Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2 (др. издание)

Когда Санчо увидлъ, что вс эти красныя ноги пришли въ движеніе, — весла показались ему красными ногами, — онъ проговорилъ самъ себ: «вотъ гд я вижу очарованіе, а вовсе не въ томъ, что разсказываетъ мой господинъ. Но за что же такъ бьютъ этихъ несчастныхъ, что сдлали они такого? и какъ хватаетъ смлости у одного человка бить столько народу? Клянусь Богомъ, вотъ, вотъ гд истинный адъ, или по крайней мр чистилище. Видя съ какимъ вниманіемъ Санчо смотрлъ на все происходившее вокругъ него, Донъ-Кихотъ поспшилъ сказать ему: «другъ Санчо, какъ было бы удобно теб раздться теперь съ головы до ногъ и помстившись между гребцами покончить съ разочарованіемъ Дульцинеи. Среди страданій столькихъ людей ты не почувствовалъ бы твоего собственнаго! И очень можетъ быть, что мудрый Мерлинъ счелъ бы каждый ударъ, данный такой увсистой рукой, за десять».

Адмиралъ собрался было спросить, что это за удары и за разочарованіе Дульцинеи, но въ эту минуту вахтенный закричалъ: «фортъ Монжуихъ длаетъ знакъ, что онъ открылъ на запад весельное судно».

«Ребята», крикнулъ въ отвтъ на это капитанъ, выскочивъ изъ высоты между декъ, «судно это не должно ускользнуть отъ насъ. Это, вроятно, какой нибудь бригантинъ алжирскихъ корсаровъ». Три другія галеры приблизились къ адмиралу, чтобы узнать, что, длать имъ? Адмиралъ веллъ имъ выйти въ открытое море, а самъ вознамрился держаться берега, чтобы не дать такимъ образомъ бригантину ускользнуть изъ его рукъ. Гребцы принялись грести, и галера поплыла съ такой быстротой, какъ будто она летла по вод. Выступившія въ открытое море галеры открыли — приблизительно въ двухъ миляхъ — судно съ четырнадцатью или пятнадцатью гребцами, Завидвъ галеры, оно пустилось убгать отъ нихъ, надясь на свою легкость. Но капитанская галера, была къ счастію однимъ изъ самыхъ легкихъ судовъ, которые плавали когда бы то ни было по морю. Она двигалась такъ быстро, что гребцы на бригантин увидли невозможность спастись, и арраецъ [24] приказалъ сложить весла и сдаться, чтобы не раздражить начальника испанскихъ галеръ. Но въ ту минуту, когда испанская галера подошла такъ близко къ бригантину, что на немъ услыхали приказаніе сдаться, два пьяныхъ турка, находившіеся въ числ другихъ четырнадцати гребцовъ, выстрлили изъ аркебузъ и убили двухъ испанскихъ солдатъ, спускавшихся съ палубы. Увидвъ это, адмиралъ поклялся не оставить въ живыхъ ни одного плнника, взятаго на бригантин и яростно атаковалъ его, но бригантинъ усплъ отвернуться отъ удара, прошедши подъ веслами, и галера опередила его на нсколько узловъ. Видя свою погибель, на бригантин подняли парусъ. Тмъ временемъ, какъ галера возвращалась назадъ, и потомъ подъ парусомъ и на веслахъ бригантинъ принялся снова лавировать. Но его искуство помогло ему меньше, чмъ повредила его смлость. Капитанъ настигъ бригантинъ на разстояніи полумили, опрокинувъ на него рядъ веселъ и захватилъ на немъ всхъ гребцовъ; въ ту же минуту подоспли другія галеры, и моряки возвратились съ добычею въ портъ, гд ихъ ожидала огромная толпа, любопытствуя узнать съ чемъ они возвращаются. Кинувъ якорь вблизи берега, адмиралъ увидлъ, что его вышелъ встртить самъ вице-король, и онъ приказалъ спустить на воду яликъ и поднести рею, чтобы повсить на ней арраеца вмст съ другими тридцатью шестью плнными — все молодцами, вооруженными большею частью аркебузами.

24

Такъ назывались начальники алжирскихъ судовъ.

Адмиралъ спросилъ, кто изъ нихъ арраецъ. «Вотъ кто!» сказалъ по испански одинъ плнный, оказавшійся испанскимъ ренегатомъ; указавъ на одного изъ самыхъ прекрасныхъ юношей, какіе когда либо существовали на свт; на видъ ему не было и двадцати лтъ.

«Собака безумная!» воскликнулъ адмиралъ, «какой чортъ дернулъ тебя убивать моихъ солдатъ, когда ты видлъ невозможность спастись; такъ ли должно выказывать покорность адмиралу? Раав не понимаешь ты, что дерзость не есть еще мужество. «Въ сомнительныхъ обстоятельствахъ человкъ можетъ показаться храбрымъ, но не дерзкимъ».

