Дополненная реальность. Обнуление до заводских настроек

А потом Серёга и Юля ушли в комнату предков.

Да уж, брат, конечно, даёт! Интересно, а вот при матери до перепрошивки пришло бы ему в башку привести домой тёлку и уложить в родительскую постель открыто?

Другая мама взялась убирать со стола с видом несколько озабоченным.

Пашка даже стал помогать, сваливая объедки в одну из тарелок и ставя освобождённые друг на друга, за что в прилоге дали «далет», потому как уже началась суббота. А потом внезапно концовка кошмарного сна чётко всплыла в голове, словно кто-то переключил канал телека. Муть волной подступила к горлу, а благостный эффект опьянения пропал.

— Мам, — сглотнув, нежданно для самого себя, сказал Пашка, когда она взялась за собранные в башенку тарелки и понесла их в раковину, — почему отец… такой? — Пашка с усилием проглотил слово «был», которое едва не сорвалось с языка. — Зачем… почему ты вышла за него замуж?

Плечи Другой мамы дрогнули, чуть опустились к раковине, а потом распрямились, и она медленно повернулась к столу.

Внимательно посмотрела на младшего сына, а потом взялась за вафельное полотенце и прислонилась задом к раковине.

— Я много думала над этим в последнее время, Паш, — проговорила Другая мама, и взгляд, скользнув по лицу собеседника, упёрся куда-то в занавеску. — Странно: десяток лет не думала, а потом накатило, и именно когда он ушёл. Искала причины, пыталась понять. И напонимала такого, что… — Другая мама снова глянула Пашке в глаза. — Твой папа в юности, когда мы познакомились, он был совсем не такой. Андрей строил большие планы, он был полон энтузиазма. Если твоего деда, моего отца, развал Союза пугал до дрожи, то Андрей видел в этом возможности и перспективы. Когда я была подростком, у родителей вдруг разом заходила под ногами почва, всё, во что они верили и что считали правильным, рушилось. Я увидела в моих авторитетных и всегда правых маме и папе слабость, страх. Мне это не понравилось. Я решила, что они вводили меня в заблуждение всю жизнь. Я была задета. И стала бунтаркой. Многие подростки так поступают, когда нет понимания и открытости в семейных отношениях. А в моё детство была не очень-то принята другая схема общения поколений, — хихикнула как-то грустно Другая мама. — Она и сейчас только-только кое-где закрепляется. Не знаю, что со мной случилось, и как вдруг открылись мои глаза. Но могу сказать, глядя в прошлое, что Андрей был одним из моих протестов. Как и брошенный институт. Папа, дед Коля, когда-то тоже был совсем другим. Это Перестройка и девяностые сделали из него того тихого и растерянного дедулю, которого ты знаешь. Меня воспитывал очень уверенный во всём человек, партийный работник, думающий, что крепко стоит на ногах. Он твердил про образование, ценности, моральные устои… А потом начались девяностые. Всё, что внушали мне мама и папа, сделалось очень сомнительным и иллюзорным. А Андрей видел мир по-другому. Не дрожал, не ругался, а строил планы. Мечтал вместе со мной. — Другая мама снова как-то странно хихикнула. — Сейчас удивительно вспоминать это. Я решила доказать маме и папе, что они — глупцы, а мы с Андреем — мудрые и дальновидные. Только вот планы твоего папы воплощались в реальность вовсе не так, как он и я думали. И вот тогда я и решила, что он тоже нарочно меня обманывал. Как нарочно обманывали мама и папа. Хотя и они, и он — верили в свою правду всегда. Но это сложно понять ребёнком, сложно понять подростком, который ставит на карту всё и проигрывает. Конечно, я не могла признать перед родителями, что мы начинаем тонуть. Я показательно держала хвост пистолетом. И на это уходили последние силы. Я стала очень раздражительной. Разочарованные люди раздражаются от сущих мелочей, Паша. Я срывала злость и неудовлетворённость на Андрее и всё больше загоняла его. Твой папа начал выпивать. И, конечно, это не помогло ему стать более успешным.

Другая мама снова вздохнула и сделала долгую паузу, словно вспоминая прошлое. Или собираясь с духом.

