Дополненная реальность. Обнуление до заводских настроек

Видос про Везельвула она смотрела в полном ахуе.

— Это же монтаж, правда? — наконец выдавила Островская помертвевшими губами. — Ты меня разводишь, да?

— Думай, что хочешь, вот серьёзно, — разозлился Пашка. Забрал из её наманикюренных пальцев мобилу с перекрывшим воспоминание новым драконом и поднялся.

Островская уставилась невидящими глазами прямо перед собой.

Пашка помедлил с минуту, а потом пошёл из комнаты, переступил в коридоре через бабку и Вахтанга и наконец-то вырвался из кошачьей вони на воздух.

Спустился вниз.

В голове воцарялась пустота.

Островская жила от Соколовых очень рядом, к себе он дотопал за пять минут. Открыл дверь своими ключами.

Похоже, в квартире никого не было. В коридоре, на месте буйства архангельского электрика, за время Пашкиного исчезновения из дома появилась свежая обоина. Рядом стоял боком рулон и высилась на разостланном пустом пакете подтёкшая банка клея.

Пашка разулся и наведался к умывальнику: несколько раз окатил лицо холодной водой.

Всмотрелся в изображение в зеркале. Вздохнул и принялся чистить от грязи телефон: болотная густая муть засохла коркой и попала под боковые кнопки, мешая нажатиям. Пришлось приспособить зубную щётку, надо бы потом не забыть новую прикупить или сказать мамке.

Грязь сходила плохо, потому что много воды Пашка лить боялся: вообще не улыбалось сейчас ухайдокать мобилу.

Перед глазами вместо телефона и стекающей грязи стоял жуткий силуэт паучьей туши Жени над кустами папоротника.

Минут через десять, когда он почти что закончил очистительные манипуляции, в дверь позвонили.

Островская, что ли? Отмерла там и нуждается в диалоге?

А он, блять, в психологи не нанимался!

Не вытерев рук, Пашка мотнулся открывать. Распахнул тамбур и отшатнулся, потому что там кто-то стоял, а дверь на лестничную клетку оставалась закрыта. И свет не горел.

Больше ничего толком сделать Пашка не успел: фигура подняла руку, что-то резко щёлкнуло, словно палкой саданули по натянутому брезенту, в темноте тамбура слабо и коротко блеснуло — и тут же Пашка почувствовал тупой, очень сильный удар в живот. Но будто бы не снаружи, а откуда-то изнутри.

Он инстинктивно схватился за полыхнувшее пузо, выронив мокрую мобилу; согнулся вперёд, сбивая рулон обоев. Увидел на пальцах красное.

Вдохнуть не получилось, рот ловил воздух, но лёгкие не наполнялись совсем.

Показалось, что брюхо немеет. Ватное тепло поползло во все стороны. Но только на доли секунды — потом Пашку всего разом пронзил жгучий спазм там, куда ударило непонятно чем. Пламенеющая резь растекалась в животе тупыми волнами. Во рту появился металлический привкус. В ушах бешено зашумела кровь, руки задрожали.

В глазах у Пашки темнело, ноги, руки и башку разом окатило ледяным холодом. Звуки вокруг уходили под воду.

Соколов-младший упал на колени. Ему казалось, что от каждого движения внутри проворачивается нож. К горлу подкатила рвота, но его не тошнило, только от позывов снова и снова крутилось в брюхе невидимое лезвие. На лбу выступил ледяной пот.

— Допрыгался, Соколик? — услышал Пашка словно бы из колодца и кое-как поднял голову. Из тёмного тамбура в квартиру шагнул Егор Краснопупинский. Нагнулся, поднимая около ведра с клеем Пашкину мобилу.

Пальцы и ноги стремительно леденели. Пульсирующая, распирающая боль в животе собралась в глухой ком, словно внутри что-то набухало. Во рту стало сухо, кожа сделалась липкой и влажной.

— Ну и где твой сто двадцать четвёртый уровень, Соколик?! — расхохотался Пуп. — Давай, до свиданья!

И он поднял зажатый в руке пистолет с длинным, вытянутым дулом. Пашка, не веря своим глазам, попытался отстраниться, судорожно сжимая кровоточащее брюхо. Едва смог выпростать вперёд левую ладонь, слабеющую с каждой секундой.

А Пуп растянул губы в безумной улыбке и выстрелил ещё раз.

Глава 20 Между жизнью и смертью

Внезапно Пашка из темноты, которая заполнила всё перед глазами, начал проваливаться куда-то назад, хотя сидел на полу, упёртый в стену. И будто бы выпал из боли: она осталась там, а младший Соколов летел и летел куда-то назад, вниз, бесконечно вниз, пока мрак не сменила бескрайняя, полоснувшая по нервам белизна.

Пашка очнулся, смог сфокусировать расплывающиеся в кашу мысли. Только это вообще и совершенно не порадовало.

— Я что, умер?! — заорал младший Соколов дико, озираясь непонятно где. Он даже не стоял толком, хотя и не парил. Ноги во что-то упирались, но во что — было совершенно невозможно разобрать. Кругом не было плоскостей, только белизна, уходящая бесконечностью во все стороны, включая верх и низ.

Он был в том же шмотье, что и дома. Только на футболке появились маленькая круглая дырка и огромное кровавое пятно. Босые ноги перебирали пальцами невидную, непонятную опору.

— Ещё нет, — проговорил совсем рядом высокий надменный голос, и Пашка подскочил, обернулся в очередной раз в этом ничём. — Ты в коме, наступает терминальное состояние. Если никто не окажет помощи, произойдёт клиническая смерть, — проговорила ангелица Ефросия, или как там её звали.

Она была тут с крыльями и в белой рубахе до пят, как сделалась на секунды, толкая в Пашку чашку кипятка.

— Не паникуй, реанимационная бригада подъезжает, я думаю, ты выкарабкаешься! — вторила ей чудовищная Женя-паучиха, которую Пашка обнаружил с другой стороны: совершенно ужасную и прямо-таки фантасмагорически огромную на таком контрастном фоне.

— Бабка надвое сказала, — пожала плечами ангелица. — Так или иначе, время у нас тут течёт несколько отлично, и разбирательство состоится прямо сейчас, раз уж вышла такая оказия, — процедила она, неодобрительно, с каким-то даже отвращением глядя на Женьку. — Если хочешь говорить с ней — пожалуйста, — добавила она. — Но имей в виду, что твои пристрастия тоже будут учитываться. Если ты сейчас умрёшь, и, разумеется, попадёшь в Ад, для тебя критически важным будет, признают ли сделку с дьяволом правомерной. Если нет, со временем раскаяние сможет вернуть тебя ко Всевышнему. Если да — ты будешь обречён.

— Вы оказываете давление, Святая Евдокия, — хмыкнула Женя. — Как бы кто-то не обратил на это всеобщего внимания во время грядущего слушанья.

Ангелица поджала губы. И вдруг засветилась яркой, резанувшей глаза, вспышкой, а когда младший Соколов проморгался — её уже не было.

— Ну как же так, Паш? — помрачнела тут же Женя. — Я же предупредила: опасайся этого мальчика, он совсем без царя в голове.

— Да я его со школы не видел, месяц уже! — возмутился Пашка. — Откуда у этого придурка малолетнего взялась настоящая пушка?!