Донор

– Предки, - передразнила я.
– Бабуля вон внизу почивает, а родители... их давно нет, - вздохнула я, - я их толком не помню. Они разбились на машине, когда я была совсем маленькой. С тех пор мы живем втроем.

– Втроем?
– переспросил он.

– Да, я, бабуля и Тарас Григорьевич.

Он, наверное, изумился еще сильнее, потому что на последнем имени-отчестве его брови поползли вверх на лоб. Хотя, как мне казалось, во сне все персонажи всегда были в курсе происходящего, потому что были лишь частью моей фантазии. Но я тут же успокоилась, решив, что, значит, моя фантазия вышла на новый виток.

– Кот, Тарас Григорьевич, - пояснила я.

– Почему Тарас? Почему Григорьевич?

– пораженно спросил он.

– Ты видел когда-нибудь портрет Шевченко?

Он пожал плечами, что могло означать, как да, так и нет.

– Ну вот - одно лицо.
– Ответила я.

И тут он засмеялся, просто-таки затрясся на кровати от хохота.

– Это абсурд, - проговорил он.

– Да уж, - вздохнула я, - только дальше абсурд почему-то не распространяется.
– И я снова задумалась о завтрашнем дне.
– Вот скажи мне, я хоть высплюсь, пока тут с тобой болтаю?

– Тебе не хватает сна?
– Спросил он.

– А кому его хватит, если засыпаешь в два, а встаешь в шесть. Из нашей абсурдной дыры попробуй еще доберись до моей работы.

– Зачем ты ходишь туда, если тебе там так плохо?
– Спросил он, всматриваясь в меня и словно бы и на самом деле пытаясь понять.

– Странный ты какой-то, - пробормотала я, - или это у меня воображение истощилось... Надо же нам с бабулей на что-то жить. Это только во сне все, что захочешь - получи, пожалуйста, только подумай, а в жизни ничего просто так не бывает. На все нужно заработать. А девушку мало того, что брать никто не хочет, так еще и платят всегда меньше, чем мужикам, за ту же самую работу.
– Последняя фраза вырвалась у меня как-то сама собой, о наболевшем что ли. И я испуганно посмотрела на его реакцию: все-таки в кои-то веки со мной на одной кровати лежал мужчина-мечта, а я ему рассказывала о дискриминации женщин. Даже не всякий персонаж сна выдержал бы такое издевательство, не говоря уже о живых. Хотя... я всегда была королевой абсурда, дай мне только волю.

– Тебе тяжело? Ты поэтому сдала кровь?
– Его глаза горели совсем близко.
– Тебе настолько трудно, что приходится торговать и этим?
– И я почти скривилась оттого, что мы говорим на какие-то посторонние темы, когда он так близко. Нам бы молчать и делать что-то совершенно другое, тогда я могла бы проснуться счастливой и расслабленной. Мое тело тянулось к нему, как к источнику.

– Да не торгую я кровью, - с досадой произнесла я, - у сотрудницы девочка заболела, нужна была кровь, я сдала в банк, чтобы ей выдали ту, что надо. У меня первая...

– Положительная, - закончил он, и его зубы снова сверкнули в темноте, только теперь вместо приятной волны, меня окатило волной холода и страха, который вгрызается в подкорку.

Я подняла руку и уставилась на нее. Сто раз в разных снах я пыталась осознать себя и посмотреть на свою руку, потому что когда-то где-то вычитала, что это ключ к управляемым сновидениям, и мне никогда, ни разу это так и не удалось. Теперь же я без всяких усилий рассматривала свою ладонь, и от этого в моем сне не появились ни розовые мамонты, ни сияющие радуги на горизонте. Я по-прежнему сидела в своей комнате под крышей, и ни один элемент в ней не был каким-то другим или не на своем месте.

– Что происходит?
– встревожено спросила я.
– Я не сплю?

– Нет, - мягко ответил он, не отрывая от меня взгляд.