Арраець собирался что-то отвтить, но адмиралу было не до него; онъ поспшилъ встртить вице-короля, ступившаго на галеру въ сопровожденіи своей свиты и нсколькихъ особъ изъ города.

— Адмиралъ, вы сдлали не дурную охоту — сказалъ вице-король.

— Очень хорошую, отвчалъ адмиралъ, и ваше превосходительство сейчасъ увидите ее повшенной за этой ре.

— Почему? спросилъ вице-король.

— Они убили у меня, вопреки всмъ правиламъ : и обычаямъ войны, двухъ лучшихъ, солдатъ; и я поклялся вздернутъ на вислицу всхъ, кого я захвачу на этомъ бригантин, и прежде всего этого молодаго мальчика — арраеца на этомъ судн. Говоря это, онъ указалъ вице-королю на молодаго юношу, ожидавшаго смерти съ связанными руками и съ веревкой на ше. Вице-король взглянулъ за него и при вид такого красавца, такого ршительнаго и храбраго юноши, преисполнился глубокимъ состраданіемъ и пожелалъ спасти его.

— Кто ты, арраецъ? спросилъ его вице-король: турокъ, мавръ, ренегатъ?

— Ни турокъ, ни мавръ, ни ренегатъ, отвтилъ юноша.

— Кто же ты такой?

— Христіанка.

— Христіанка, въ этомъ плать,— арраецомъ на Турецкомъ бригантин? воскликнулъ удивленный вице-король; этому можно скоре изумиться, чмъ поврить.

— Отсрочьте на время казнь, сказала прекрасная двушка; вы не много потеряете, удаливъ минуту мщенія на столько, сколько нужно времени, чтобы разсказать вамъ мою исторію.

