Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2 (др. издание)

Черезъ два дни ренегатъ ухалъ на легкомъ шествесельномъ судн, съ шестью храбрыми гребцами, а два дня спустя, галеры отправились въ Левантъ; передъ отъздомъ адмиралъ попросилъ вице-короля увдомить его, освободятъ ли донъ-Грегоріо и что станется съ Анною Феликсъ? Вице-король общалъ это сдлать.

Между тмъ однажды утромъ, Донъ-Кихотъ вооруженный съ ногъ до головы, оружіе, какъ извстно, было его нарядомъ, а битвы отдыхомъ, такъ что онъ ни минуты не оставался безоружнымъ; — вышелъ прогуляться, и во время прогулки неожиданно встртилъ рыцаря также вооруженнаго съ головы до ногъ, со щитомъ, носившимъ изображеніе серебряной луны. Рыцарь этотъ подошелъ къ Донъ-Кихоту и громко сказалъ ему: «славный и еще никмъ достойно не восхваленный рыцарь Донъ-Кихотъ Ламанчскій! я: рыцарь серебряной луны: — неслыханныя дла мои вроятно напоминаютъ теб меня. Я пришедъ сразиться съ тобой, испытать твою силу, и заставить тебя признать мою даму, кто-бы она ни была, прекрасне Дульцинеи Тобозскои. Признавъ эту истину, ты избжишь смерти, и избавишь меня отъ труда убивать тебя. Если я останусь въ этой битв побдителемъ; то потребую однаго: чтобы ты сложилъ оружіе и, отказавшись отъ всякихъ приключеній, удалился на одинъ годъ въ твою деревню; въ продолженіи этого времени ты не прикоснешься къ мечу, это нужно для твоего счастія для спасенія души твоей. Если же ты побдишь, — голова моя тогда въ твоея власти, мое оружіе и конь мой станутъ твоими трофеями и слава моихъ подвиговъ увеличитъ твою. Подумай же и отвчай мн не медля, потому что я могу сражаться съ тобою только сегодня».

Донъ-Кихота поразило столько же высокомріе рыцаря серебряной луны, сколько поводъ, изъ-за котораго онъ вызвалъ его за бой, и рыцарь спокойно, но строго, отвтилъ ему: «Рыцарь серебряной луны, о твоихъ подвигахъ я ничего не слышалъ и готовъ заставить тебя поклясться, что никогда не видлъ ты, несравненной Дульцинеи, иначе ты не ршился бы затять этого боя; образъ моей дамы обезоружилъ бы тебя, твое заблужденіе разсялось бы и ты постигъ бы, что не было и не будетъ на свт красавицы подобной Дульцине. И не говоря, что ты солгалъ, но только, что ты заблуждаешься, я принимаю твой вызовъ съ назначенными тобою условіями, принимаю его тутъ же, чтобы ты не потерялъ сегодняшняго дня. Изъ условій твоихъ я исключаю только одно: — увеличить славу моихъ подвиговъ славой твоей; я не знаю, каковы твои подвиги, но каковы бы они ни были, для меня довольно моихъ. Бери же съ поля, что теб угодно взять, я сдлаю тоже, и что кому даетъ Богъ, пусть благословитъ Святой Петръ».

Въ город замтили рыцаря серебряной луны и, извстили вице-короля, что онъ разговаривалъ съ Донъ-Кихотомъ. Предполагая, что это какая нибудь новая шутка, устроенная донъ-Антоніо Морено или какимъ-нибудь другимъ дворяниномъ въ город, вице-король вышелъ изъ дому въ сопровожденіи нсколькихъ другихъ лицъ и явился на мст боя въ ту минуту, когда Донъ-Кихотъ тронулъ за узду коня своего, чтобы выиграть свободное поле для битвы. Зная что два бойца готовы обрушиться одинъ на другаго, вице-король помстился по средин и спросилъ, что побудило ихъ тамъ внезапно вступить въ бой?