— А потом он начал заводить любовниц, — наконец сказала она. — Говорю прямо, потому что ты, во-первых, уже большой, а, во-вторых, сам многое уж знаешь. Из того, что я так старательно скрывала долгие годы ото всех. Да и теперь мне сложно Андрея винить, если честно. Он искал поддержки. Искал женщин, которые бы восхищались им, ценили его. Потому что жена растратила всё своё восхищение, всю веру и поддержку до капли. Выходило, что подходят Андрею женщины… скажем так, несколько отчаявшиеся. Не самые красивые. Это особенно меня задевало. В первые года я следила за ним. Я знала почти о каждой его любовнице когда-то. И была шокирована тем, кого он выбирал. Наверное, тогда и поняла, что нет толку следить за собой сильно. Сама стала превращаться в то, что мне показалось его «идеалом». А на деле его идеал — те, кто ещё верит в него. Вне зависимости от внешних параметров и чего бы то ни было ещё. Мне же нужно было держать марку перед родителями. Как-то вытягивать семью, чтобы делать вид, что у меня всё отлично и именно так, как я хотела. Я уставала всё больше, я всё больше пилила Андрея. А он всё больше опускался, всё больше пил, и всё чаще искал утешений на стороне. Я ни разу за последнее не упрекнула его открыто и ни разу никому о том не сказала. Я отрицала это всеми силами. Чтобы он не психанул и не ушёл, разбив вдребезги мой бастион, показав целому миру, как всё есть на деле. Но это меня злило неимоверно. И я ругалась с Андреем по поводу всего другого, абсолютно всего, постоянно. Сейчас я уже с трудом понимаю, как он вообще всё это переносил двадцать лет. Не знаю, смогли ли бы мы нормально поговорить, если бы он вернулся. Учитывая то, каким я его сделала. Но мне бы хотелось попробовать. Хотя я не могу и осудить его за это исчезновение. Жаль, что мне не хватило смелости разорвать наши отношения тогда, давным-давно. Чтобы и он, и я сохранили себя. Выходить замуж за ожидания — очень скверная идея, Паша. Нужно быть готовым, что они не оправдаются вовсе. Нельзя винить в этом кого-то, кроме себя. Но сейчас так просто быть умной. Этот скандал, это потрясение, когда он всё-таки ушёл, стало для меня каким-то настоящим откровением, Паша. Я вдруг переоценила, переосмыслила всю свою жизнь. Я допустила очень много ошибок и постараюсь их исправить. Хочу верить, что у твоего папы тоже всё сложится хорошо на новом месте. Моя вина прощает ему то, как он обставил своё решение. Оно очень смелое на самом деле. Он ведь бросил всё-всё, что у него было. Надеюсь, он выстоит. Думаю, что и мы справимся втроём. — Она сделала паузу и исправилась: — Вчетвером. Серёжка умеет делать сюрпризы. Но я ни за что не повторю ошибку своих родителей. Его выбор — это его выбор. И нельзя давить своим авторитетом. Это никогда не приводит к хорошему в финале. Похоже, я загрузила тебя, сын, — добавила она вдруг. — Ложись спать. Ошибки допускают все, и это нормально. Хорошо научиться осознавать их своевременно. Надеюсь, ты сможешь быть в таком порасторопнее меня.

— Но он был таким му… он так обращался не только с тобой, но и со мной, и с братом! — не сдержался Пашка. — Мы-то что сделали ему?! Мы же были пиздю… маленькими! Если он когда-то был умным и перспективным, то он что же, не понимал, что с нами так нельзя?

— И я не понимала, и он не понимал, — вздохнула Другая мама. — Надеюсь, вы, дети, окажетесь поумнее и сможете нас простить. Понимать вообще не так-то просто. Понимать причины и следствия. Я вот недавно овладела интересной суперспособностью. Могу поделиться. Когда ты злишься на что-то, испытываешь раздражение, вдруг, даже самое-самое оправданное с твоей точки зрения, — остановись и спроси себя, по какой причине это тебя разозлило. Задавай сам себе вопросы один за другим. Долго. Они будут цеплять друг дружку, если отвечать честно. И самая первая формулировка ответа, мелькнувшая в голове, бывает самой-самой правильной. Так по цепочке можно очень неожиданные вещи понять для себя. Не всегда приятные. Но нужные. Твой папа пытался подтвердить свой авторитет перед тобой и Серёжей. Чтобы хотя бы вы, дети, его признавали безоговорочно. Он не терпел критики. Он отказывался видеть свою неправоту, но это становилось всё тяжелее год от года. Он самоутверждался за счёт более слабых. Это плохо. Но естественно. Естественно для загнанного человека, недовольного собой во всём. И это очень страшно. Попробуй его понять. И, может быть, пожалеть. Тебе станет легче. И попробуй сам не стать таким, как он, или таким, как я. А сейчас ложись. Я приберусь сама. Тебе нужно отдохнуть.

