Дополненная реальность. Обнуление до заводских настроек

Пашка знал, что сейчас будет. И хотел отвернуться. Но ему надо было убедиться, что это выглядит кошмарно.

И оно выглядело кошмарно. Ещё хуже, чем он помнил.

Вот по батарее гулко застучали соседи, а Другая мама сдвинула щеколду. Замок батя открыл своими ключами.

«Андрей, я тебя не пущу! Всё закончилось. Нужно это приня…»

Пашка всё-таки зажмурился, когда отец ударил мамку в лицо. И пришлось перематывать, смахнув пуши с драконом, «хе» и уведомлением о достижении сто семнадцатого уровня.

Желания пытаться достучаться до отца уже поубавилось почти критично. А точно ли Пашка сохранит это желание после части с отвёрткой? А если нет, то зачем смотреть?..

Он поставил паузу и опять полез курить мимо спящей матери на балкон. Изгрыз до крови нижнюю губу.

Попробовал воскресить недавнее признание перепрошитой родительницы, её рассуждения спокойным, уверенным голосом. Смогла ли бы она сама их повторить, посмотрев это?

Когда в киношках вдруг начинались бэки в прошлое всяких психов, маньяков, садистов или выёбистых хулиганов, и режиссёры пытались показать, как над теми издевались в детстве, Пашка никогда никого не жалел. Наоборот, радовался, что вот этой вот мрази хотя бы тогда досталось по полной. Считал заслуженным возмездием в обратной последовательности. Даже любил представлять, как того же Славку Марципанникова дома порют солдатским ремнём или запирают в сыром погребе бабкиной даче на всю ночь. Как он там плачет и зовёт мамочку. Сразу же воображал на месте получающих по заслугам злодеев из фильмов своих врагов. Злодеи тоже выёбвались — а в конце их нагибали. Иногда показывалось, что нагибали их и до сюжета, причём по полной.

Но чтобы таких жалеть…

— «Запилила», бля, — сплюнул с балкона Пашка, передразнивая Другую маму: даже не вспомнил, которую — всамделишную или приснившуюся в этом диком, непонятном, очевидно, пророческом сне.

Ну вот его самого с детства ебали за всё: и мать, и отец, и Серёга, и училки, и шайка Марципана. И чё? Он, может, и не идеал, но что-то баб не бьёт, и детей своих не пидорасит, и уж точно ни в кого отвёртки не втыкает.

…Хотя на счету Пашки три перевёрнутые отзеркаленные ноты, буквы «вав»…

Трижды нарушенная седьмая заповедь.

У бати была бы одна, если бы Пашку не откачали в больничке.

Но свою последнюю «вав» младший Соколов всерьёз не считал. И по поводу историка сильно спорно, и тоже не своими руками. Да и отца он удалил в состоянии аффекта, блин, как любят по телеку выражаться. Знал бы точно, что будет, и такого бы навряд ли бы наворотил. Вот была бы у Пашки пушка заряженная, хера с два он бы выстрелил в него, уж скорее в потолок. Даже и с отвёрткой в пузе.

Или нет? Или бухой в драке мог бы?

Отвёртка тоже так-то не нож или пистолет. А двинуть камнем в запале, особенно проигрывая, да попасть не туда вроде и Пашка мог бы вполне.

И потом бы обязательно пожалел.

Надо, чтобы батя понял, что он сделал. Не со слов. Надо ему показать.

Вернувшись в комнату, Пашка обнаружил на оставленном телефоне ещё три пуша с драконами и два с «хе» за непочтительность к предкам. Закатил глаза.

Если даже найти призрак и начать тыкать в него экран с видосом, хера с два батя что станет толком смотреть. Это и ежу понятно.

Можно бы на телек рядом с ним вывести, сделать погромче и зациклить. Так шансы бы повысились. Но к такому принудительному просмотру наверняка отнесётся батя с подозрением. Ещё решит, что смонтировано.

Не, надо было по первой идее, сразу в голове мелькнувшей, идти.

Чтобы не Пашка показал отцу видос, а тот, кому он доверяет. Баба Лида или сучья мамка Лебедева.

