— И как, обратились? — выдавила я, давясь от смеха.

— А как же, — старушка недовольно поджала губы, поправляя так и норовящий съехать на глаза платок. — Так этот баламут мохнатый, чтоб ему от лишая месяцами маяться, сказал, что он готов во имя избавления моей красавицы от мук сожрать её.

Я не выдержала, прыснула и под возмущённым взглядом старушки поспешно зажала рот рукой.

— Ишь, смеётся она, — проворчала бабушка, недовольно хмурясь, — небось твою бы сестрицу или матушку сожрать предложили, не смеялась бы.

Я честно постаралась сосредоточиться и перестать хихикать. Корова, поняв, что и я не смогу воплотить её страстную мечту в жизнь, огорчённо вздохнула, укоризненно замычала и отправилась на луг. И такой несчастный вид был у коровки, что мне её, честное слово, даже жалко стало.

— А к бычку вы её не водили?

Старушка недовольно платком дёрнула, едва его с головы не содрав:

— Ты думаешь, я совсем из ума выжила али коровы никогда не держала? К бычку я мою красоточку в первую очередь сводила!

Я посмотрела на эффектно застывшую посреди луга корову. Мда, похоже, кавалер даме не понравился и тоску её душевную снять не смог.

— Я ить не сразу за помощью-то побежала, сперва сама попыталась голубушке моей помочь, — старушка всхлипнула и плаксиво запричитала. — И чем я касатушку мою не потчевала, чем не врачевала, а она лишь печальней да тощщей становится! А я ить для неё, для радости моей, даже философский камень из Камелота привезла, чаровницы угольной от эльфов вытребовала и даже у гномов их камней чудодейных исцеляющих взяла, хоть они и жмотились, давать не хотели.

Я сочувственно посмотрела на корову, вспоминая слова леди Морганы о том, что нет страшнее злодея, чем доброхот, истово верящий, что действует исключительно из благих намерений. Если бы меня пичкали совершенно не сочетаемой между собой смесью философского камня, эльфийского угольника и гномьих целебных камней, я бы тоже томилась, позабыв о том, что когда-то радовалась жизни. Надеюсь, коровку ещё можно спасти, её отравление не стало критичным, после которого только некромант и может помочь. Кстати, о некроманте. Странно, что Свет не понял причину душевных терзаний коровки, насколько я поняла из рассказов Святогора, мой подопечный очень хороший целитель. Хотя, может, он просто не стал тратить время на корову?

— А давно корова Ваша затосковала?

Старушка задумалась, прищурившись и беззвучно шевеля сморщенными бесцветными губами:

— Дней пять получается. Тогда луна такая странная была, с зеленоватым отливом, от неё ещё оборотни свирепствовать начали, между собой загрызлись и на других нападать стали. Даже Святогору плечо порвали, хотя его стараются не трогать, он же стражник, за порядком в нашей деревне приставлен следить. Ох, и много же тогда порваных да покусанных было, Светозар даже меня и ещё трёх бабонек попросил помочь зашивать да перевязывать, сам не справлялся! И два дня после этого домой не ходил, даже ночевал в лечебнице, а кабы мы его, сердечного, не кормили, так и не ел бы всё это время, — старушка не то восхищённо, не то неодобрительно покачала головой. — По сю пору раненые обращаются, а о причинах этого массового безумия так ничего и не известно. Святогор носом землю роет, а толку нет.

Я задумчиво почесала кончик носа, вспоминая всё, что нам рассказывали об изменениях цвета небесных светил. Магическую астрономию мы в прямом смысле слова проходили, преподаватель предпочитал отрабатывать со студентами защитные заклинания, благоразумно полагая, что они нам пригодятся гораздо чаще, чем раз в сто лет происходящие в небесных сферах явления. На занятии, во время которого мы отрабатывали способы рассеивания и отражения меняющих облик проклятий, преподаватель как раз и обмолвился, что зелёная луна — один из самых важных признаков свершившегося чёрного колдовства. Мол, если луна зеленью стала отливать, значит где-то неподалёку использовали изменяющее облик проклятие, а узнать проклятого можно по глазам, в самой глубине его очей таится истинный облик.

— А у вас никто пять, может, чуть больше, дней назад не пропадал?

Старушка посмотрела на меня со смесью досады (я ей про хворобу коровы, а она с глупостями пристаёт!) и удивления (а ведь и правда, ведьма, ничего потаённого для неё нет!), руками всплеснула:

— Ну, скажешь тоже, пропадал, чай у нас не леса дремучие и не пещеры глубокие, разбойными да драконами полные! А уезжать, уезжала одна, аккурат пять дней назад. И главное, днём она уехала, а ночью безумие это промеж оборотней и началось.

