Дорога в бесконечность
Шрифт:
– Ладно. Попробую. Это место, куда ты шла... Своего рода рынок рабов. Только тайный. Потому что происходящее там... Как, впрочем, и везде здесь, не совсем законно. В общем, там можно продать в рабство свободного.
– Свободный? В рабство? Но зачем!
– она не могла поверить, что в мире найдется тот, кто по доброй воле, находясь в сердце живого города, решится на такой безумный шаг!
– Ну... Не на всегда. На время. Пока не отработает долг.
– Да какая разница! Хотя бы на один миг! Нет ничего, что могло бы стоить свободы!
– Деньги, конечно! Не всем повезло родиться в богатых и знатных семьях! Или ты думаешь,
– Но мне казалось... В городе всегда можно найти работу, и...
– Работа есть. Но не все хотят работать.
– Работать не хотят, а в рабство продать себя готовы?
– А я разве сказала - "себя"? Как ты думаешь, почему там толпятся одни мужчины?
– Почему?
– Да потому что именно мужчины должны и не хотят работать! И только они могут получить деньги другим способом! Ведь у них есть жены и дети, которые принадлежат не себе, а им!
– Так они продают...
– Мати побледнела от гнева, начиная понимать...
– Ну конечно!
– воскликнула Инна.
– Обычно - детей. Чаще всего на один день и одну ночь. В результате те, кто зависит от них, кого они должны содержать, содержат их!
– Это... Это...
– она не могла найти нужное слово. В ее душе все кипело от возмущения.
– Мерзость! Однако, - стоило ей провести грань между собой и всеми остальными, и ярость исчезла, сменившись безразличием. В конце концов, какое ей дело до глупых чужаков?
– В конце концов, они сами виноваты, - скривила губы Мати.
– Что?
– горожанка с удивлением глядела на нее. Она не понимала... Это не могло быть правдой... Должно быть, она ошиблась, не расслышала, не так поняла... Не могла же эта молодая караванщица быть такой жестокой!
– Ну конечно, сами виноваты! Раз позволяют кому бы то ни было так обращаться с собой!
– Как ты можешь!
– сначала она возмутилась, но потом, решив, что чужачка просто чего-то не понимает и потому говорит такие жуткие вещи, попыталась ей объяснить: - Женщина и дети принадлежат мужчине!
– И это говорит живущая в городе Хранительницы!
– Дамир стала Хранительницей всего четыре года назад! До нее у нас был Хранитель!
– Но теперь-то она хозяйка города! Почему же ничего не изменилось?
– А ты думаешь, это так просто?
– Не знаю, - нервно дернула плечами девушка.
– Только я считаю, что другие ведут с тобой себя так, как ты позволяешь им себя вести!
– Как можно позволять или нет? Ведь таков порядок вещей, и...
– Чепуха!
– фыркнула Мати.
– Я никому не принадлежу! Да, я буду идти по дороге отца до тех пор, пока не пройду испытание, что, слава богам, случится уже очень скоро. Но это совсем не значит, что я делаю лишь то, что велит мне отец! Я поступаю так, как хочу! А если бы он решил продать меня в рабство... Да я убежала бы! И все! Лучше смерть, чем это!
– Может быть, у вас в караване и так...
– Какая разница! Главное не место, а человек!
Инна вздохнула, качнула головой:
– Жизнь не такая простая, какой кажется со стороны...
– на мгновение она замолчала, словно собираясь с мыслями, потом же медленно заговорила вновь: - Мой отец - купец. Не последний в этом городе. В доме всегда был достаток. Но отец хотел большего. Богатства. Войти в первую десятку. Стать поставщиком храма. Это как в игре. Чем больше выигрываешь, тем сильнее
– Он мог просто взять в долг!
– Мог. Но никто бы не дал. Потому что те, у кого были деньги, хотели, чтобы он поскорее разорился. Так вот, он продал меня. А мне было двенадцать лет. Я была глупой, наивной девчонкой, которая ничего не понимала... И, главное, мне ведь никто не сказал, что он собирается сделать. И я пошла вслед за своим любимым папочкой...
– А сделка? У него все получилось?
– Да. Но...
– И на следующий день он выкупил тебя?
– Да. Но это уже ничего не могло изменить! Ни того, что случилось со мной за этот день, ни всего остального!
– Ты возненавидела отца.
– А как бы чувствовала себя ты на моем месте?
– Мне хорошо и на своем, - хмуро пробурчала караванщица. Ей не хотелось даже в мыслях допускать, что с ней могло бы произойти нечто подобное. А если собеседница надеялась вызвать в ее сердце хотя бы тень сочувствия, то тщетно. Оно оставалось немо и безразлично, не вздрагивая, не замирая от боли.
И Инна поняла это. Светлые глаза девушки почернели.
– Знаешь что, - охрипшим вдруг голосом проговорила она, - когда я встретила тебя, мне казалось - ты просто любопытная караванщица, которой хочется увидеть что-то особенное. И я привела тебя сюда...
– Спасибо, - она огляделась вокруг, - мне здесь нравится. Славненькое место. Я никогда прежде не бывала в подобных ему. Хотя, наверное, такое есть в каждом городе, как у любого даже самого большого кувшина есть дно. А мне здесь нравится. Действительно можно хорошо развлечься. Не то, что наверху, где все скучно и однообразно.
– Рада за тебя. Действительно, ты здесь своя: такая же, как большинство из приходящих сюда!
– А ты что, нет!
– раздражительно бросила Мати. Ее начинал злить этот поучительный тон чужачки.
– Наверное. Но какой бы я ни была, мне удалось сохранить хотя бы частицу своего сердца, своей души! Я прихожу сюда... А, тебе-то какая разница? Здесь есть местечко, где тебе должно особенно понравится. Посреди пещеры.
– Да, мне уже советовали заглянуть туда. И что там происходит?
– не ради ответа, который она его уже знала, а просто так спросила она.
– Бои.
– До смерти?
– Бывает и так, - проговорила Инна. Ее лицо стало совершенно холодным, отрешенным, скрыв от взгляда собеседницы все чувства, которые та не могла ни понять, ни, тем более, разделить.
– Обычно до первой крови. Но если кто заплатит... За деньги можно все.
– Да, интересно... Пойдем?
– Иди одна. Не заблудишься, - и, повернувшись к караванщице спиной, она поспешно зашагала прочь.
– Куда это ты?
Не ответив, та юркнула в тень, скрываясь в ней.
– Ну и дух с тобой, - проворчала Мати, поворачиваясь в сторону, противоположную той, куда ушла Инна.
– Очень ты мне нужна!
– и она решительно зашагала к середине площади.
Людей вокруг становилось все больше и больше, все о чем-то переговаривались, не беспокоясь о том, что их кто-то услышит, в голос хохотали, пихались локтями и вообще, вели себя совершенно раскованно.