Домой не по пути

– Ты должна уехать, - шепчет она, мешая салат, который уже давно готов.
– Но не я.

Поджимаю губы и отворачиваюсь. Возможно, она права. Возможно, пришло время самостоятельно принимать решения и строить свою жизнь. Заново. С чистого листа.

Мы накладываем еду и расставляем ее на маленьком столе. Садимся друг напротив друга и молча едим, не говоря ни слова. Я внезапно вспоминаю о тех словах, что она мне сказала по телефону: ты должна быть со мной рядом, когда мне плохо. Что изменилось? Почему теперь она позволяет мне уйти?

– Что с ним?
– Хрипло спрашиваю я, наколов лист салата на вилку. Упрямо смотрю перед собой, не хочу поднимать подбородок.

– Он до сих пор в больнице.

– И долго он там пробудет?

– Не знаю. Ему плохо.
– Мама отпивает воды и передергивает плечами.
– Алкоголь. Он разрушил его. Разрушил всю его жизнь.

– Ну, а ты?
– Я все-таки выпрямляюсь и стискиваю зубы.
– Что насчет тебя?

– Реган...

– Ответь.

– Я стараюсь.
– Шепчет она. Протягивает широкую ладонь, накрывает мои пальцы. Я не шевелюсь. Просто смотрю ей в глаза.
– Люди меняются, когда хотят.

– А ты хочешь?

– Хочу.

– А отец?

– Боюсь, он слишком поздно задумался над этим.
– Ее голубые глаза блестящие от слез. Видимо, с отцом дела совсем плохи. Внутри у меня становится так горячо, что тело передергивает. Боже, какая разница. Наплевать мне на отца. Наплевать!
– Ты сходишь к нему? Сходишь?

– Что?

– Реган.

– Нет, - качаю головой, - ни за что. Нет.

– Пожалуйста, ему совсем плохо, слышишь? Он ведь твой папа. Он...

– Ты видела, что он сделал? Мам, как ты можешь защищать его? Как ты можешь его любить? У меня нет отца. А у тебя нет мужа. У нас есть существо, которое испортило нам жизнь.
– Я отдергиваю руку и до боли стискиваю зубы.
– Он все разрушил.

– Так и есть.

– Ты понимаешь это, и все равно просишь меня проведать его?

– Другой возможности у тебя не будет. Сейчас ты зла. А потом его не станет. Сейчас тебе кажется, что это не проблема. А потом...

– Что потом?
– Взвываю я, ощутив, как глаза пылают. Я резко поднимаюсь и смотрю на мать, еле удерживая равновесие.
– Что? Мы расстроимся, что никто не сворачивает нам руки? Расстроимся, что не приходится доводить его до дома? Вытирать его блевотину? Ты расстроишься, что он больше не заставит тебя орать на весь дом, когда я сижу за стеной и руками уши закрываю. Расстроишься, что больше не надо будет со спины набрасываться на него, когда он крушит квартиру, разбивает стекла, посуду, мебель. О чем ты?

– Реган, милая...

– Я убежала из-за него! Он виноват, он во всем виноват. В том, что я одна, что везде я вижу предателей и кретинов. Он сделал нас с тобой грязными, гнилыми, пустыми.

– Он был хорошим.
– Шепчет она.
– И когда-то он сжимал тебя за руку и обещал, что никогда не отпустит.

– Но что же случилось, мама?

– Жизнь случилась.

– Она со всеми случается.
– Выплевываю я.
– Но нужно быть сильнее. Нужно думать о близких, любить близких. Не делать им так больно.

– Он не смог. Он не такой, как ты.

– Да. Мы с ним совсем не похожи.

– Поэтому ты и должна простить его. Потому что ты совсем на него не похожа.

Неожиданно я смеюсь. Что за глупое оправдание, черт подери? Простить его, потому что я лучше? Потому что у меня есть совесть, чувства. Потому что я живой человек, и мне бывает больно. Потому простить?

– Врачи дают ему месяц.
– Хрипит мама, нервно отбросив волосы.
– Тебе решать.