Что с бабкой сделается от таких кадров — неясно, не исключено, что и инфаркт. Не успеть можно с реставрацией и удалением памяти. И будет плюс четвёртая «вав» и минус первая бабуля.

Не, как бы не было противно, а «проводником» Пашка определил эту лопатомордую Екатерину Лебедеву.

Только сначала надо было убедиться, что призрачный батя трётся именно вокруг неё. Из разговора казалось, что так. Но с таким же успехом мог двинуть к бабке в деревню, к Семёну или ещё в какое неожиданное место. Вдруг станет зырить за всеми левыми, типа как кинохи смотреть, как эта ТП Лилька.

С отвращением Пашка попробовал забить батину шалаву во «В работе», но Екатерин Лебедевых оказалось в мире немерено.

Тогда он выбрался опять на балкон, по пути схватив камерой Другую маму. И очень нехотя кинул во «В работе» её.

Стал искать по слову любовница и быстро обнаружил воспоминание вскоре после перепрошивки. Смотреть Пашка не стал, сразу жамкнул паузу, едва на качающемся видосе мелькнула огромная мерзкая тётка. И запулил во «В работе» уже её.

Вероятность, что Пашка через чужую память-онлайн сможет увидеть призрака, которого сам владелец памяти не видит, была ничтожно мала. Но всё-таки стоило проверить, потому что альтернатива — незаметно следить так, чтобы увидеть, с Лебедевой ли трётся батя, но не спалиться, — казалась очень муторной.

Часы показывали половину шестого утра, когда Пашка врубил текущую минуту памяти папкиной шалавы, уверенный, что сейчас она спит.

Но ошибся.

Лебедева, походу, была на работе: на складе какого-то магаза. Но делала что-то довольно странное, и Пашка невольно всмотрелся в экран.

Кажется, она стояла, согнувшись, над почти пустым огромным ящиком. На самом дне лежали в два ряда куски какой-то ветчины в фабричном плотном целлофане. Лебедева пшикала чем-то бесцветным из баллончика с распылителем на ценники, потом отдирала их очень осторожно, промазывала клеем в карандаше и меняла местами. Закончив, положила правый ряд упаковок в пластиковый ящик, взялась за края и разогнулась. Понесла в торговый зал какого-то гастронома и выложила на витрину. Пашка выждал: Лебедева вернулась, собрала второй рядок из десяти кусков карбонада и понесла к компу около прилавка и кассы: магазик был не сетевой, а какой-то мелкий. Села и взялась пикать сканером штрихкоды на ценниках, помечая на экране товары просрочкой.

А потом подвинула своей ножищей из-под прилавка широкую бабскую сумку на молнии и стала укладывать запаянные куски мяса туда.

Пашка почесал репу. Это она чё, ща налепила на реальную просрочку ценников с нормальной колбасы, а эту списала и утащит себе? Офигеть!

Лебедева на том не остановилась. Глянув на наручные часы, она написала кому-то в воцапе: «Ты скоро там, Ань?» и, получив ответ о том, что «Аня, сменщица» будет только через двадцать минут и очень извиняется, взялась за тот же спрей и пошла к прилавку со свежим мясом. Открыла холодильник и начала рассматривать ценники. Обнаружив, походу, подходящий, пшикнула на этикетку, подождала и сняла её, даже не повредив. Клеем промазала прямо в недрах напольного холодильника, не поднимая рук: видать, ныкалась от камер. Переклеила ценник на другой кусок, а с него сняла и приладила к первому. Потом второй схватила своими сосисками с короткими обкусанными ногтями, холодильник закрыла и пошла пикать ещё одну «просрочку».

К приходу Ани мясо было в сумке на молнии.

— Птицу, конфеты, консервы и овощи не успела прошерстить, нужно сделать сверку, — уведомила Лебедева и добавила сурово: — Завязывай опаздывать, Ань. Я же не ломовая лошадь. У меня сын дома, я до смены не только поспать должна, но и прибрать, сготовить что, постирать. Имей совесть! Сорок минут лишних жду!

— Прости, Жорик в саду устроил представление, — засмущалась Аня.

— У тебя как не понос, так золотуха! — проворчала Лебедева.