– Ага, вы во сне все так говорите, - успокаиваясь, произнесла я.
– И как ты здесь появился, если я не сплю?

– Через окно, - ответил он, ничуть не смущаясь.

– Ну, разумеется, - усмехнулась я и вновь принялась бесстыдно рассматривать его грудь, открывающуюся между расстегнутых верхних пуговиц рубашки.

– Ты можешь ее снять?
– Потянула я его за отворот.

– Ты хочешь быть со мной?
– Его фраза вновь прозвучала как-то странно, не то напыщенно, не то дико.
– Я никогда не был с...

Я невольно прыснула от смеха, потому что никогда не думала, что меня возбуждают девственники. В моих фантазиях обычно присутствовали герои-победители, опытные и сильные, уверенные в себе мачо. Но он и не походил на мальчишку, никогда и нигде не знавшего любви. Я уже собралась, было, задать ему очередной вопрос, подозрительно уставившись на него, как он произнес:

– С человеком.

– Ну да, - после некоторой паузы кивнула я. Как же еще: ведь он был не-человеком, вот никогда и не был с человеком. Вот так, человеческого мужчины мне уже мало - подавай нечто. Но это нечто смотрело на меня своими пронзительными глазами, и я вынуждена была сознаться, что ни один человек не мог бы с ним сравниться. В его глазах горело пламя ночи, он обладал грацией и красотой зверя, он был свободен, как луна - это ощущалось в его теле, в линии плечей, которые были расправлены, и не ссутулены, как у меня, со спрятанной между ними головой, словно меня постоянно били палкой.

– Ты - особенный, - произнесла я, рассматривая его почти с благоговением.

– Ты тоже, - сказал он, потянувшись ко мне и коснувшись щеки губами.

– Не надо, - я едва не плакала, - иначе я никогда не захочу просыпаться, а бабуля этого не переживет. Мало ей, что ли родителей.
– Мне вдруг стало ужасно жалко и бабулю, и себя, и своей грустной одинокой жизни.

В этот же момент, когда я на полную катушку предалась страданиям, невесть откуда нахлынувшим на меня, раздалось дикое шипение Тараса Григорьевича, и я с изумлением уставилась на него, стоящего возле окна со вставшей дыбом шерстью.

– Ты чего это?
– Спросила я, протирая глаза не то от слез, не то со сна.
– А ну брысь отсюда, скотина дурная.

Григорьич махнул хвостом и скрылся в окне, настороженно зыркнув на меня.

– Вот дурень, - с досадой выплюнула я, поворачиваясь на кровати и, естественно, никого там не обнаружив.
– Такой сон, идиот хвостатый. Такой сон...
– Я рухнула на постель и застонала в подушку. Да, сон действительно был великолепным, и мне его теперь было никак не вернуть, и не завершить начатое с удивительным незнакомцем, и даже не повторить. Я и имени его не знала. Но в моей голове шелестом пронеслось: 'Андрей', словно ответ на вопрос. Не сомневаясь, я решила, что вспомнила ту часть сна, что стерлась из моей памяти, и довольно растянувшись на постели и вспоминая его лицо и руки, прошептала: - Андрей...

***

– А где наша Вик-то-рия?
– спросила я у Лены, выделяя слог 'то'.

– Дома, ей что-то нездоровится, слабость какая-то.
– Ответила она.

– Не здоровится, - хмыкнула я, скорее себе, чем на публику, - тут с температурой на работу ходишь, а ей не здоровится, видите ли. Принцесса.

– Зря ты так, вдруг и правда заболела, - покачала головой Лена.

– Если заболела, значит, все-таки есть на свете справедливость, - заметила я и сделала вид, что погрузилась с головой в работу. Вот из-за таких добродушных людей, как Лена, и могли существовать тираны вроде Вики. Потому что вечно она всем сочувствовала, всех пыталась понять. А Вика пользовалась, вытирала ноги и шла дальше. Я почти была уверена, что ей или лень было вставать или она снова отправилась к массажисту, парикмахеру, косметологу или куда там еще она ходила.