Я смахиваю со щек слезы и плетусь к себе в комнату. Меня трясет от безысходности, замкнутого круга. Что же творится? Что происходит? Почему я опять здесь. Зачем я здесь. Закрываю ладонями лицо и облокачиваюсь о стену.

Нужно быть сильнее. Но что это значит? Что это, черт возьми, значит?

Возможно, быть сильным, значит, принимать свои слабости. Но в чем моя слабость?

В неумении двигаться дальше. Нельзя ступить вперед, будучи привязанным к чему-то, что стоит позади. Нужно сорвать веревки. Освободиться. Смогу ли я? Найду ли в себе силы? Иногда мне кажется, что сил у меня куда больше, чем я думаю. Хорошо, если так.

Предстоит мне еще очень многое.

Я устраиваюсь в бар на целое лето. Официанткам платят мало, но мне хватит, чтобы унести ноги из Янгстауна и попробовать нечто новое. Я написала нескольким редакторам, прошла собеседования через интернет, и меня взяли в Провиденс на должность младшего редактора какой-то непопулярной газетенки, да еще и на испытательный срок. Работать я начну с осени. А сейчас мечусь по бару круглые сутки. Надеюсь подзаработать как можно больше и найти квартиру в Провиденсе поближе к офису.

Чтобы дойти до бара, нужно пройти городскую больницу и дом Кори. Такое чувство, что жизнь специально надо мной смеется. Я каждый раз зажмуриваюсь, замечая коттедж Гудменов. А потом еще и кулаки стискиваю, пробегая мимо госпиталя.

Про Уилла мне ничего неизвестно. Возможно, он продолжил разъезжать по штатам, возможно, он давно втрескался по уши в Тэмми, и они танцуют до изнеможения в новом, джазовом клубе. А, возможно, он остановился, принял себя, вернулся и стал другим. Мне хотелось бы в это верить. Пусть я и убеждаю себя, что мне абсолютно наплевать.

В четверг утром - да, ко мне, наконец, вернулось чувство времени, и я знаю число и месяц, и даже год - проходя мимо дома Гудменов, я замечаю Кори. Он переносит вещи в огромный грузовик, припаркованный на обочине. Мы с ним всего один раз разговаривали с тех пор, как я убежала. Сейчас мне тоже хочется пронестись мимо, но затем...

Затем я вспоминаю, что Кори Гудмен - мой лучший друг. И я буду дурой, если про него забуду из-за отношений с его братом.

Кори удивляется, когда я останавливаюсь около грузовика и облокачиваюсь спиной о металлические дверцы. Он неуверенно улыбается и выдыхает:

– Наверно, снег пойдет.

– С чего вдруг?
– Усмехаюсь я.

– Ну, ты стоишь на вражеской территории. Забыла?

– Я устраиваю временное перемирие.

Гудмен счастливо улыбается. Мы подходим друг к другу, абсолютно синхронно, и обнимаемся, словно не виделись тысячу лету. Кори покачивается, а я едва не падаю.

– Вот же гаденыш, поднакачался, что ли?

– Мы с тобой две недели не общались. Маловато для бицепсов.

– Я просто хотела сделать тебе комплимент.
– Отстраняюсь и грустно кривлю губы. У него манеры Уилла. Его голос. Его смех. Это делает больно.
– Ивансвиль ждет, верно?

– Эвансвилл.
– Поправляет он.

– Точно, господи, ну и название.

– Обычное, знаешь ли.

– Родители, наверно, в ужасе. Как они без тебя справятся, не представляю. Хелен уж точно с ума сойдет.

– Да уж. Мама носится по квартире, все боится, что мы что-то забудем. Мне двадцать один, а такое чувство, что одиннадцать. Честное слово.

– Они тебя любят, Кори. Тебе очень повезло.

– Уилл на днях приезжал.

Я застываю. В живот, словно ударяют, и боль проносится по всему моему телу. Мне вновь не хватает воздуха, черт. Дыши, Реган. Дыши.