«Споръ о первенств красоты,» отвтилъ рыцарь серебряной луны и онъ повторилъ все, сказанное имъ Донъ-Кихоту, и условія, на которыхъ долженъ былъ состояться поединокъ. Вице-король подошелъ къ донъ-Антоніо и спросилъ его, знаетъ ли онъ, кто этотъ рыцарь серебряной луны, и не шутка-ли это какая нибудь, которую вознамрились сыграть съ Донъ-Кихотомъ. Донъ-Антоніо сказалъ, что онъ не знаетъ ни кто этотъ рыцарь, ни того, въ шутку или серьезно устроенъ этотъ поединокъ. Отвтъ его заставилъ призадуматься вице-короля; онъ не зналъ, слдуетъ ли ему допустить или остановивъ бойцовъ. Увренный однако, что это должна быть какая нибудь шутка, онъ сказалъ: «господа, если вамъ остается только одно — умереть или настоять на своемъ, если господинъ Донъ-Кихотъ неумолимъ, а рыцарь серебряной луны не хочетъ уступить, въ такомъ случа впередъ, и да хранитъ васъ Богъ». Рыцарь серебряной луны и Донъ-Кихотъ весьма вжливо поблагодарили вице-короля за данное имъ позволеніе сразиться. Поручивъ себя затмъ, по обыкновенію, отъ всей души Богу и своей дам Дульцине, Донъ-Кихотъ выигралъ немного пространства, вида, что противникъ его длаетъ тоже самое, и не ожидая звука трубы и никакого боеваго сигнала къ нападенію, противники въ одно время повернули своихъ коней. Конь рыцаря серебряной луны былъ, однако, легче, такъ что рыцарь напалъ на Донъ-Кихота, проскакавъ всего дв трети пространства, и такъ сильно толкнулъ своего противника, не дотронувшись до него копьемъ, — онъ нарочно снялъ съ него наконечникъ, — что во мгновенье ока опрокинулъ его на песокъ вмст съ Россинантомъ. Подбжавъ въ ту же минуту въ побжденному Донъ-Кихоту и приставивъ въ забралу его копье, рыцарь серебряной луны сказалъ ему: «рыцарь! вы побждены, и даже убиты, если не согласитесь исполнить условій нашего поединка.» Не подымая забрала, у падшій и разбитый Донъ-Кихотъ глухимъ, протяжнымъ, какъ бы выходившимъ изъ глубины могилы голосомъ отвтилъ рыцарю серебряной луны:

«Дульцинея прекрасне всхъ женщинъ на свт, а я несчастне всхъ рыцарей въ мір; истины этой не должно компрометировать мое безсиліе поддерживать ее. Вонзай, рыцарь, вонзай это копье въ мою грудь и возьми мою жизнь, взявши мою честь.»

— Нтъ, нтъ! воскликнулъ рыцарь серебряной луны, да сіяетъ въ непомеркающемъ свт слава Дульцинеи Тобозской! я требую только, чтобы господинъ Донъ-Кихотъ удалился на одинъ годъ, или на такое время, какое я ему назначу, въ свою деревню, какъ это условлено между нами, прежде чмъ мы встртились съ оружіемъ въ рукахъ.

Вице-король, донъ-Антоніо и нсколько другихъ лицъ, ясно услышали и слова рыцаря серебряной луны и отвтъ Донъ-Кихота, сказавшаго, что если только ему не повелятъ ничего. предосудительнаго для Дульцинеи, такъ онъ исполнитъ все, какъ благородный рыцарь. Услышавъ это, рыцарь серебряной луны повернулъ коня и поклонившись вице-королю, поскакалъ маленькимъ галопомъ съ мста побоища. Вице-король веллъ донъ-Антоніо послдовать за этимъ рыцаремъ и узнать, во что бы то ни стало, кто онъ такой? Донъ-Кихота подняли тмъ временемъ съ земли и открыли его блдное, безжизненное, покрытое потомъ лицо. Россинантъ же чувствовалъ себя такъ плохо, что не могъ подняться на ноги. Отуманенный слезами Санчо не зналъ что длать, что говорить. Все, происходившее вокругъ него, казалось ему какимъ-то сномъ, какимъ-то очарованіемъ. Онъ видлъ своего господина побжденнымъ, помилованнымъ, давшимъ слово не прикасаться къ оружію въ теченіе года. Онъ видлъ помраченнымъ свтъ его славы и вс общанія его, вс надежды свои обращенными въ прахъ, развянными какъ дымъ. Ему мерещился Россинантъ искалченнымъ, а господинъ его разбитымъ на всю жизнь; благо еще, еслибъ разбитые члены возстановляли разстроенный мозгъ. Наконецъ рыцаря отнесли на носилкахъ, принесенныхъ, по приказанію вице-короля, къ донъ-Антоніо, а вице-король возвратился во дворецъ, желая узнать, кто былъ рыцарь серебрянной луны, приведшій Донъ-Кихота въ такое несчастное положеніе.