Пашка сглотнул.

Другая мама повторила в конце почти слово в слово то, что ему приснилось.

Но этого же никак не может быть.

Ничего этого Пашка никогда не знал и никогда не думал.

Младший Соколов встал и какой-то сомнамбулой поплёлся в комнату, временно снова принадлежавшую ему одному.

Ещё насочинять, как кто к нему относится и что будет, пропади он, — Пашка мог. Но это — как?

Он что же, пророком заделался?!

Внутри скребли кошки.

Согласиться со всем, что сказала Другая мама, быстро не выходило.

Она была тоже сукой до перепрошивки, это правда.

Телефон завибрировал.

Отец мог быть тысячу раз недоволен такой женой, но это же не повод становиться мудилой! Не повод.

Опять вибрация.

От мыслей сочувствовать бате внутри разевала драконью пасть злость.

Вибрация.

Спросить себя, почему?

Пашка сел на кровать.

Зажмурился.

Потому что сам отец никогда ему не сочувствовал. И потому что отец должен быть другим.

Почему?

Пашке нужен не такой отец.

Что-то царапнуло. Походу, слово «нужен».

Почему Пашку так бесит скотское отношение бати ко всем и вся вокруг?

Уж не потому ли, что он узнаёт в нём себя и боится таким стать в старости?

А если так… не будет ли отец единственным человеком… духом… который может помочь это понять? Помочь избежать этого?

Глава 9 Замут на замуте

Но ведь отец не станет слышать Пашку, что бы тот ни говорил. Между ними вообще никогда не было настоящего диалога. А теперь не будет и подавно.

За ночь младший Соколов сломал себе все мозги. А к утру кое-что придумал. Сомнительное более чем. Но сначала надо было решиться на очень неприятное дело.

Необходимое воспоминание в своей памяти он нашёл по дате. И успешно скачал. Но вот посмотреть не решался долго, даже подумывал не смотреть вообще, а использовать, так сказать, вслепую. Но это было глупо. Вдруг оно совсем не оказывало нужного эффекта?

Пашка дважды прокрадывался на балкон мимо спящей в зале матери и курил, пытаясь решиться. Потом прокрался ещё и на кухню: вынул из холодильника затянутую фольгой с канцелярской резиночкой (крышка упала и закатилась под холодильник во время всеобщего застолья) бутылку с остатками коньяка. Налил полную рюмку и вернулся в спальню. Плотно закрыл дверь. Сунул в ухо только один из наушников.

Потом глянул на рюмку. Вспомнил эту вечную рюмку около тарелок с едой у отца. Только с прозрачной жидкостью: батя предпочитал водяру. И вдруг встал, резко отдёрнул занавеску, сорванную вчера Юлей с зажимов (походу, мать её закрепила обратно), и выплеснул жидкость в окно.

Сглотнул и загрузил воспоминание.

«Лена!!! Ты совсем охерела?! Открывай щеколду, это и моя квартира тоже! Лена!!! Ты доиграешься, слышишь?! Ты, мать твою, так доиграешься, что костей не соберёшь! Лена!!!»

Видеоряд показывал пока только как Пашкин взгляд метнулся от тёмного экрана заблокированного телефона на дверь комнаты.

От голоса бати, ещё приглушённого, внутри разлился холод.

Видео качнулось: это Пашка соскочил с кровати и выглянул в коридор, на Другую маму, стоящую у закрытой входной двери, откуда долетал нарастающий крик:

«Всё! Покончено! Слышишь?! Радуйся! Клуше этой сдвинутая её мамаша с нашествием тропических пауков в башке нужнее оказалась! Открывай, Лена! Всё, завязал я с той бабой, слышишь?! И с ней, и с пиздюком, и со старухой! Радуйся, мля!»