Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2 (др. издание)

Черезъ два дня вице-король переговорилъ съ донъ-Антоніо на счетъ того, какъ-бы оставить въ Испаніи Рикота и Анну Феликсъ, находя что такой благородный отецъ и такая христіанка дочь не могли быть людьми опасными. Донъ-Антоніо взялся хлопотать объ этомъ при двор, куда его призывали другія дла, полагая, что подарками и протекціей можно преодолть тамъ много трудностей.

— Нтъ, нтъ, не помогутъ тамъ ни протекція, ни подарки, сказалъ присутствовавшій при этомъ Рикотъ. Предъ донъ-Бернардино Веласко, графомъ Салазаромъ, которому его величество поручилъ дло нашего изгнанія, безсильно все: слезы, моленія, подарки, общанія. Правда, онъ смягчаетъ правосудіе милосердіемъ, но видя растлніе нашего народа, думаетъ исцлить его скоре прижиганіемъ жгучимъ камнемъ, чмъ успокоительнымъ бальзамомъ. Съ благоразуміемъ, съ какимъ онъ исполняетъ свою должность, и съ ужасомъ, внушаемымъ имъ всмъ, онъ на своихъ могучихъ плечахъ вынесъ исполненіе этой мры; и вс наши уловки, вс обманы не могли усыпить этого зоркаго Аргуса, наблюдающаго вчно отрытыми глазами, чтобы никто не исчезъ у него изъ виду и не скрылся, какъ скрытый корень, готовый въ послдствіи пустить ростки и родить ядовитый плодъ на земл испанской, очищенной и успокоенной наконецъ отъ страха, постоянно внушаемаго ей нашимъ племенемъ. Смло ршеніе Филиппа III и рдко благоразуміе, побудившее его поручить исполненіе его воли донъ-Бернардино Веласко.

— Какъ бы тамъ ни было, сказалъ донъ-Антоніо, я употреблю вс усилія при двор, предоставивъ остальное вол небесъ. Донъ-Грегоріо отправится со мною утшать своихъ родителей въ печали, въ которую повергло ихъ его отсутствіе; Анна Феликсъ останется у моей жены или въ монастыр, и я увренъ, что его превосходительство вице-король дастъ убжище у себя Рикоту, пока не сдлаются извстны результаты моихъ хлопотъ.

Вице-король согласился на вс эти предложенія, но донъ-Грегоріо ни за что не хотлъ сначала покинуть Анну Феликсъ. Скоро однако желаніе увидть родныхъ и надежда, что ему удастся выхлопотать при двор разршеніе вернуться за своей невстой, побудили его согласиться на сдланное ему предложеніе. Анна Феликсъ осталась въ дом донъ-Антоніо, а Рикотъ во дворц вице-короля.

Черезъ два дня посл отъзда донъ-Антоніо, отправились изъ Барселоны Донъ-Кихотъ и Санчо; претерпнное Донъ-Кихотомъ паденіе не позволило ему отправиться ране. Дло не обошлось безъ вздоховъ, слезъ, обмороковъ и стенаній, когда донъ-Грегоріо подошелъ проститься съ Анной Феликсъ. Рикотъ предложилъ своему будущему зятю тысячу ефимковъ, но донъ-Грегоріо не взялъ ни одного, онъ занялъ пятсотъ ефимковъ у донъ-Антоніо, общая возвратить ихъ ему въ Мадрит. Наконецъ оба они ухали, а вслдъ за ними; какъ мы сказали, отправились Донъ-Кихотъ и Санчо: Донъ-Кихотъ безъ оружія, въ одежд путешественника; Санчо пшкомъ, взваливъ на осла своего Донъ-Кихотовскіе доспхи.

Глава LXVI

Покидая Барселону, Донъ-Кихотъ воскликнулъ, увидвъ мсто своего пораженія: «здсь была Троя! здсь мое малодушіе и моя несчастная звзда затмили мою прошедшую славу, здсь сыграла со мною злую шутку судьба и упало мое счастіе, чтобы никогда ужь не подняться.»