Глава LXV

Донъ-Антоніо Морено отправился вслдъ за рыцаремъ серебряной луны, котораго преслдовала толпа ребятишекъ разнаго возраста до самой гостинницы въ центр города, гд онъ остановился. Желая, во чтобы бы то ни стало, узнать, кто этотъ незнакомецъ, донъ-Антоніо вошелъ за нимъ въ гостиницу и послдовалъ въ отдльную комнату, гд къ рыцарю подошелъ оруженосецъ снять съ него оружіе. Видя, что его не оставляетъ какой-то господинъ, рыцарь серебряной луны сказалъ донъ-Антоніо: и догадываюсь зачмъ вы пришли; вамъ угодно узнать, это а? Извольте — я вамъ разскажу это, тмъ временемъ, какъ оруженосецъ мой станетъ снимать съ меня оружіе. Причинъ скрываться у меня нтъ; я, милостивый государь, — бакалавръ Самсонъ Карраско, живу въ одной деревн съ Донъ-Кихотомъ Ламанчскимъ, возбуждающимъ общее состраданіе къ себ во всхъ его знакомыхъ, во мн, быть можетъ, боле чмъ въ комъ-нибудь другомъ. Полагая, что онъ можетъ выздоровть только сидя спокойно дома, я искалъ средствъ устроить это дло. Три мсяца тому назадъ я отправился вслдъ за нимъ, въ образ рыцаря зеркалъ, встртился съ нимъ на дорог, и надясь поразить его безъ крови и ранъ, вызвалъ его на бой съ условіемъ, что побжденный предается на волю побдителя. Считая уже Донъ-Кихота побжденнымъ, я думалъ потребовать отъ него, чтобы онъ возвратился домой и не вызжалъ оттуда въ теченіи года; — этимъ временемъ, я думалъ, можно будетъ вылечить его. Но судьб угодно было чтобы не я, а онъ побдилъ и свалилъ меня на землю. Такимъ образомъ надежды мои были обмануты. Донъ-Кихотъ отправился дальше, а я возвратился домой пристыженный, побжденный и порядкомъ помятый своимъ довольно опаснымъ паденіемъ. Это не отбило у меня, однако, охоты еще разъ отправиться за Донъ-Кихотомъ и побдить его въ свою очередь, что мн и удалось сдлать сегодня въ вашихъ глазахъ. Всегда врный своему слову, врный обязанностямъ странствующаго рыцарства, Донъ-Кихотъ безъ всякаго сомннія честно исполнитъ то, что я веллъ ему. Вотъ вамъ вся исторія. Прошу васъ только не говорить это я, чтобы мое благое намреніе не пропало втун, и мн бы удалось возвратить разсудокъ человку очень умному, когда онъ забываетъ о странствующемъ рыцарств.

— О, милостивый государь, воскликнулъ донъ-Антоніо, да проститъ вамъ Богъ наносимую вами всему міру потерю, вашимъ желаніемъ возвратить разсудокъ самому интересному безумцу, какой когда либо существовалъ за свт. Неужели вы не видите, что польза отъ его ума никогда не вознаградитъ потери того удовольствія, которое доставляютъ всмъ намъ его безумства, и вся наука, все искуство господина бакалавра врядъ-ли возвратятъ вполн разсудокъ такому цльному безумцу. Еслибъ это не было жестоко, я пожелалъ бы, чтобы Донъ-Кихотъ никогда не вылечился и не лишалъ бы насъ удовольствія, доставляемаго не только его собственными безумствами, но еще безумствомъ оруженосца его Санчо Пансо, способнаго наименьшей глупостью своей разсмшить саму меланхолію. Но я не скажу больше ничего, и посмотрю, правъ ли я былъ, сказавши, что господинъ Карраско ничего не выиграетъ своей побдой. — Бакалавръ замтилъ, что дло, во всякомъ случа приняло благопріятный оборотъ и онъ расчитываетъ на счастливый исходъ, посл чего простившись съ донъ-Антоніо, вжливо предложившаго ему свои услуги, онъ приказалъ взвалить на мула свое оружіе, и верхомъ на томъ самомъ кон, на которомъ сражался въ послдній разъ съ Донъ-Кихотомъ, онъ покинулъ городъ и возвратился въ свою деревню, не встртивъ въ дорог ничего особеннаго, достойнаго быть описаннымъ въ этой истинной исторіи.

Донъ-Антоніо передалъ вице-королю все, что сказалъ ему Карраско, не доставивъ ему разсказомъ своимъ особеннаго удовольствія, и не мудрено: удаленіе Донъ-Кихота съ рыцарской арены лишило такого удовольствія всхъ, до кого достигала всть о его похожденіяхъ.

