Дорога в бесконечность

Несколько мгновений караванщик молча смотрел на нее и в широко открытых глазах читались глубокая родительская любовь, восхищение, радость и, может быть, чуть-чуть грусти и опасения, которые не очерняли светлых чувств, а разве что чуть-чуть оттеняли их, делая более яркими и радужными.
– Какая ты все-таки у меня красавица!
– он поправил локон молочно-белого цвета, упавший на лицо дочери.

– Что ты, папа, - смущенно-растерянно пробормотала она, уткнувшись лицом в плечо отца. Мати уже давно видела себя старухой, может быть и красивой - но совсем старой, такой старой, что душа разбивалась на части и в кровь резала сердце, слезы каплями огненной воды текли из глаз и хотелось кричать от жуткой, нестерпимой боли: "Великие боги, ведь все, вся жизнь позади!" А мечтать о вечной молодости после рассказа демонов - все равно, что грезить о картинке в книге, плоской и безжизненной...

– Милая, милая, - осторожно держа ее за подбородок, он отвел лицо дочери, провел по щекам, смахивая слезинки.
– Опять плачешь! Ну, уйми скорее слезы! У тебя впереди счастливая жизнь...

– Я...
– всхлипнула было Мати, но отец, не давая ей ничего сказать, продолжал:

– Понимаю, ты боишься. Замужество - это... Это... Мне самому страшно отдавать тебя, мою маленькую девочку, но... Но я хочу, чтобы ты была счастлива! А сейчас... Сейчас ты выглядишь такой счастливой! Пусть испуганной - это понятно, но счастливой. Даже несмотря на эти слезы. Ведь я понимаю, они - от радости.

– Папочка...
– она не понимала... И тут вдруг ее взгляд, в смятении метавшийся птицей между небом и землей, скользнул по зеркальной глади крошечного озерца, оказавшегося у ее ног. И в нем она увидела свое отражение.

Первое, что, пораженная, она заметила, было золотое свадебное платье, укрывавшее ее с ног до головы трепещущими на ветру легкими складками драгоценного бархата, лучшего шелка и тончайшего гипюра.

– Великие боги, - сорвалось с ее губ. Она не верила, не могла поверить... Ее взгляд обратился на себя, пальцы заскользили по шелковистой, белоснежной коже рук. Но что еще ей оставалось, как не поверить? Тем более, что ей так хотелось.
– Этого не может быть!
– но глаза уже горели, душа трепетала - ее мечта исполнилась. Та, заветнее которой у нее теперь не было - она вновь стала молодой, словно всех тех лет на острове и не было вовсе.

Мгновение - и Мати вновь смотрелась в зеркало озерца, во все глаза, восхищенная, очарованная увиденным.

"Нет, - еще мгновение спустя поняла она, - время все-таки прошло. Пусть не так много, как на самом деле, всего пара лет, но все же... "

Эти годы... Они не состарили ее ни на миг, лишь отточили красоту. Длинные молочного цвета волосы струились потоком сверкавших солнечных лучей. Распущенные, ничем не сдерживаемые, они то расстилались за ней шлейфом госпожи Айи, то вздымались крыльями причудливой сказочной птицы, готовые поднять над землей, унести в небесную синь.

Лицо отражения лучилось безграничным счастьем, которому были не ведомы ни тени сомнений, ни острые лезвия страха, ни тихое дыхание грусти, глаза полнились пламенем исполнения самой заветной мечты, на губах застыла улыбка... Чувства, поглотившие ее, были настолько сильны, что передавались всему вокруг, озаряя мир магическим светом.

Плавный овал лица, тонкий, прямой нос, алые чувственные губы, огромные синие глаза, сверкавшие под черной пеленой длинных приопущенных ресниц...

– Это что же, я?
– прошептала она, касаясь пальцами щек, лба...

– А кто же еще!
– воскликнул караванщик.
– Ты не пугай меня, дочка, - строго погрозил он ей пальцем, - от счастья ведь тоже бывает рассудка лишаются! Ты слышишь меня? И понимаешь, о чем я говорю?

– Слышу и понимаю, - блаженно улыбаясь, наслаждаясь каждым мгновением новой жизни, промурлыкала девушка.