Какое каменное сердце не смягчилось бы при этихъ словахъ, хоть на столько, чтобы пожелать услышать разсказъ несчастнаго юноши? Адмиралъ согласился выслушать его. Но просилъ не надяться вымолить себ прощеніе въ столь тяжкой вин. Получивъ это позволеніе арраецъ разсказалъ слдующее. «Я принадлежу къ той, боле несчастной, чмъ благоразумной націи, на которую въ послднее время обрушилось столько ударовъ. Я — мавританская двушка. Двое дядей моихъ увезли меня — во время постигшаго наше племя несчастія — въ Варварійскія земли, не смотря на то, что я христіанка не изъ притворныхъ, а изъ самыхъ искреннихъ. Напрасно я говорила правду; т, которымъ поручено было прогнать насъ не слушали меня, дяди мои не врили мн; они думали, что я хочу обмануть ихъ, чтобы остаться на родной сторон и насильно увезли меня. Мать и отецъ мои христіане; воспитанная въ строгой нравственности, съ молокомъ всосавши вру католическую, ни словомъ, ни обычаемъ, не выдавала я своего мавританскаго происхожденія; и по мр того, какъ укрплялась я въ этой добродтели — по моему, это добродтель — разсцвтшая моя красота; и хотя жила я въ удаленіи отъ свта, тмъ не мене меня увидлъ молодой донъ Гаспаръ Грегоріо, старшій сынъ одного помщика, возл нашего села. Какъ меня увидлъ, какъ мы познакомились съ нимъ, какъ полюбили одинъ другаго, это долго разсказывать, особенно тогда, когда я ожидаю, что между шеей и языкомъ моимъ скоро помстится роковая веревка. Скажу только, что донъ-Грегоріо послдовалъ за мною въ изгнаніе. Зная хорошо нашъ языкъ, онъ смшался съ толпами изгнанныхъ морисковъ, и во время пути подружился съ моими дядями. Предусмотрительный отецъ мой, услышавъ про эдиктъ, грозившій намъ изгнаніемъ, поспшилъ покинуть родную сторону и отыскать для насъ убжище на чужбин. Онъ зарылъ въ тихомъ мст, которое извстно только мн, множество драгоцнныхъ камней и дорогихъ жемчуговъ и много, много денегъ, и веллъ мн не дотрогиваться до всхъ этихъ богатствъ, если насъ изгонятъ прежде его возвращенія. Я послушала его, и отправилась въ Варваріискую землю съ дядями и другими родственниками моими. Мы поселились въ Алжир, которому суждено было стать моимъ адомъ. Алжирскій дей, услыхавъ о моей красот, о моемъ богатств, веллъ привести меня къ себ и спросилъ меня въ какой Испанской провинціи я родилась и какія драгоцнности и сколько денегъ привезла я съ собою. Я назвала ему родной мой край и сказала, что деньги и вещи зарыты въ землю, но что ихъ очень легко откопать, если я сама отправлюсь въ Испанію; я думала корыстью ослпить его сильне чмъ моей красотой. Тмъ временемъ, какъ я разговаривала съ нимъ, ему сказали, что меня сопровождалъ изъ Испаніи одинъ изъ прекраснйшихъ юношей на земл; я догадалась, что дло шло о дон Гаспар Грегоріо, дйствительно одномъ изъ самыхъ прекрасныхъ мужчинъ. Я задрожала при мысли грозившей ему опасности, потому что эти варвары предпочитаютъ прекраснаго юношу прелестнйшей женщин. Дей въ ту минуту приказалъ привести къ себ донъ Грегоріо и спросилъ меня, правду ли говорятъ о немъ. Какъ бы вдохновенная самимъ небомъ, я отвтила ему: «правда, но только я должна теб сказать, что это не юноша, а такая же двушка, какъ я. Позволь мн пойти и одть ее въ женское платье, чтобы оно выказало красоту ее во всемъ блеск и чтобы она спокойне появилась предъ тобой». Дей согласился и сказалъ, что на другой день переговорить со мною, какъ мн вернуться въ Испанію за моими богатствами. Я бросилась къ донъ Гаспару и сказавъ ему какой опасности подвергается онъ, показываясь въ мужскомъ плать, одла его какъ мавританскую двушку, и въ тотъ же вечеръ повела къ дею; — обвороженный его наружностью, дей задумалъ оставить у себя эту красавицу, чтобы подарить ее султану. Но, устраняя опасность, грозившую ей отъ него самого, даже въ его собственномъ гарем, онъ приказалъ отдать ее подъ надзоръ знатныхъ мавританокъ, и донъ Грегоріо отвели къ нимъ въ туже минуту. Что почувствовали мы, въ минуту разлуки, мы такъ нжно любившіе другъ друга, объ этомъ пусть судятъ т, которые любятъ такъ-же нжно. Вскор затмъ дей ршилъ, чтобы я отправилась въ Испанію на этомъ бригантин, въ сопровожденіи двухъ природныхъ ту рокъ, тхъ самыхъ, которые убили вашихъ двухъ солдатъ. за мною послдовалъ также этотъ испанскій ренегатъ (она указала на того, кто первый отвтилъ адмиралу); христіанинъ въ глубин души, онъ отправился со мною скоре съ желаніемъ остаться въ Испаніи, чмъ вернуться въ Варварійскія земли. Остальные гребцы — мавры и турки, но они только гребцы и больше ничего; а т два жадныхъ и дерзкихъ турка, не слушая моего приказанія, высадить насъ въ христіанскомъ плать, которое было съ нами, въ первомъ удобномъ мст на испанскомъ берегу, хотли прежде всего ограбить эти берега, боясь, чтобы съ нами не случилось чего нибудь такого, что помогло бы открыть ихъ бригантинъ и имъ не овладли-бы испанскія галеры, если он будутъ по близости. Вчера вечеромъ мы пристали къ берегу, не зная, что вблизи находятся четыре галеры; сегодня насъ открыли, остальное вы знаете. Добавлю только, что донъ-Грегоріо въ женскомъ плать остается между женщинами, опасаясь за свою жизнь, а я, съ связанными руками, ожидаю здсь смерти, освободящей меня отъ моихъ страданій. Вотъ вамъ моя грустная исторія. Прошу васъ только, позвольте мн умереть, какъ христіанк, я не причастна грху, въ который впало мое несчастное племя». Съ послднимъ словомъ она умолкла и съ глазами полными слезъ вызывала слезы изъ глазъ всхъ ея слушателей. Тронутый вице-король подошелъ къ прекрасной мориск и, не говоря ни слова, самъ развязалъ веревку, связывавшую ей руки, а какой-то старый пилигримъ, вошедшій на галеру вмст съ вице-королемъ, не сводилъ съ нее все время глазъ, и когда она умолкла, упалъ къ ея ногамъ, сжалъ ихъ въ своихъ рукахъ и воскликнулъ, обливаясь горючими слезами: «О, Анна Феликсъ, дочь моя злосчастная! я отецъ твой Рикотъ, я пришелъ за тобою, потому что не могу я жить безъ тебя, безъ всей души».

Услышавъ это, Санчо выпучилъ глаза, поднялъ голову, которую онъ опустилъ было за грудь, вспоминая о своей милой прогулк по рукамъ галерщиковъ, и внимательно взглянувъ на стараго пилигрима, узналъ въ немъ Рикота, того самаго Рикота, котораго онъ встртилъ въ тотъ день, когда покинулъ свое губернаторство. Узналъ онъ и дочь Рикота, нжно обнимавшую отца своего, смшивая съ его слезами свои.