Шесть дней пролежалъ Донъ-Кихотъ въ постели, грустный, скорбящій, задумчивый, въ безвыходно мрачномъ настроеніи духа, думая ежеминутно о роковомъ своемъ пораженіи. Санчо старался какъ могъ утшить его и между прочимъ сказалъ ему: «мужайтесь, повеселйте, господинъ мой; въ особенности благодарите Бога за то, что свалившись за землю, вы не сломали себ ни одного ребра. Гд даются, тамъ, ваша милость, и отдаются удары, не везд тамъ сало гд есть на что повсить его и отправьте съ Богомъ лекаря, мы васъ вылечимъ и безъ него. Возвратимся, право, домой и полно намъ рыскать по свту за приключеніями, да разъзжать по невдомымъ землямъ. И если вамъ, ваша милость, наимене здоровится, то у меня наибольше теряется. Я потерялъ съ губернаторствомъ охоту быть губернаторомъ, не потерявши охоты сдлаться графомъ; но теперь вы перестали быть рыцаремъ и значитъ не быть вамъ королемъ, а мн — графомъ и всмъ моимъ надеждамъ суждено, видно, развяться дымомъ.

— Молчи, Санчо, отвтилъ Донъ-Кихотъ; разв ты не знаешь, что я обязанъ удалиться въ деревню только на одинъ годъ, посл чего я опятъ возвращусь къ своему благородному занятію и найдутся тогда королевства для меня и графства для тебя.

— Да услышитъ васъ Богъ и не услышитъ грхъ, отвтилъ Санчо; лучше, говорятъ, хорошая надежда чмъ плохая дйствительность.

Въ эту минуту въ комнату вошелъ донъ-Антоніо съ чрезвычайно радостнымъ лицомъ: «счастливыя всти, счастливыя всти, господинъ Донъ-Кихотъ», воскликнулъ онъ; «донъ-Грегоріо и ренегатъ вернулись въ Барселону; теперь они у вице-короля, а черезъ минуту будутъ здсь». Извстіе это какъ будто нсколько оживило Донъ-Кихота. «Я бы больше порадовался», сказалъ онъ, «если-бы это дло кончилось не такъ счастливо, потому что я самъ отправился бы тогда въ Варварійскіе края и освободилъ бы этой могучей рукой не только донъ-Грегоріо, но всхъ томящихся тамъ христіанскихъ плнниковъ. Но увы! несчастный, что я говорю? разв не побжденъ, не сброшенъ я съ коня моего на землю? не обязанъ ли я въ продолженіе года не браться за оружіе? Какими-же мечтами могу я тшить себя теперь, когда мн слдуетъ взяться скорй за веретено, чмъ за мечъ.

— Полноте, воскликнулъ Санчо, да здравствуетъ курица, да здравствуетъ она съ типуномъ своимъ; сегодня теб удача, завтра мн. Въ этихъ боевыхъ встрчахъ съ шпагами въ рукахъ ни за что ручаться нельзя, такой сегодня падаетъ, который завтра подымется, если только онъ не захочетъ остаться въ постели; пусть же онъ не унываетъ сегодня и съ прежнимъ мужествомъ вступитъ въ бой завтра. Вставайте же, ваша милость, да встртьте донъ-Грегоріо; слышите шумъ — должно быть онъ уже здсь.

Санчо говорилъ правду. Отдавъ съ ренегатомъ отчетъ вице-королю въ томъ, какъ они пріхали и вернулись, донъ-Грегоріо, движимый желаніемъ поскоре увидть Анну Феликсъ, побжалъ къ донъ-Антоніо. Замтимъ, что онъ ухалъ изъ Алжира въ женскомъ плать и въ лодк переодлся въ платье спасшагося съ нимъ плннаго христіанина, но въ какомъ бы плать ни явился онъ, ему нельзя было не симпатизировать всей душой; необыкновенный красавецъ — онъ казался юношей лтъ семнадцати, восемнадцати не боле. Рикотъ съ дочерью вышли встртить его: отецъ — тронутый до слезъ; дочь — съ очаровательной застнчивостью. Поражая всхъ чрезвычайной красотой своей, донъ-Грегоріо и Анна Феликсъ не обнялись; слишкомъ сильная любовь обыкновенно очень робка; за нихъ говорило само молчаніе ихъ; глаза влюбленныхъ были устами, высказывавшими и счастіе и непорочные ихъ помыслы. Ренегатъ разсказалъ, какъ освободилъ онъ донъ-Грегоріо изъ темницы, а донъ-Грегоріо въ немногихъ словахъ, съ искуствомъ, обнаруживавшимъ въ немъ развитіе не по лтамъ, разсказалъ свое ужасное положеніе среди приставленной къ нему женской стражи. Въ конц концовъ Рикотъ щедро вознаградилъ ренегата и христіанскихъ гребцовъ, привезшихъ донъ-Грегоріо. Ренегатъ возвратился въ лоно римско-католической церкви; и покаяніе и раскаяніе оживило и освятило этого отверженнаго недавно человка.