— Ваша милость, сказалъ ему Санчо, человку мужественному пристало быть такимъ же терпливымъ и твердымъ въ несчастіи, какъ радостнымъ въ счастіи. Я сужу по себ: если я чувствовалъ себя веселымъ, бывши губернаторомъ, то не горюю и теперь, очутившись пшимъ оруженосцемъ. Слышалъ я, что эта называемая нами судьба — баба причудливая, капризная, всегда хмльная и, въ добавокъ слпая; она не видитъ, что творитъ, и не знаетъ ни кого унижаетъ, ни кого возвышаетъ.

— Философъ ты, Санчо, сказалъ Донъ-Кихотъ; не знаю, право, кто научилъ тебя говорить такъ умно; замчу теб только, другъ мой, что ничто не длается случайно здсь; добро и зло ниспосылаются на насъ по велнію неба; оттого-то и говорятъ, что каждый самъ виновенъ въ своихъ удачахъ и неудачахъ. Я тоже самъ виновенъ въ моемъ несчастіи; я не умлъ благоразумно пользоваться счастіемъ, и дорого поплатился за свою надменность. Я долженъ былъ сообразить, что худому Россинанту не противостоять могучему коню рыцаря серебряной луны, и однако я принялъ предложенный мн бой; я сражался, какъ могъ, но былъ поверженъ на землю и хотя потерялъ славу и честь, но не потерялъ способности сдержать данное иною слово. Когда я былъ безстрашнымъ странствующимъ рыцаремъ. рука и дла мои говорили за меня; теперь, ставши уничтоженнымъ оруженосцемъ, я хочу прослыть рыцаремъ своего слова, сдержавши данное иною общаніе. Отправимся же, другъ Санчо, домой, и проведемъ тамъ этотъ тяжелый годъ моего искуса. Въ нашемъ вынужденномъ уединеніи, мы обновимъ силы, чтобы въ свое время опять взяться за оружіе, отъ котораго я никогда не откажусь.

— Ваша милость, отвтилъ Санчо, ходить пшкомъ право не такъ особенно пріятно, чтобы я соглашался длать большіе переходы. Повсимъ же это оружіе, какъ висльника, на какое нибудь дерево, и когда я усядусь на спин моего осла, и не будутъ ноги мои топтать земли, тогда станемъ длать какіе вамъ угодно переходы. Думать же, что я стану расхаживать, какъ вамъ будетъ угодно, пшкомъ, значило бы принимать ночь за день.

— Прекрасно, сказалъ Донъ-Кихотъ; повсимъ наше оружіе на дерево, какъ трофей, и напишемъ сверхъ или вокругъ его эти два стиха, начертанные надъ трофеями Роланда:

Да не дерзнетъ никто рукой къ нимъ прикоснуться,

Когда не хочетъ онъ съ Роландомъ здсь столкнуться.

— Золотыя слова, отвтилъ Санчо, и еслибъ не понадобился намъ въ дорог Россинантъ, такъ посовтывалъ бы я вашей милости повсить и его за одно съ вашими доспхами.

— И потому то я не повшу ни Россинанта, ни моего оружія; да не будетъ сказано обо мн, что я дурно вознаградилъ хорошую услугу.

— Ваша правда, замтилъ Санчо; умные люди говорятъ, что не слдуетъ обвинять вьюка въ вин осла. Въ вашемъ пораженіи виновны вы сами, поэтому вы и накажите сами себя, и пусть гнвъ вашъ не разразится ни надъ этимъ несчастнымъ, разбитымъ и окровавленнымъ оружіемъ, ни надъ добрымъ и мягкимъ Россинантомъ, ни надъ моими деликатными ногами, заставляя ихъ путешествовать боле, чмъ слдуетъ.