— Вотъ, господа, сказалъ Рикотъ вице-королю и адмиралу, вотъ дочь мои, богатая и прекрасная, но боле несчастная жизнью, чмъ своимъ именемъ; зовутъ ее Анна Феликсъ, по фамиліи Рикота; я покинулъ родину, съ намреніемъ отыскать убжище на чужбин, и нашедши его въ Германіи, возвратился сюда въ плать пилигрима съ нсколькими нмцами, чтобы отыскать дочь мою и взять зарытыя мною богатства. Дочери я не нашелъ, но нашелъ деньги, которыя уношу съ собой, а въ эту минуту, такими непредвиднными путями, отыскиваю самый драгоцнный кладъ свой, мое дитя. Если наша невинность, если наши слезы могутъ что нибудь значить передъ вашимъ трибуналомъ, откройте для насъ двери милосердія; — мы никогда не имли въ мысляхъ оскорбить васъ, никогда не участвовали въ заговор нашего справедливо изгнаннаго племени.

— О, я очень хорошо знаю Рикота, воскликнулъ Санчо; и знаю, что Анна Феликсъ дйствительно дочь его. Но что до хожденій и возвращенія, до дурныхъ и хорошихъ намреній ихъ, я въ это дло не вмшиваюсь.

Приключеніе это удивило всхъ.

«Слезы ваши не допускаютъ меня исполнить моего общанія», воскликнулъ адмиралъ. «Живите, очаровательная Анна Феликсъ, столько, сколько небо велитъ вамъ, и пусть кара обрушатся на дерзкихъ виновниковъ несчастнаго событія». И онъ приказалъ въ ту же минуту повсить на ре двухъ туровъ, убившихъ его солдатъ. Но вице-король настоятельно просилъ адмирала не казнить ихъ, говоря, что они выказали больше глупости. чмъ дерзости. Адмиралъ уступилъ вице-королю; потому что мстить хладнокровно очень трудно.

За тмъ стали думать о томъ, какъ освободить Гаспара Грегоріо отъ грозившей ему опасности; Рикотъ предложилъ за освобожденіе его боле двухъ тысячъ червонцевъ, въ бывшихъ съ нимъ жемчугахъ и разныхъ драгоцнныхъ вещахъ; предлагали также другіе способы освободить, но ренегатъ предложилъ самое лучшее: зная гд, какъ и когда можно пристать къ берету, зная домъ, въ которомъ заперли донъ-Гаспара, онъ предложилъ отправиться въ Алжиръ: на какомъ нибудь легкомъ судн съ испанскими гребцами. Вице-король и адмиралъ колебались было довряться ренегату, особенно поручить ему христіанскихъ гребцовъ, но Анна Феликсъ ручалась за него, а Рикотъ предложилъ внести выкупъ, въ случа если христіанъ гребцовъ оставятъ въ невол. Когда дло это было улажено вице-король возвратился на берегъ, а донъ-Антоніо Морено повелъ къ себ въ домъ Анну Феликсъ и ея отца; вице-король поручилъ ихъ вниманію донъ-Антоніо и просилъ его принять ихъ, какъ можно лучше, предлагая помочь съ своей стороны всмъ, что находится въ его дом; такъ тронула его красота Анны Феликсъ.

Глава LXIV

Исторія говоритъ, что жена донъ-Антоніо Морено приняла очень ласково и радостно Анну Феликсъ, удивленная столько-же красотой ея, сколько и умомъ; прекрасная мориска была дйствительно умна и прекрасна. Вс въ город, какъ будто по колокольному звону, приходили глядть на прекрасную двушку и удивляться ей.

Донъ-Кихотъ сказалъ однако донъ-Антоніо, что ничего хорошаго не общаетъ тотъ способъ, которымъ задумали освободить донъ-Грегоріо, что это дло рискованное и что всего лучше было-бы отвести въ Варварійскую сторону его самаго съ его оружіемъ и конемъ, и онъ освободилъ-бы молодаго человка, не смотря за всю мусульманскую сволочь, какъ освободилъ донъ-Гаиферосъ жену свою Мелизандру. «Берегитесь ваша милость», сказалъ на это Санчо, «донъ-Гаиферосъ похищалъ свою супругу за твердой земл и увезъ ее по твердой земл, а если похитить намъ донъ-Грегоріо, и перевести его въ Испанію, такъ придется плавать по морю».

— Противъ всего есть лекарство, кром смерти, замтилъ Донъ-Кихотъ; къ берегу пристанетъ судно и мы сядемъ за него; хотя-бы весь свтъ воспротивился этому.

— У вашей милости все какъ по маслу идетъ, отвтилъ Санчо. Во отъ слова до дла разстояніе большое. Я стою за ренегата; он мн кажется славнымъ и сострадательнымъ человкомъ.

— Къ тому-же, сказалъ донъ-Антоніо, если ренегатъ не успетъ въ своемъ предпріятіи, тогда мы обратимся къ великому Донъ-Кихоту и отправимъ его въ Варварійскія земли.