Я насторожилась, словно охотничья собака, почуявшая след:

— Кто уехал?

Старушка плечами пожала растерянно:

— Так старосты нашего дочка в Камелот отбыла. Ой, милая, скажу как на духу, хоть я и не большая сторонница молодых-то хаять, такая неприятная девица, ужас просто! Правду молвить, лицом пригожа: глаза зелёные, чисто трава майская, косы отлива медового, кожа мягкая да белая, точно булка сдобная, но норов! Чисто кобылица необъезженная, ей-ей не вру! Парням головы кружила почём зря, не разбирая, есть у кого любушка, нет ли. Гончара злой забавы ради из семьи увела, а ведь у него, сердечного, — старушка перешла на зловещий шёпот, — двое дитяток малых и жёнка на сносях была, третьего ждала! А эта, Повилика её зовут, пришла к гончару кувшинчик заказать в подарок тётке своей из Камелота. Да кувшинчик-то не простой, работы уж больно вычурной, Повилика сама форму и узор придумывала, начудесила, вся деревня только руками разводила от изумления, откуда, мол, в девке деревенской такие фантазии с загогулинами сидят. Так вот, сперва ходила всё вроде как по делу, а потом жёнки наши стали примечать, что с гончаром что-то неладное стало твориться: с лица спал, глаза шалые сделались, словно у пьяного или окуренного чем, кожа посерела, руки задрожали. И дня без Повилики прожить не мог, на жену волком голодным рычал, детей своих и вовсе замечать перестал.

Ой-ёй, описание сие сильно на любовный приворот похоже, да не простой, на травах, а из категории чёрной ворожбы, так называемой присушки на крови. А мне, помнится, говорили, что тут ведьм нет… Поскольку бабушка умолкла (кстати, надо бы её имя узнать, к такому ценному источнику информации я буду часто обращаться), я скромно откашлялась и спросила:

— А что было дальше? И кстати, меня Есения зовут, а вас как?

— Всеведой меня кличут, Кудияра дочь, — старушка поправила платок и улыбнулась ласково, — меня в деревне все знают, у меня репка самая сладкая, яблочки самые румяные, огурчики самые крепкие и хрустящие…

Я поняла, что если не остановлю перечень достижений сельского хозяйства, то он может затянуться до самого вечера, а мне ведь ещё столько всего нужно сделать!

— Всеведа Кудияровна, так что там дальше с гончаром-то было?

Всеведа вздохнула тяжело, помрачнела, словно туча чёрная на её лицо наползла:

— А что было? Ясное дело, что ничего хорошего. Повилика гончаром позабавилась да прочь его от себя и прогнала, надоел, мол. А он, сердешный, в тот же вечер с горя и удавился. Жена его, Криница, естественно, взвыла в голос, к Свету кинулась, прямо в ноги ему пала, верни, мол, мужа моего. Светозар — парень добрый, в помощи никому не отказывает, а тут наотрез отрубил: нет, мол, не возьмусь и не проси. Гончар-де сам руки на себя наложил, потому за его жизнь другую жизнь отдать надобно, а он, Свет, стало быть, не убийца, а целитель, жизни никого лишать не станет. Криницу зельем сонным напоить хотел, да у неё от горя оборот спонтанный начался, кровь деда-оборотня пробудилась. Кабы не целительские способности Светозара, нипочём бы не выжила жёнка гончарова, а так удержал он её, не дал вслед за мужем уйти и даже младенчика из-за грани вытянул. Только после всей этой истории Повилике приказали покинуть деревню, не место ей, вертуге бессердечной, промеж честных людей. Ещё бабы бают, что вроде как Криница прокляла разлучницу бессердечную, но даже если и так, кто жёнку вдовую за то осудит? Уж точно не я, грешная.

Причина томления внешне вполне здоровой коровы стала для меня более понятной, но на всякий случай я решила ещё кое-что уточнить.

— А Криница магией владеет?

Всеведа посмотрела на меня как на оглашенную, даже руками замахала:

— Окстись, девка, какая из Крины чародейка?! Нет у нас тут ни ведьм, ни колдунов, девки все, кому приворотное зелье али ещё какое чародейство понадобится, в Камелот едут али в дальнюю деревню. Странно. Проклятие, меняющее облик, невозможно наслать, не имея пусть самого малюсенького магического потенциала. А может, я ошиблась, роковая красавица не превратилась в корову?