– Вот и хорошо, вот и замечательно, а то я уже начал беспокоиться: уж больно ты сегодня... какая-то сама не своя.

– Со мной все в порядке, папочка, просто... Просто я так счастлива... так счастлива, что... Что готова голову потерять!

– Счастлива - это хорошо, это замечательно, а вот что касается головы... Вообще-то, это не обряд испытания, так что голова тебе вряд ли понадобится, но все же... Пусть лучше она будет на месте, а то мало ли что, вдруг жених тебя не узнает, без головы-то...

– Ой, папа!
– она зарделась румянцем.
– Что ты такое говоришь!

– Действительно, что это я, о чем думаю? Узнает - не узнает, какая теперь разница? Уже все уговорено, обговорено - так что не отвертится.

– А...
– девушка вдруг поняла, что отец говорил о ее замужестве, причем так уверенно, что у нее не оставалось никаких сомнений: он не шутит. "Неужели?!" - сердце йокнуло у нее в груди, полнясь радостью.
– А... Раз все оговорено... Папуль, скажи мне пожалуйста, за кого ты выдаешь свою послушную дочь?

– Выдаю?!
– не сдержавшись, Атен расхохотался.
– Послушную дочь?!
– он смеялся долго, все никак не мог успокоиться.
– Ну, повеселила ты меня!

Мати смутилась, опустила глаза. Ей было страшно любопытно. Именно - страшно. До ужаса, замирания сердца и дрожи в коленках. Но спросить еще раз... Это было еще страшнее. И как-то... неловко. Даже стыдно. И она, вместо этого, поспешно заговорила:

– Ладно, папочка, ладно! Я все поняла!

– И вспомнила? Ты помнишь, что сегодня твой день и тебе надо быть безоглядно счастливой, обворожительно красивой и немного смущенной? Нет, смущенной - самую малость. А то, видя эти красные, как помидоры, щеки люди могут всякое подумать.

– Да, хорошо! Ну, я побежала!

– Куда!
– удержал ее за руку отец.

– Ну... Мне... Тут... Надо...
– затороторила она нечто несвязанное, пока, наконец, не выпалила: -Я только на мгновение!
– и, прежде, чем Атен успел ее остановить, исчезла среди деревьев.

– У-ф!
– вновь оказавшись посреди пшеничного поля, вздохнула Мати. Она испытала облегчение оттого, что, наконец, осталась одна.

"Еще чуть-чуть, и я действительно лишилась бы головы. Ее бы унесло порывом разбушевавшегося ветра, словно осколок разбившейся ледяной статуи".

Правда, она и так чувствовала себя не совсем уверено... Вернее даже - совсем не уверенно. Руки нервно теребили край золотого одеяния, коленки дрожали.

– Великие боги, что же это?
– и, не выдержав своих мыслей, оказавшихся еще хуже разговора с отцом, от которого она так поспешно убежала, девушка опустилась на землю, только потом подумав о том, что мнет и пачкает одежду. А ведь это было свадебное платье, которому надлежало выглядеть безупречным...

В первый миг она была готова в страхе вскочить, начать поспешно приводить себя в порядок, надеясь, что все еще можно будет исправить, но потом, к собственному удивлению, небрежно махнула рукой:

– Ну и ладно! В конце концов, это всего лишь мечта моего отца. Хороша мечта - выдать меня замуж! Ну, папочка! Он что же, действительно так страстно хочет избавиться от меня?
– нет, она прекрасно понимала, что отец желал ей только добра. Он постоянно думал, заботился о ней. Так было и так будет всегда, пока он жив. Вот ведь, даже его мечта - о ней. Просто...
– Он хочет, чтобы я была счастлива. А быть счастливой одна я не смогу...
– вот странно, она сама поняла это лишь прожив долгие годы на острове мечты. Как же хорошо отец должен был знать ее...
– Папа, мой папочка!
– ее губы смеялись, в глазах же стояли слезы. В один и тот же миг ей было весело и горько, причем оба чувства были одинаково искренни и ярки. И Мати сама не понимала, какое из них было сильнее.