Въ подобныхъ разговорахъ прошелъ этотъ день и четыре слдующихъ безъ того, чтобы что-нибудь задержало въ пути оруженосца и рыцаря. На пятый день, входя въ одно мстечко, они застали у дверей корчмы веселившуюся ради праздника толпу народа, и когда Донъ-Кихотъ подошелъ къ ней, одинъ крестьянинъ возвысивъ голосъ, сказалъ: «ладно, пусть ршитъ дло одинъ изъ этихъ господъ, не знающій о чемъ шелъ закладъ.»

— Согласенъ, сказалъ Донъ-Кихотъ, и ршу его совершенно справедливо, если только разберу.

— Дло въ томъ, отвтилъ крестьянинъ, что одинъ толстякъ въ нашей деревн, всящій два центнера и три четверти, вызвалъ на перебжку другаго, всящаго всего сто двадцать пять фунтовъ. Постановлено было, чтобы они пробжали сто шаговъ съ одинаковыми тяжестями, но когда у вызвавшаго опросили, какъ соразмрить тяжести, онъ отвтилъ, что вызванный, всящій центнеръ съ четвертью, долженъ привсить къ своей ше центнеръ съ половиною желза и тогда сто двадцать пять фунтовъ тощаго уравновсятся съ двумя стами семидесятью пятью фунтами толстаго.

— Позвольте, позвольте, воскликнулъ Санчо, прежде чмъ усплъ отвтить Донъ-Кихотъ; ршить это дло слдуетъ мн, какъ бывшему губернатору и судь: я долженъ разршать подобныя недоумнія и развязывать подобные узды.

— И отлично, разрши ты это дло, другъ Санчо, сказалъ Донъ-Кихотъ; я не могу подавать совтовъ, пока умъ мой встревоженъ и мысли смущены.

Получивъ это позволеніе, Санчо обратился къ крестьянамъ, окружавшимъ его густою толпою и молча ожидавшихъ, разиня ротъ, его отвта.

— Братцы! сказалъ Санчо; не по справедливости и не по разсудку поступаетъ толстый: если вызываемый иметъ право выбирать оружіе. такъ не можетъ онъ выбирать такого, съ которымъ противнику его никакъ не выдержать боя. По моему мннію не тощему привязывать себ желзо, а толстому слдуетъ подрзать, сократить, убавить и уменьшить себя, снять съ себя сто пятдесять фунтовъ тла, оттуда и отсюда, словомъ откуда онъ найдетъ удобне и, оставивши въ себ только сто двадцать пять фунтовъ всу, пусть побжитъ онъ тогда съ тощимъ; тяжесть обоихъ будетъ одинакова.

— Клянусь Богомъ, правда, воскликнулъ одинъ изъ крестьянъ, слушавшихъ Санчо; господинъ этотъ разсудилъ, какъ каноникъ. Но только толстякъ врно не захочетъ снимать съ себя и одного золотника, а тмъ больше ста пятидесяти фунтовъ мяса.

— Всего лучше, сказалъ другой, вовсе не бгать имъ, чтобы тощему не издохнуть подъ толстымъ и толстому не изрзывать себя предъ тощимъ; пусть половина заклада пойдетъ на вино, пригласимъ съ собою этихъ господъ и длу конецъ.

— Благодарю васъ, добрые люди, сказалъ Донъ-Кихотъ, но я не могу остановиться ни на минуту; — мрачныя мысли и грустныя событія заставляютъ меня показаться, быть можетъ, невжливымъ, но я долженъ оставить васъ. Съ послднимъ словомъ рыцарь пришпорилъ Россинанта и похалъ дальше, столько же удививъ крестьянъ своимъ страннымъ видомъ, сколько Санчо удивилъ ихъ своимъ мудрымъ ршеніемъ. По отъзд ихъ одинъ изъ крестьянъ воскликнулъ: «если таковъ слуга — каковъ же долженъ быть господинъ! Отправиться бы имъ въ Саламанку, и готовъ объ закладъ биться, они сразу сдлаются тамъ придворными алькадами. Все на свт трынъ трава, — только учись, да учись, имй немного счастія и когда наименьше думаешь, глядь, у тебя жезлъ въ рукахъ или митра на голов«.